Когда селектор заработал, я как раз номер жены пытался набрать. Позвать куда-нибудь поужинать сегодня вечером. А то, когда уходил на службу, она еще спала.

Да это и понятно.

У них ночью гонка была серьезная. Пришла в полчетвертого утра, полуживая. Но глазищи – горят.

Выиграла.

Даже Нельку с ее «Золотым экипажем» сделала, умница.

Поздравил, поцеловал в щечку, отправил спать.

И сам туда же поплелся.

А сейчас сижу в конторе, думаю – надо бы отметить.

А тут – этот селектор.

Нажал клавишу.

– Да, – вздыхаю. – Слушаю…

На том конце – секретарша.

И голос какой-то чуть испуганный.

– Дмитрий Валерьянович, – волнуется, – вас из милиции беспокоят. Какой-то капитан Мышалов…

Вот ведь, блин, думаю.

Что еще за Мышалов?

Какого ему надо?!

А, чего уж там…

Живя в нашей стране, милицию надо уважать.

И, по возможности, не раздражать.

– Соединяй, – соглашаюсь.

Минута тишины.

Сопение только какое-то в трубке.

– Да, – говорю, не выдерживая, – слушаю вас.

– Здравствуйте, – отвечают. – Капитан Мышалов, убойный отдел. Вы такого Ростислава Платова знали?

– Почему «знал»? – удивляюсь. – И сейчас знаю. И неплохо. Приятельствуем…

– И все-таки «знали», – поправляет. – Потому что час назад господин Платов найден в своей квартире. Огнестрельное ранение, не совместимое с жизнью. Вы не могли бы подъехать?

– Вот ведь блядь! – хватаю ртом воздух. – Конечно, еду! Ждите. А кто его?

– Мы как раз пытаемся разобраться, – отвечает, причем как-то даже немного виновато. – Возможно, и сам. О самоубийстве многое говорит…

– Ростик?! – кричу в трубку. – Сам?! Да вы что, охуели?!!!

– Вот подъезжайте, тогда и поговорим на эту тему, – отвечает.

Несмотря на то, что торопился как мог, подъехал все равно только через час.

Пробки.

Подошел к молоденькому сержанту из оцепления, сказал, что к Мышалову, представился.

Тот кивнул и позвал такого же молоденького лейтенанта, который зачем-то потребовал у меня документы.

Ну, предъявил.

Чего спорить-то?!

Лейтенант помусолил мой паспорт минуты три, потом с важной индюшачьей миной сунул его себе в карман и говорит:

– Жди тут. Как будешь нужен – позову…

О как!

Хорошо.

– А теперь, – вздыхаю, – ты меня слушай, лейтенант. Я сейчас разворачиваюсь, сажусь в машину и уезжаю. А паспорт ты мне лично вечером в офис доставишь. Не домой, а в офис. Я не люблю, когда меня дома беспокоят. Лично доставишь. С извинениями. Потому что сейчас мои ребята из службы безопасности свяжутся с твоим начальством. А оно знает, как я хамов «люблю»…

Гляжу – глазки забегали.

Сучонок.

Такие только и могут, что приезжих на предмет отметки о регистрации потрошить. А чуть что – сразу в кусты.

Хорошо, что мимо какой-то мужик в штатском проходил.

Подошел, поинтересовался, в чем дело.

Я, естественно, рассказал.

Он взял у летехи мой паспорт, мельком в него заглянул, вернул мне, скомандовал лейтенанту:

– Испарись, животное…

И кивнул, чтоб я за ним шел.

«Животное», кстати, испарилось.

Моментально…

Зашли в подъезд, поднялись в Ростикову квартиру.

– Игорь! – кричит. – К тебе свидетель приехал…

– Пусть сюда проходит…

Ну, прошел.

На кухню.

У опера со смешной фамилией Мышалов было лицо смертельно усталого человека. Землистого цвета, с темными кругами под глазами.

Все как положено.

– Здравствуйте, – говорю.

– Здравствуйте, – отвечает. – Я Игорь Мышалов, капитан убойного отдела. Вот, веду первичку…

– Понятно, – шмыгаю носом. – Ну, а кто я, вы и так знаете. Сами вызывали…

Кивает.

– Дмитрий, – спрашивает, – у меня к вам сразу вопрос: почему вы решили, что самоубийство Платова исключается?

