— Еще бы! Рославль, улица Расковой, 64.

— А мы с Инной, знаешь, решили… — Сергей вспомнил, что друг пришел не один, и оглянулся. Девушка, которая привела Илюшу, стояла поодаль.

— Что решили?

Вместо ответа Сергей указал глазами на незнакомку:

— Кто это?

— Маргарита, дочка моего хозяина. Говори, не бойся. Да и не услышит — далеко.

— Мы решили бежать, — наклоняясь к Илье, прошептал Сергей.

Илья взволнованно стиснул ему рук.

— Одни?!

— Почему? Со всеми, кого из наших удастся найти.

— И я с вами!

— Это теперь отпадает, — заявила Инна.

Илья удивленно взглянул на нее:

— Почему?

— Ты же сам говорил, что Ольга Павловна приказала нам дожидаться, когда наши придут!

— Э… Это она так просто! — затараторил Илья, стараясь придать другой смысл только что сказанному. — Не подумала… А в общем, говорит, действуйте, как лучше. Вам видней…

— Ах, не ври, пожалуйста! — возмутилась Инна. — Это заметно.

Илью поддержал Сергей.

— Что ж — мама! Она ведь, правда, не знает, как мы живем. В общем об этом еще надо подумать.

— И думать нечего! — сердито отмахнулась девочка. — Как она сказала — так и будет. Ольга Павловна лучше знает, что нам делать.

Через несколько минут за сараями раздался ворчливый, недовольный голос Рейнсона:

— Сергей, хватит язык чесать, марш коней запрягать! Обед кончился.

Сделав друзьям знак оставаться на месте, Сережа быстро направился к хозяину хутора:

— Дядя Яков, можно еще немножко обождать. Ко мне друзья пришли. Я про маму узнал. Жива!

— Ну и ладно, как жива. Запрягай, поедем снопы возить.

— Сейчас, — уже по-другому — глухо и ненавидяще сказал мальчик и повернулся назад.

— Ты куда? Кони в ложбине.

— За недоуздками.

Возвратясь к друзьям, он с досадой бросил Инне:

— Вот пожила бы у такого!

Девочка вздохнула:

— На меня тоже старуха ворчит. Что ж поделаешь. Мамы здесь, куда мы пойдем? Мало ли что… Может, их отпустят, как нас.

— Отпустят! Увидела бы ты, как их охраняют! — воскликнул Илья. — Они говорили, что скоро в Германию увезут.

Спорить была некогда. Расставаясь, ребята условились встретиться на этом же месте в ближайшее воскресенье.

Скот у Рейнсона пасли теперь два мальчика с соседнего хутора Лацисов.

Особенно понравился Сергею старший из братьев, Рудис, белоголовый подросток с широким упрямым лбом и потрескавшимися ногами пастуха. Вилис был годом младше брата. Сутулый, застенчивый, он сильно заикался и поэтому больше молчал. Оба говорили по-русски. Сережа подружился с ними в первые же дни, как только пастухи появились у Якова.

Встречались обычно вечером, на сеновале. Братья пасли скот «на своих харчах», то есть работали у Рейнсона, а питались дома. За это хозяин разрешил им пасти свою корову и двух овец вместе с его стадом на его земле. Загнав вечером скот, пастухи бежали домой, наскоро ужинали и возвращались в сарай, где они ночевали теперь с Сергеем.

Зарывались втроем в свежее шумевшее сено, щекотавшее ноздри сухим запахом отцветших трав, и Рудис просил:

— Сергей, расскажи что-нибудь.

Сергей охотно соглашался. Он любил вспоминать содержание книг и кинокартин. Вспоминая их, он как будто переносился назад, в то невозвратно далекое прошлое, когда читал эти книги и чуть не каждый день бегал в кино. Он тогда не понимал, не чувствовал своего счастья, как плавающий в реке не чувствует жажды. Надо было пройти через муки плена, испытать участь бесправного невольника, чтобы в полной мере оценить радости мирной, свободной жизни.

Немцы отняли у него все, поэтому Сергей, не раздумывая, начал свой рассказ пастухам с кинофильма «Александр Невский». Увлеченные событиями героической борьбы русских с немцами ребята, проговорили чуть не до рассвета. Весь следующий день мучительно хотелось спать, но вечером Рудис и Вилис опять упросили Сергея рассказывать.

— Хотите — про Тараса Бульбу?

