Кое-как я научила ее писать. А читать не смогла. Читать Кристина так и не научилась. Потому что мне этого хотелось еще меньше, чем ей. Думаю, я боялась того, что она прочитает, очутившись в мире, где все мы живем и несем свой крест, чтобы заслужить рай, дожидаемся всю жизнь благой вести, напряженно вглядываясь в смятые газетные листы.
А вечером, когда уже множество городков — Шампиньи, Рунжи, Сент-Женевьев-де-Буа — остались позади, я уже повернула на Лион и вдруг поняла, что для меня не важен смысл этого путешествия. Но он имеет значение для моих домашних. Как им его объяснить? Им и Марку. Я ведь вовсе не хочу, чтобы он волновался. Не хочу драмы или разрыва. Я решилась на эскападу, потому что меня впервые поманила личная жизнь, никак с ним не связанная. Мне вдруг расхотелось говорить о себе во множественном числе. Мы с Марком. Мы с мужем. Мы с папой. Мы собираемся в отпуск. Мы пригласим на Новый год друзей. Мы копим деньги. Мы думаем, что… Мы хотим с вами поговорить… Господи! Даже покупка пары туфель или зубной пасты новой марки требовала совместного решения!
— И ты купилась на дурацкую рекламу? Эмилия! Отдала бешеные деньги за тюбик зубной пасты, поверив в тройную активность? Откуда может взяться тройная активность у зубной пасты, если у меня, у человека, подобной активности и в помине нет!
— Согласна, активность нулевая — но ты-то ведь знать не знаешь, сколько стоит зубная паста и где находится ближайший супермаркет!
Разве такие ссоры, мало того что глупые, но еще и унизительные для нас обоих, не свидетельствовали совсем о другой и куда более глубокой проблеме? Я давно заметила, что мы не сердимся, не обижаемся, не горюем, а вяло сотрясаем воздух, пытаясь превратить заурядную обыденность в метательные снаряды, мы стали похожи на тряпичных кукол в детских руках.
Нужно сейчас же позвонить Марку. Покончить с объяснением как можно скорее, пока он не переполошил друзей, детей и, что уж совсем немилосердно, моих стариков!
— Твои старики! Да посочувствуй им хоть немножко! Два совершенно безобидных существа в стерильном пространстве! Для них настала эра вакуума! Ты что, пустоты боишься?
Я остановила машину возле первой же стоянки. Марк не мог позвонить моим родителям, но мысль «А вдруг позвонит?» почему-то меня бесила. Да, я боюсь пустоты. Боюсь закончить жизнь, как они — усесться в один прекрасный день в кресло и все жаловаться, до тех пор пока не умру.
Я купила телефонную карту в придорожном газетном киоске, вошла в кабину телефона-автомата, заботливо поставленную на стоянке грузовиков, и набрала домашний номер.
— Марк…
— Господи! Ты? Ты где? Что случилось? Ты как? В порядке? Я с ума схожу от беспокойства. У тебя все в порядке?
— А ты разве не прочитал записку? Я же написала: главное, не волнуйся.
— Тебе что, на меня наплевать?!
— Погоди…
— Где ты? Ты забыла мобильник. Я тут места себе не нахожу, схожу с ума! Ты где?
— Ты моим родителям не звонил?
— Родителям? При чем тут твои родители? С ними что-то случилось?
— Нет, с ними, разумеется, ничего. Я просто хотела убедиться, что ты им не звонил.
— Представь себе, никому не звонил! Вот уже час сижу со стаканом виски у телефона. Сначала решил, что ты надумала сделать мне сюрприз, потом…
— Сюрприз? Какой сюрприз?
— Ну-у, не знаю… Я… заметил шелковые простыни… Подарки, свечи… подумал, может… Да нет, все глупости. Я сразу понял, что глупости. Так ты где? Я слышу шум. Машины? Грузовики? Ты на автостраде?
— Да.
Марк замолчал. Ему стало страшно. Только страх мог заставить Марка умолкнуть. Я слышала, он выпил. После солидного глотка заговорил:
— Ты когда вернешься?
— Я еду в Италию навестить подругу.
— Ну, знаешь ли! В день нашей свадьбы? Вот так с бухты-барахты? К подруге в Италию?
— Полный бред, я знаю…
Еще несколько глотков. Кончится тем, что знаменитый «Поммар» тоже будет оприходован..
— Марк…
Он бросил трубку.
