Тон капитана становится более доверительным.

– Вот что, гардемарин. Этот Тишко уже давно часть позорит, залет за залетом у него. И мне, как его командиру, достается. Получается, от него все страдают – я, сослуживцы, теперь и ты можешь пострадать. Тебе это зачем? Скажи правду, и решим между собой, получишь ты десять нарядов вне очереди и плавай дальше. Малек…

Гардемарин молчит.

– Чего молчишь?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, господин капитан второго ранга. Мы ничего не взламывали и вообще…

– Что – вообще? Что – вообще, гардемарин? А какого же хрена тебя в заливе выловили, вместе с твоим инструктором по легководолазной?

– Мы поспорили, – упрямо отвечает гардемарин.

– Чего?!

– Господин капитан второго ранга, разрешите доложить!

– Докладывай… Если есть что докладывать.

– Господин капитан второго ранга, мы с господином мичманом прогуливались по пляжу, но мы ничего не взламывали. Господин мичман посмел нелестно отозваться о школе, сказав, что мы на воде держимся, как дерьмо в проруби. Я сказал, что это наглая ложь, и предложил доплыть до Русского, чтобы доказать свои слова. Поэтому мы и поплыли, господин капитан второго ранга!

Капитан второго ранга пробурчал что-то насчет осьминога и клюзов. Потом шваркнул на стол пакет, вытряхнул из него парадный китель.

– А как ты объяснишь вот это? Это в домике нашли. Не твое?

– Никак нет, господин капитан второго ранга! Я гардемарин, мне не полагается парадная форма одежды, господин капитан второго ранга!

Капитан второго ранга побагровел, как украинский бурак.

– Конвой! Конвой, мать вашу!

Хлопнув дверью, в кабинет влетел сначала адъютант, за ним – двое из караульного взвода.

– Вот этого… – капитан хватал воздух ртом, как выловленная и брошенная на берег рыба, – вот этого поганца на цугундер! На цугундер! На хлеб и воду! Мерзавец, ах какой мерзавец!

– Есть! А ну, пошли! Руки за спину – вперед!

Когда за гардемарином Островским и караульными закрылась дверь – открылась другая дверь, замаскированная под дверцу шкафа, и из нее шагнули два человека. Мичман Тишко, известный залетчик, и второй, среднего роста, почти лысый, крепкий, как обкатанный волной голыш.

Борисюк в это время наливал воды из графина, горлышко графина позвякивало об стакан.

– Выдохни, Хохол… – насмешливо проговорил второй, старше по званию и почти лысый, – смотри, так и лопнешь.

Капитан Борисюк на Хохла не обиделся – такое было прозвище у него еще с учебки. У того, лысого, прозвище было Скат.

– Вот поганец… – пожаловался он, приходя в себя, – врет и не краснеет. Какую шпану вы к себе тащите?

– Врет и не краснеет? – переспросил Скат, – это хорошо. Очень хорошо. А ты, мичман, что скажешь?

– Салага шпанистый, но дельный, – задумчиво сказал Тишко, – толк будет. У него как пружина внутри. Чем больше гнешь – тем сильнее потом тебе же по лбу. Гордый.

– А вот это плохо. Гордые подыхают. Твое мнение, мичман – не протабанит?

– Никак нет, господин капитан. Не протабанит.

– То дело. Тебе с ним потом возиться. Пошли. Ах, да…

На стол капитану Борисюку ложится сигара – H.Upmann в отдельной алюминиевой упаковке с вставкой из кедра внутри.

– Рахмат, Хохол. С меня причитается…

Капитан второго ранга Борисюк посмотрел вслед уходящим офицерам амфибийных сил флота. Его в свое время не взяли.

– Намучаетесь вы со своими… ортодоксами.

Так проходили испытания будущие бойцы амфибийных сил флота – морская пехота и боевые пловцы. Закон у них был един – один за всех и все за одного…

А отсидеть Островскому положенное все-таки пришлось: натворил – отвечай!

Наследие…

Но не предков. Наследие прошлой, совершенно безумной администрации, ловкой, как слон в посудной лавке, непреклонной в своей тупости, как маньчжурский богдыхан, вознамерившейся переделать если и не весь мир, то его значительную часть. Наследие проигранной войны… Право же, иногда казалось, что нужно просто бросить все и уйти – и катись все в пропасть, можно построить стену высотой в пять, десять, пятнадцать метров… можно перекрыть Мексиканский залив… вот только где найти стену, которая защитила бы от самих себя.