— Давай про Бульбу.

Когда Сережа взволнованно передавал картину казни Остапа, Рудис, вздрогнув, глухо прошептал:

— Мучают как! Черти проклятые, фашисты!

Сережа стал ему объяснять, что фашистов тогда не было. Остапа мучили польские паны-помещики, но пастух убежденно воскликнул:

— Раз богатые все равно фашисты! Все они одинаковые. Им бы только бедного помучить. Черти проклятые! Ладно, рассказывай дальше.

…Летела лихая чапаевская тачанка.

…Спасал Жухрая Павка Корчагин.

Когда Сережа пересказывал пастухам повесть Гайдара «Тимур и его команда», Вилис, заикаясь, несмело спросил у него:

— Интересно, наверно, в пионерах… Ты был?

— А как же! Я и сейчас пионер. Только галстука нет, в чемодане на машине остался.

Пастухи как-то неловко помолчали.

— И не боишься? — шепнул Вилис.

— Чего?

— Что немцы узнают. Они ведь всех коммунистов… стреляют.

Сергей на минуту задумался. Первый раз он понял, что в глазах врагов пионер — тот же коммунист. Эта мысль наполнила его сердце гордостью.

— Нет, не боюсь! — твердо сказал он. — Я их ненавижу. Да и откуда им узнать?

Мальчуганы согласились:

— Правда. Только ты Петру не скажи, а то он, знаешь!..

— И мы нашему Павлу не скажем, он с Петром дружит, дурак.

— Батька его ругает, — пояснил Рудис, — а он здоровый стал и не слушает. Мартин его даже в полицию зовет, говорит, земли нам тогда прирежут. А батька при мне ему сказал: «Запишешься в душегубы — домой не приходи».

Иногда Сережа рассказывал латышским друзьям что-нибудь из своей школьной жизни. Это волновало их даже сильнее, чем содержание книг.

— Эх, почему у нас советскую власть раньше не сделали! — огорчался Рудис. — Вот ты и учился, и книги читал, и кино там, в пионерах был, а мы — что! Я походил в школу три года — и все. Чтоб дальше — надо в город ехать. А откуда у батьки деньги? Вот и пасем скот. Вырастем — что делать? Своей земли мало, да и нельзя по закону ее делить. Как батька умрет, все Павлу достанется, он старший. А мы четверо младших будем всю жизнь то на Рейнсона, то на другого кого батрачить.

— Не будете, — успокаивал их Сережа. — Наши придут — кулаков по боку; они все с немцами заодно. Колхозы организуют, школы откроют. При советской власти горевать не придется. Хочешь — учись, хочешь — работай!

— Разве что. Да слыхал: Красная Армия далеко отступила, может, и не придет больше к нам?

— Как так — не придет? Вы же советские были… Ну, вот! Разве коммунисты бросают народ в беде!

По мере того, как крепла дружба Сережи с пастухами, отношения с Петром становились все более натянутыми. У них были совершенно противоположные взгляды на все, и разговор между ними на любую тему неизменно приводил к ссорам. Спорили они по-разному: Сергей пытался доказать, убедить фактами, а Петр упорно не соглашался ни с чем и твердил:

— Врешь ты все. Врешь. Откуда тебе это знать.

И если Сережа начинал смеяться над его невежеством, он показывал кулак:

— Перестань, а то как в лоб закатаю, большевик голодраный!

Шел дождь. Холодный, северный ветер хлестал каплями, как песком. На поле не работали. После завтрака Сережа забрался на сеновал, надеясь вволю выспаться. Но вскоре в сарай пришли промокшие до нитки пастухи.

— Ну и погода! — воскликнул Рудис, отряхивая фуражку. — Прямо как осенью!

Сережа высунул голову из сделанной им в сене норы.

— Что, скот загнали?

— Ага. Не ходят в поле коровы. Хозяин велел — в загородку, за баню. Там березник, затишье.

Пастухи сбросили с себя ветхие, мокрые пиджаки, из которых сосульками висела вата, и забрались к Сереже греться.

— До чего противно в дождь коров пасти — прямо жить неохота! — сказал Рудис, отогревая руками мокрые, грязные ступни. — А осень начнется — того хуже.

— Осенью — куда холодней! — уныло подтвердил Вилис. — Осенью дождь каждый день. Просушиться негде. Домой не набегаешься. И обуть нечего.