— Дэниэль! — громко позвала я, хватая его за горячую руку.

Ужас охватил меня, окружающие уже не имели ровно никакого значения. Я не видела сочувствующих взглядов Станислава, Сесиль и Софьи. Самым главным в этот момент для меня было одно — родное лицо любимого с гримасой боли, исковеркавшей его черты.

— О, Дэниэль, простите, я не должна была! — тихо всхлипнула я, чувствуя, как не искупаемая вина перед Баринским разъедает мне душу. — Я чуть не убила вас своими нелепыми признаниями… Я, так виновата перед вами…

Темные ресницы затрепетали и очень медленно приподнялись. На меня взглянуло два омута полные боли. Казалось, каждое движение причиняло ему нестерпимое страдание. Я с замиранием сердца ожидала, как сфокусируется его взгляд на мне. Ждала презрения, злости и непримиримой обиды за то, что все время прикидывалась другой, лгала и изворачивалась. Но вместо ожидаемых чувств на меня смотрели глаза любящего человека. Мое сердце сжалось от радости и страха одновременно. Почему так несправедлива жизнь?! Почему она все равно забирает у тебя то, что ты больше всего хочешь? Я обреченно уткнулась лицом в плечо Дэниэля и судорожно вдохнула. Его слабая рука легла на мои волосы, и осторожно погладили растрепанную прическу.

— Эля? — прошептал он мне на ухо, впервые называя меня моим настоящим именем.

Я вздрогнула от полнейшей неожиданности и с огромным удивлением посмотрела ему в глаза.

— Что? — прошелестела я, стараясь унять страшную дрожь в голосе.

— Закончилось действие опиума. Врач Соболев внизу. Позовите его, и он сделает мне еще один укол.

Я вздрогнула и поморщилась при упоминании о наркотическом лекарстве и окончательно осознала, какие боли терпит князь, если ему выписали такое обезболивающее. Хотелось сказать, что опиум очень вреден и вызывает ужасную зависимость, но пришлось промолчать, ибо в этой эпохе он всего лишь рядовое лекарство.

— Да, конечно, — обреченно прошептала я, также на ухо.

За спиной послышался тихий ропот. Я резко обернулась. Сесиль тихо плакала, вытирая мелкие слезки со щек ладошками, а маман Элен грозно взирала на чету Перовских, которые спокойно сидели обнявшись. Возмущение и гнев моментально охватили меня.

— Твою мать! — рявкнула я, уже не стесняясь в выражениях и понимая, что только так смогу привлечь внимание этих людей. — Мы тут своими семейными разборками едва не убили человека, а вам хоть бы что. Вы же задолбали Дэниэля своими проблемами! Разборки утроили возле постели больного! Что же вы за люди такие!?

Все пораженно и изумленно замерли. Еще бы, после такой рулады, даже Сесиль перестала плакать, а князь Баринский пораженно затих. Краем глаза я заметила слабое восхищение, мелькнувшее в его темных глазах.

— Что расселись? — продолжила я командирским тоном, вставая с пола. — Сесиль, живо вниз за доктором Соболевым и вели ему прихватить опиум для укола.

Как ни странно, Сесиль послушно встала, утвердительно кивнула и быстрым шагом вышла из комнаты. У ее маменьки просто отняло дар речи. Да оно и понятно. Она никогда не слышала лексикон прораба на стройке и четкие приказы деспотичного начальника. Это невольное мысленное сравнение придало мне еще больше сил.

— Я вижу, вы втроем хотите поговорить, — продолжила я, не менее повелительным тоном.

Мадам Элен и Софья синхронно кивнули в знак согласия. Перовский замер с комичным выражением ужаса на лице.

— Ну, так идите в другую комнату и выясняйте отношения, — рявкнула я. — Не мешайтесь здесь.

В другое время я не за что не решилась вот так вот разговаривать с другими людьми и тем более аристократами. Но тяжелые времена требовали от меня особых действий. Как ни странно, эта троица быстренько вскочила со своего мест и ретировалась вон из комнаты, случайно столкнувшись с доктором, облаченным в серый сюртук и с черным чемоданчиком в руках.

— Вызывали? — деловитым тоном пробасил Соболев, подходя к софе князя.

— Да, — отозвалась я, более мягко.

— Укол опиума, ваша светлость? — любезно проворковал Соболев, словно предлагал князю рюмку лучшего коньяка из своей коллекции.

Баринский слабо кивнул и прошептал, морщась от боли.

— Да, доктор.

— Милая барышня, выйдете из комнаты, пожалуйста.

Я послушно развернулась и направилась к дверям.

— Эля, останьтесь, — прошелестел Баринский, и я замерла посреди комнаты между двумя диванами. — Прошу вас…

— Доктор, Эля моя невеста. Пусть останется, — просительно прошептал Дэниэль.

При слове "невеста" ликование заполнило мою душу до отказа и этим словом мой любимый подтвердил, что любит меня ни смотря ни на что. Внезапно мне захотелось радостно захлопать в ладоши и рассмеяться из-за того, что комок опасений и страха неожиданно свалился с моих плеч при мысли, что Дэниэль простил меня. Мои ноги подкосились, и я неловко опустилась на диван.

Доктор небрежно пожал плечами, присаживаясь рядом со своим пациентом, и отмахнулся:

— Ну, тады, пущай остается…

Все время, которое Соболев делал укол в вену Дэниэля, я как завороженная смотрела на пылающий огонь в камине и, стараясь не слушать звон ампул с наркотическим зельем, пусть и в малых дозах, судорожно сжимала и разжимала руки. Послышался тяжелый запах медицинского спирта и других медикаментов. Имея уже определенную сноровку, доктор быстро сделал укол. Затем, неторопливо осмотрел князя, пощупал его лоб и обескуражено покачал головой.

— Что, доктор, плохи мои дела? — выдавил из себя Дэниэль, кусая изрядно побелевшие губы.

Я резко обернулась к ним. Взгляд Баринского был затравленным, растерянным и полным душевной боли. Соболев суетливо укладывал свои инструменты в саквояж, хмурясь и плотно поджимая губы. Воцарилась тягостная тишина, и было такое чувство, будто доктор совершенно не собирался отвечать на поставленный ему вопрос, и также избегал смотреть князю в глаза.

— Он выздоровеет? — резко спросила я, подскакивая с дивана.

Доктор покачал головой и выдавил из себя нейтральным тоном:

— Как Бог даст, так и будет. Сегодняшняя ночь будет переломной.

Соболев кивнул мне и быстрыми шагами пошел к двери. Взявшись за ручку, он обернулся и на прощание сказал мне:

— Мое вам почтение, барышня, и учтите, его светлость забудется сном через минут пятнадцать-двадцать.

За доктором захлопнулась дверь, и мы наконец-то остались наедине с Дэниэлем. Мелкие шажки помогали дойти до софы намного медленнее, чем смогла бы добраться я обычным шагом. За это время я сумела собраться с мыслями, приободриться хотя бы для любимого и натянуть на лицо легкую благожелательную улыбку, не смотря на то, что мою душу грызли ужасные предчувствия. Опиум уже начал свое губительное действие. Дэниэль уже заметно расслабился на своем ложе, его поза стала менее скованной, словно терзающая тело боль отступила.