Жму плечами.

– Ростик, – отвечаю, – слишком жизнь любил. И себя в этой жизни. И никогда не принимал необратимых решений…

– Похоже, – кивает, – вы правы. Самоубийство – всего лишь имитация. Кто-то его хорошо напоил и пустил пулю в висок. А потом пальчики на рукоятке пистолета вытер и в руку убитому вложил. Экспертиза, конечно, потом даст точное заключение, но я и так вижу. Опыт. У него враги были?

Я хмыкнул.

– Курить, – интересуюсь, – можно?

– Да сколько угодно, – машет рукой. – Так были?

– Разумеется, – говорю, – были. Покажите мне человека, у которого нет врагов, и я скажу, что он жизнь напрасно прожил. Но вот таких, чтоб на тот свет отправить, – не уверен. Реклама – бизнес интеллигентный…

– Ага, – вздыхает. – Шлепают вас через одного…

Я только головой помотал.

– Поверьте мне, капитан, – говорю, – я в этом бизнесе уже больше десяти лет. Так вот, ни для одного из так называемых «громких» убийств в рекламном мире не было мотивов, связанных с профессиональной деятельностью. Ну, за исключением «наружников», разумеется. В смысле, тех, кто рекламными щитами владеет. Но мы их как-то к своему цеху и не особо относим…

– А Гольдман? – спрашивает, напоминая давний громкий взрыв в самом центре Москвы. – Нашумевшая история была…

– Господи, – морщусь, – капитан, не надо пробивать меня на гнилые базары. Кто и за что конкретно убил Борю Гольдмана – знают, наверное, все. Кроме милиции. Да и та наверняка знает. Только говорить не хочет. Так что давайте лучше о Ростике.

– Давайте, – соглашается. – Вы его опознать сможете?

– Конечно, смогу, – отвечаю. – Мы же с ним столько лет приятельствовали. Да и работали когда-то вместе…

– А что расстались? – интересуется.

– Расстаются, – жму плечами, – с женщинами. А с Ростиславом мы просто работали, пока обоим было выгодно. А потом он решил, что вырос.

– И правда вырос? – спрашивает.

– А Бог его знает, – отвечаю. – Я в его дела не лез. Но, судя по всему, не бедствовал…

– Понятно, – говорит. – Ну что ж, тогда – на опознание? Трупов не боитесь?

– Да что их бояться, – усмехаюсь. – Бояться живых надо…

– Мудрая мысль, – хмыкает. – И где ж таким учат?

– А «за речкой», – говорю, – в когда-то демократической, а сейчас исламской республике…

– Вот как?! – удивляется. – Интересно. Я там тоже служил…

Пожали друг другу руки, он пригласил понятых, и мы пошли в комнату.

Ростик лежал на полу.

Половины лица – просто не было…

…Блин, какая же все-таки хрупкая и ненадежная вещь – человек.

Кто сильней: здоровенный, атлетически сложенный парень весом под сто кило и без единой капли жира под гладкой упругой кожей, или маленькая железяка весом всего-то в девять граммов?

Вопрос, что называется, риторический.

– Он это, – говорю, – разумеется. Если хотите убедиться – на плече тату. Наколка, в смысле. Японские иероглифы. Три штуки. Что они обозначают, не обессудьте, не знаю…

Кивает, сдергивает рубашку с плеча.

Вот они, родимые.

– Дмитрий, – спрашивает, – вы у него здесь часто бывали?

Отрицательно мотаю головой.

– Очень, – говорю, – редко. Пару раз с Машкой забегали, чаю попить. В наших кругах не принято в гости друг к другу ходить. Как правило, все на нейтральной территории встречаются: в барах, ресторанах…

– Понятно, – говорит. – А Машка – это жена?

– Жена, – киваю.

– Она с ним тоже общалась?

– Постольку-поскольку, – говорю. – Она эту часть моей компании не очень-то жаловала…

– Извините, – говорит, – за некорректный вопрос. А между ними ничего не могло быть?

Я, несмотря на то, что в комнате еще лежал покойник, чуть не заржал в голос.

– А вот это, – смеюсь, – капитан, полностью исключено. И не потому, что я нахожусь в плену иллюзий по отношению к собственной жене, в этой жизни всякое бывает. Нет, по другим причинам…