— Лучше ты поднимайся, Женя!

— Нет, ты лучше!

— Я не могу спуститься! У меня еще вторая книга Кастанеды не закончена!

— Не можешь? Ну не знаю…

— Что не знаешь?

— Тогда я, наверно, домой пошла…

— Домой?

— Ага.

— Ладно, ну давай. Надо бы как-нибудь увидеться.

Денис подумал, что это очень типично для людей,

«общающихся» в клубах, — так, по сути, и не увидеть друг друга. Но иронизировать у него времени не было, Денис двинулся за обладательницей имени Женя, хотя протиснуться сквозь публику было непросто. Но он все-таки догнал тоненькую девушку и легонько тронул ее за плечо. К нему повернулось юное создание, едва ли старше семнадцати лет, довольно хорошенькое, но вот ведь жалость — Женей Земляникиной эта девчонка явна не была.

— Чего надо? — довольно бесцеремонно спросило создание.

— Знаешь Женю Земляникину?

— Кто ж ее тут не знает!

— Она что же, знаменитость какая-то? — заинтересовался Денис.

— Она рассказы классные пишет.

— Рассказы?

— Ну да, фэнтазийные.

— И что, читает их вслух? — удивился Денис.

— А что еще с ними делать? — удивилась в свою очередь тезка Земляникиной.

— А как мне ее найти?

— Видите, за барной стойкой — хозяйка заведения? Она про Женьку все знает. Майя Юрьевна.

Денис повернулся в указанном направлении. За барной стойкой распоряжалась моложавая красивая дама, стройная, с коротким носиком и блестящими глазами. У Дениса пересохло в горле — это была мадемуазель Рапанова собственной персоной — шпионка в «Илиаде», ускользнувшая от опытного Щербака!

Денис подошел и заказал апельсиновый сок. Она пристально посмотрела на него:

— Со льдом?

— Давайте.

Звякнули кубики, и стакан появился на барной стойке.

Денис лихорадочно соображал, как быть. Наверно, лучше всего просто делать то, зачем пришел. Вести себя абсолютно спокойно. Но если Рапанова и Бондарева — одно лицо, тогда… тогда… тогда что? Тогда форменная каша получается… Денис представился и объяснил, что принимает посильное участие в розысках пропавшей девочки.

У Бондаревой-Рапановой лицо стало чуть напряженным — ровно настолько, как могло бы быть у человека, озабоченного исчезновением кого-то близкого. Она сказала, что последний раз видела Женю тут,

в клубе, она прочитала какой-то рассказ про НЛО. Сказала, что регулярно созванивается с ее отцом… Тут ее позвали к телефону. Она извинилась и отошла. Денис прождал ее с четверть часа. Потом прошел в бар, потом на кухню. Бондаревой нигде не было, она исчезла. Исчезла, черт побери! Денис со вздохом достал мобильник и стал звонить Турецкому — Александр Борисович должен был знать, что произошло.

В четверть десятого утра Турецкий приехал в МГППУ. Психолог оказалась тезкой его дочери, ее звали Нина Дмитриевна Коростелева, и была она вполне молодой и хорошенькой женщиной, лет тридцати двух, не старше. Впрочем, такое ощущение у Турецкого появилось еще во время телефонного разговора.

Коростелева быстро пробежала собственно дневниковые записи Жени Земляникиной — те, что девочка сунула в карман Турецкому. А вот текст, который Турецкий получил от сотрудника спеццивизиона Александра, она прочитала несколько раз. Потом попросила разрешения сделать ксерокс. Ксерокс она принялась читать снова, подчеркивая отдельные места карандашом.

Все это время Турецкий пил отвратительный горький зеленый чай. Без сахара и без чего бы то ни было. Собственно, ничего другого в кабинете Коростелевой не было, а отказаться помощник генерального прокурора счел неудобным, вот и мучился.

Наконец Коростелева отложила в сторону карандаш и сказала:

— Затрудняюсь сказать, что это такое.

— Замечательно, — буркнул Турецкий.

— Подождите, это еще не все. Похоже на мастер-класс практической психологии. Но… уж очень жестким языком написано.

— Что значит — жестким?

— Как инструкция. Директивным.

