Шеннон был ошеломлен и не сразу нашелся, что ответить. Наконец он выдавил:

— Я уже говорил, что не хотел причинять тебе боль. Я решил, что такое расставание будет легче.

У Клэр округлились глаза. Возмущение придало ей сил:

— Легче?! Не могу сказать, что такое прощание причинило мне меньше боли!

Шеннон сунул руки в карманы.

— Я извиняюсь, Клэр. За все.

— И за то, что любил меня?

Шеннон уставился в пол. Он услышал в ее голосе боль. Как он рад видеть ее, рад, что она приехала!

— Нет, — признался он, — я извиняюсь за боль, которую невольно тебе причинил.

— Знаешь, какой ужас я испытала, когда обнаружила, что ты уехал? Знаешь, что я винила себя? Все думала: в чем же я виновата? Что-то не так сделала? Сказала? Я плохо знаю жизнь, но сердцу своему я доверяю, Дэн. Ты не имел права так уехать. Это несправедливо по отношению ко мне и по отношению к тебе тоже.

Ему хотелось бы положить руки ей на плечи, но он не смел.

— Это я был виноват, а не ты.

Клэр заметила, что Шеннон смягчается. Может быть, ему нужна сильная женщина, чтобы он не боялся перед ней открыться? Может, рядом с ним еще никогда не было такой женщины? Если это так, то неудивительно, что он замыкался в себе. Это открытие обрадовало ее — и испугало. Она только начала оправляться после травмы. Хватит ли у нее сил? Она не знала, но готова была попробовать.

— Я надеюсь, что у тебя найдется комната для гостей?

Он только удивленно моргнул.

Клэр возмутилась:

— Дэн, дело в том, что, по-моему, там, в Теннесси, мы много друг для друга значили. А потом ты исчез. Я не знаю, что заставило тебя бежать, но я приехала именно для того, чтобы это выяснить. И я намерена остаться здесь, как бы ты ни был неприветлив, до тех пор, пока мы вместе не доберемся до причины.

Шеннон ужаснулся. Никто еще не бросал ему вызова!

— Ты сама не знаешь, что говоришь, — предостерег он ее.

— Это я-то не знаю! Не делай из меня дурочку, Дэн. Я работаю с больными детьми. Мне требуется немало проницательности, чтобы расположить их к себе.

Шеннон отступил еще на шаг: настороженность боролась в нем с любовью к Клэр.

— Ты берешь на себя слишком много. Ты не знаешь, на что идешь!

Упрямо вздернув подбородок, Клэр возразила:

— Нет, знаю!

— Послушай, — тихо начал он, — я не хочу причинять тебе боль, Клэр. Если ты здесь останешься, это неминуемо. Не надо ради меня рисковать. Я этого не стою.

У Клэр защипало глаза, но она сдержала слезы. Шеннон воспримет их как слабость.

— Это неправда. Ты — хороший человек, Дэн. Тебе пришлось нелегко, и теперь ты прячешься. Я приехала доказать тебе, что нет поводов все время убегать от себя. И смеяться тебе можно. И плакать. Когда ты в последний раз себе это позволил?

Шеннон шагнул вперед и схватил ее за руку.

— Черт подери, убирайся отсюда, пока можешь, Клэр! Я чудовище. Чудовище! — Он ткнул себя пальцем в грудь. — Он здесь, мой ад. Он вырывается наружу и берет надо мной власть, и я причиняю боль тому, кто оказывается рядом! Ты должна это понять!

Она твердо встретила его пылающий взгляд, увидела пережитый кошмар, отразившийся в его глазах, услышала страдание в его голосе.

— Нет, я тебя не боюсь. И твое чудовище тоже. Впервые в жизни, Дэн, ты будешь честен не только с самим собой, но и с другим человеком — со мной.

Шеннон отшатнулся, как от пощечины:

— Остаешься на свой страх и риск. Поняла?

— Да.

Он сделал еще одну попытку.

— Ты молода и идеалистична. Я причиню тебе такую боль, о которой ты даже не подозреваешь! Я сделаю это не нарочно, Клэр, но это произойдет. — Он вдруг почувствовал себя опустошенным. — Бог свидетель, я не хочу причинить тебе зла.

Она проглотила вставший в горле ком и тихо сказала:

— Я знаю...

— Это безнадежно, — прошептал Шеннон, глядя в окно па цветники и океан. — Я безнадежен.