Национальный антитеррористический центр был одним из новых агентств, созданных в дополнение к старым после жутких событий 10/9, когда гражданские самолеты врезались в здание Всемирного торгового центра, в Пентагон, а один из самолетов упал на лужайке. Уже сейчас открыто говорили, что для того самолета, что врезался в Пентагон, это была запасная цель, основная – Белый дом, мимо которого пилот-террорист промахнулся, а у того, что врезался в фермерское поле, целью был Капитолий. Очень остроумно – если учесть, что президент САСШ в это время был во Флориде, читал лекцию детям в школе, и это ни от кого не скрывалось – достаточно было зайти на сайт пресс-службы Белого дома и получить там информацию об очередных поездках Президента. Но речь не об этом.

Как только были созданы новые службы – для Министерства безопасности Родины возвели объект размером с пять гипермаркетов, поставленных друг на друга, – по закону бюрократии для всех, кого туда наверстали, незамедлительно нашлось дело. Президент САСШ совершил такое, чего от него не мог ожидать ни один разумный человек: вместо того, чтобы приложить все меры к замирению Мексики и стран Центральной Америки, он ни с того ни с сего обвинил бразильскую хунту в нарушении прав человека и попытках создания ядерного оружия, послал в Бразилию несколько дивизий наводить порядок. Порядок навели достаточно быстро – на троне из штыков долго не усидишь, народ, пораженный идеями троцкизма, диктатуру ненавидел, военные и жандармы частично разбежались, частично перешли на сторону новой, проамериканской, «демократической» власти, частично ударились в террор. Но уже через несколько месяцев творящийся в стране бардак перерос в жестокое, организованное, координируемое и финансируемое извне террористическое сопротивление, имеющее целью изгнание американцев с южноамериканского континента (ни больше, ни меньше) и провозглашение народного бразильского государства, основанного на идеологии троцкизма, т. е. агрессивного большевизма. Сопротивление это усиливалось год от года, в прошлом году Священная Римская империя по просьбе Аргентины перебросила на южноамериканский континент две дивизии парашютистов с целью поддержки аргентинской государственности и оказания содействия в борьбе с красным проникновением. Североамериканцы на сегодняшний день потеряли в Бразилии только погибшими двенадцать тысяч человек, ранеными – больше пятидесяти тысяч. Ситуация в Мексике с введением туда дополнительного контингента не только не стабилизировалась, но года с шестого, как только в Бразилии отчетливо проявились проблемы, начала снова обостряться, ставя САСШ перед реальной возможностью создания в будущем единого антиамериканского фронта на юге, а возможно – и единого государства с сильными идеями большевизма. Вот такое вот наследство оставил своему преемнику президент Меллон-младший.

Новым президентом САСШ стал демократ Морган, и это был не самый худший выбор. Бывший адвокат довольно левых взглядов, конгрессмен из Аризоны, умеющий говорить с публикой и называть вещи своими именами – по крайней мере, он умел это делать во время предвыборной кампании. Когда предвыборная гонка только начиналась, его считали чуть ли не леваком, в нем была латиноамериканская кровь по матери, а кое-кто поговаривал, что его мать была и окторонкой[14]. Как бы то ни было, идея расследовать хищения денежных средств в Вашингтоне, совершенные командой бывшего президента, и судить Меллона понравилась разочарованным в республиканцах избирателям, и президент Морган въехал в Белый дом триумфально, с огромным перевесом голосов. Это вообще был его стиль – конгрессменом он стал, набрав больше голосов избирателей, чем любой другой конгрессмен из Аризоны когда бы то ни было, и ведь это был южный штат, где еще лет тридцать назад слухов о капле негритянской крови в жилах было достаточно, чтобы похоронить карьеру любого политика окончательно и бесповоротно[15]. Когда огласили итоги выборов, в Вашингтоне собрался митинг, на котором – неслыханное для Северной Америки дело! – разъяренные люди кричали, что надо пойти к Белому дому и выкинуть оттуда придурка Меллона-младшего прямо сейчас. Митингующих с трудом успокоили, пришлось выступить лично Моргану – но одно это показывало, сколь накалены были страсти в Вашингтоне в то время. Зимой две тысячи восьмого года президент Морган принял клятву на конституции и торжественно въехал в Белый дом.