— Час от часу не легче. Может, это секта какая-нибудь? — предположил Турецкий. Собственно, эта мысль посетила его еще накануне, и добровольно отказываться от нее Александр Борисович был не намерен. Существование какой-то загадочной секты вполне объясняло бы странное поведение девочки. Да и ее исчезновение, кстати, тоже.

— Вряд ли, — покачала головой Коростелева — Секты обычно авторитарны. Там нет гуманитарных установок. Там есть явная или скрытая воля главнокомандующего. А здесь все же остается некий простор для творчества. Я бы сказала однозначно, что это какая-то новая психиатрическая разработка, если бы не один нюанс. Обратите внимание сюда. — Она показала длинным изящным пальцем.

Турецкий послушно перечитал:

— «Ложь и манипуляции являются разными механизмами, преследующими одни и те же цели — избежание изменения значимых отношений. Или агрессивное изменение значимых отношений». Ну и что? Я это уже, кажется, наизусть выучил.

— Все было б ничего, если бы не последняя фраза — вот это самое «Или агрессивное изменение значимых отношений». Без нее все выглядит просто некоей квалифицированной психологической лекцией. Но эта фраза меняет вектор возможного применения методики.

— Простите, но я ничего не понимаю, — сказал Турецкий, хотя это было не совсем правдой. В голове у него кое-что шевельнулось.

— Только не смейтесь, возможно, я скажу нелепую вещь…

Турецкий вздохнул:

— Моя работа дает немного повода для смеха, так что уж не обессудьте.

— Ладно, смейтесь, если вам от этого будет легче. Дело в том, что с этой фразой все резко меняется. Я бы сказала, что автор чихать хотел на пациента. Он концентрирует внимание на себе, точнее, на том, кому эти строки предназначены.

— На манипуляторе?

— Вот именно. Не говоря уж о том, что само по себе слово «манипуляция» — м-мм… не самое ходовое в лексиконе практикующего психолога, а тем более психотерапевта.

— Тогда такой вопрос, Нина Дмитриевна. Это не могут быть записки какого-нибудь дилетанта? Который, допустим, изобретает велосипед, но просто делает это в нестандартной форме.

— Исключено, Александр Борисович. — Возможно, ему это только почудилось — она произнесла его имя-отчество с едва уловимой иронией, словно бы в ответ на его собственное — «Нина Дмитриевна». — Исключено, — повторила она. — Формулировки здесь абсолютно чеканные. И… компетентные.

— Значит, все-таки и не секта? — вздохнул Турецкий.

— Совсем не похоже.

Турецкий еще помолчал и сказал:

— Смешного тут действительно немного. Как бы это все переварить — то, что вы сказали. Если я верно понял, получается страничка из руководства какого-нибудь Джеймса Бонда, а?

Она молча улыбнулась — совсем чуть-чуть, краешком рта. В сущности, они все обсудили, это было ясно. Но почему-то уходить Турецкому смертельно не хотелось.

— Как жаль, — сказал он, — что я не могу привезти к вам эту девочку, чтобы вы выяснили, насколько она здорова… — Тут он спохватился и рассказал о «боевом» прошлом Жени Земляникиной — о многократном «минировании» школы.

Коростелева слушала с интересом, не перебивала и вопросов не задавала. Турецкий с удивлением отметил это про себя — такие собеседники давно ему не встречались, а ведь это была «ее» тема, казалось бы, Коростелева должна встревать со своими ремарками то и дело. Отнюдь.

Когда Турецкий закончил, она сказала:

— Я совсем не убеждена, что это Женя просто так развлекалась. Видите ли, сейчас такое время… Репортажи по телевизору с мест разных трагедий привели к тому, что очень многие почувствовали себя участниками событий. Как результат — сильный посттравматический стресс. Сначала люди испытывают шок, затем как будто приходят в себя. Но у многих спустя два — четыре месяца стресс проявляется снова. Люди становятся раздражительными, плохо спят, у них развивается невроз. У простых людей реакцией на пережитый стресс может стать увеличение конфликтов взрослых с детьми. У неуверенных в себе сограждан развивается комплекс неполноценности. На уровне массовом это проявляется в ксенофобии, которая вообще является уделом слабых.