А я отправилась выпить кофе; в этот час в кафетерии сидели один-два человека. Я больше не чувствовала ни малейшего воодушевления. С какой радости я помчалась? Почему вдруг решила, что объявление обращено ко мне? Да, там речь шла об Эксе, но, возможно, подразумевался Экс-ле-Бэн, Экс-ля-Шапель. И в каждом могла в 1976 году жить Эмилия. Сколько стареньких Эмилий примчится в Италию в поисках утраченного Дарио? Каким стал тот мальчик? Неужели он тоже состарился — отсчитал полвека, поседел, обрюзг, — от него былого сохранился лишь чарующий итальянский акцент и мальчишеская привычка приглаживать волосы?
Я почувствовала на себе взгляд — смотрел толстяк лет сорока, лоснящийся от пота, сопящий, как все заядлые курильщики. Вид у него был удивленный. Он изучал меня словно экспонат, выставленный в неположенном месте. Я не вписывалась в здешнюю обстановку. Несмотря на высокие каблуки, муслиновое платье, чулки и подкрашенные глаза, — наверное, ресницы уже немного потекли, — я не походила на девицу, что работает на автостраде. Кстати, где я буду сегодня ночевать? Об этом я как-то не подумала. И сколько мне понадобится времени, чтобы добраться до Италии? Я боюсь ехать ночью, к тому же день выдался утомительный, я устала от волнений, переживаний, и разговор с Марком не порадовал. Он сказал: «Сначала я подумал, что ты приготовила мне сюрприз… „От меня он ждал сюрприза. А я хоть раз ждала от него сюрприза? Никогда. А чего я от него ждала? Что он заведет любовницу?
И однажды она ему скажет: „Хватит, я прождала столько времени, сегодня вечером ты откроешь ей правду и вы расстанетесь!“ И дальше все положенные драмы и патетические ультиматумы… Интересно, была у Марка любовница? Ему есть в чем себя упрекнуть? На меня он не нападал, он в самом деле волновался и пил виски, как сказал. Целый час пил виски, сидя у телефона.
Потный толстяк смотрел на меня, слегка улыбаясь, разглядывал без стеснения, с любопытством. Я натянула на колени платье, убрала ноги под стул и поспешно допила кофе. Толстяк провел рукой за ухом, достал сигарету, нацелил сперва на меня, потом положил на раскрытую ладонь, и она исчезла. Жалкий тип… Фокус мне напомнил дни рождения в обществе кузенов, их потуги на остроумие. Тип достал из кармана монетку, накрыл ее стаканом, стакан накрыл салфеткой, этот трюк я тоже знаю — акабри-акабра, и монетка должна исчезнуть. Тип с хитрой улыбкой приподнял салфетку, и я не увидела стакана. Я слегка кивнула ему, поздравляя с успехом, встала и пошла к двери. А к нему подошла женщина, я узнала ее. Барменша. Видно, у нее закончился рабочий день. Он тоже встал и зашептал ей что-то на ухо, она слушала, глядя на меня.
Я вышла.
Душно, парко. Молодые испанцы жевали бутерброды, привалившись к капоту своей машины и включив на полную мощь по радио рэп. Немного поодаль от них ужинало другое семейство, из соседней машины лаяла собака, в сторонке курили шоферы-дальнобойщики, развлекая друг друга анекдотами.
Я садилась в машину, когда ко мне подошла барменша. Вернее, подбежала, потому что боялась меня упустить.
— Я что-то забыла? — осведомилась я.
Ей пришлось сперва отдышаться, она постояла, крепко упираясь руками в бока, словно собираясь с силами, и сказала:
— Мой муж вам передает. Говорит, вы правы.
— Простите, не поняла…
— Вы можете не поверить, но он маг…
— Я заметила.
— Он читает мысли.
— Очень рада.
Я поторопилась открыть дверцу и проскользнула в машину. Барменша задержала дверцу и повторила:
— Вы правы. Он попросил меня вам передать: вы правы.
Я пристально на нее посмотрела. Не первой молодости. Сколько времени она работает на автостраде? Была ночь, когда она не могла заснуть, потому что наутро предстоял разговор о поступлении на работу, она должна была говорить с сухим человечком в черном, страдающим нервным тиком. Он не был к ней добр, пытался довести до слез, но она не поддалась и получила место. Человечек ее горячо поздравил и пожал руку, объяснил, что проверял ее на стойкость, клиентура не из легких, здесь она всякого навидается, на таком месте ей ко всему нужно быть готовой, и вообще, не свободна ли она этим вечером?