Клэр с трудом подавила желание обнять любимого. Только не сейчас. Он чувствует себя настолько неуверенно, что может сказать что-нибудь обидное из-за страха снова получить удар судьбы.

— Ты не безнадежен, — мягко сказала она. — А теперь покажи мне комнату для гостей, я хочу распаковать вещи.

— Первая дверь направо по коридору, — пробормотал ошарашенный Шеннон, резко повернулся и ушел.

Дрожащими руками Клэр распаковала приготовленные на неделю вещи. Сердце ее по-прежнему колотилось, но внутри крепло какое-то чувство, похожее на победу. Она надеялась, что отчаянное сопротивление Шеннона свидетельствует о том, как сильно он к ней привязался. Может быть, он все-таки любит? Только это поможет им пережить все бури, их ожидающие. Более слабое чувство убьет ее — и снова ранит Шеннона.

Ну, Клэр, держись, подбодрила она себя. Хочется спрятаться в этой комнате и никуда не выходить, но это было бы бессмысленно. Нет, ей надо стать частью замкнутого мира Шеннона — хочет он того или нет. Ее сердце подсказывало, что она ему нужна. Она сильно рискует. Но она любит Шеннона и готова пойти на риск. Он все время жертвует жизнью ради других — пора, чтобы кто-то рискнул собой ради него.

Шеннон заглянул в просторную, современно оборудованную кухню. Клэр трудилась там уже три часа. Почти все это время он провел в гараже, где отводил душу резьбой по дереву, но ароматы, исходившие из кухни, невозможно было не уловить. Ему захотелось есть. Мучил его и другой голод — по Клэр, — с ним он продолжал безуспешно бороться.

— Что на ужин? — хмуро поинтересовался он.

Клэр вытерла руки о темно-зеленый фартук.

— Жаркое со сметанной подливкой и бисквит. Южане любят подливки и бисквит, — с гордостью сказала она.

— Пристойно. А на десерт?

— Нахальничаешь, а?

Он хотел улыбнуться, но не смог:

— Наверное, да.

— Я сюда приехала не в качестве домработницы, чтобы готовить три раза в день и убираться, — предупредила Клэр, приглашая жестом садиться. — За ужин придется платить.

— Вот как?

Шеннон уселся, раздумывая, как себя вести. Клэр в его кухне была словно дома, ее присутствие грело его, как солнце.

Клэр поставила на стол мясо, соусницу и тарелку с бисквитами. На его вопросительный взгляд заметила:

— Мы с родителями всегда после ужина любим поговорить. Одна из самых главных вещей, которым они меня обучили, — общение.

— Я не привык разговаривать, и ты это знаешь.

— Ну, так будешь учиться, — жизнерадостно пообещала она. При этом внутри у нее все дрожало. Аппетита не было совершенно, но она заставила себя есть. Присутствие Шеннона превращало ее лицо в предателя. Когда он, пусть невесело, но улыбался, она таяла. Клэр помнила, как он целовал ее — жадно и щедро. Никогда еще ей так не хотелось кого-то целовать! Однако она знала, что если уступит своему желанию, то проиграет не только сражение, но и всю задуманную ею кампанию.

— Ладно, — неуверенно произнес он, — ты хочешь, чтобы я говорил? — Он положил себе несколько толстых ломтей жаркого, щедро сдобрив все подливкой. — А о чем?

— О себе.

— О чем угодно, кроме этого.

Пожав плечами, Клэр согласилась.

— Хорошо. Начинай с чего хочешь.

Еда оказалась превосходной. Уписывая сочное мясо, Шеннон в который раз удивился упорству Клэр.

— Я не думал, что ты такая настойчивая.

— Это что-то изменило бы? — улыбнулась она.

Тень улыбки коснулась его губ, и эта нерешительная попытка обдала Клэр жаром. Она глубоко вздохнула:

— Я хочу знать о тебе, о твоем прошлом, Дэн. По-моему, я прошу не слишком много. Тогда я смогу понять тебя и, возможно, себя, а также то, что испытываю к тебе.

И снова ее прямота потрясла Шеннона. Он заметил, что у нее дрожат руки. Она нервничает — может быть, даже сильнее, чем он. Но сердце его переполняла радость ее присутствия, заглушая другие чувства.

— И если я буду откровенен, ты дашь мне десерт?

Клэр рассмеялась, впервые почувствовав надежду. Ей показалось, что Шеннон испытывает ее, проверяет, действительно ли она сильная духом, ему под стать.