А пиршество продолжалось. Когда жирняки утолили первый, самый азартный голод — на это ушло минут пятнадцать, — заверещал новый звонок. На площадку с разных сторон вяло, вразвалку потянулись толстые коты. Им начали бросать объедки. Коты были настолько ленивы, что даже не пытались отнять подачки друг у друга. Верно, все они были сыты и явились только по привычке. Они брали лакомство лишь тогда, когда оно падало чуть ли не в пасть.

«Не дай Бог, Гав ввяжется с ними в драку!» — беспокоился Пальчик. И зря.

У Гава ума хватало. Пальчик не видел отсюда, как из-под свисающей вокруг стола скатерти порой появлялась собачья лапа и выхватывала куски прямо перед носом котов. Пожалуй, и они не замечали этого своими заплывшими глазками.

Снова прозвенел звонок. Коты, ещё больше переваливаясь с боку на бок, удалились — их место заняли тяжело посыпавшиеся из скворечников пузатые воробьи. Никто из них ничего не хватал на лету. Куда там! Они насыщались, как и коты, лёжа. Слышался дробный перестук клювов.

Объевшиеся птицы не могли затем даже взлететь и пытались вскарабкаться к своим домикам по стволу. Срывались, падали на спину и, не в силах перевернуться, дрыгали короткими ножками.

Заглядевшись на всё это, Пальчик не заметил, что рядом вновь появился Гав. Он вернулся другим путем, дав для безопасности кругаля.

— На!

Пальчик словно очнулся. Пёс протягивал ему ломоть хлеба и гирлянду сосисок. Только сейчас мальчуган почувствовал, как проголодался, и сглотнул слюну.

— А ты?

В ответ пёс красноречиво похлопал себя по тугому брюху.

Сосиски оказались вкусные, но почему-то пахли рыбой.

— А у них всё рыбой отдаёт. Секреты кухни. Возможно, у них сегодня рыбный день, — пояснил Гав. — Ты ешь, ешь. Что потопаешь, то и полопаешь. — Подумал. — И наоборот. Я туда протопал, ты здесь полопал. А теперь ты, налопавшись, можешь топать куда угодно. Дошло? Умён — собака! — похвалил он сам себя. — Может, ещё чего-нибудь принести на закусон?

— Тресну, — промычал Пальчик с набитым ртом.

— Ну-у, — протянул пёс. — Они же не треснули, — показал он лапой на жирняков.

Лапа застыла в воздухе. Прозвенел третий звонок — и все столы — только столы! — провалились под землю. Затем плиты снова сдвинулись. Жирняки откинулись в креслах, положив пухлые ручки на необъятные животы и задремали. Кое-кто переливисто захрапел.

— Мёртвый час, — сказал Пальчик. Гав недоверчиво взглянул на него.

— Не, живой… Замечаешь, дышат? Животы-то подымаются и опускаются!

— Это выражение такое: «мёртвый час». Отдых после обеда.

— Оно и видно, что выражение. Даже буфетчица Оля не раз лаяла на посетителей: «Прошу не выражаться!» А ты… Не ожидал от тебя такого, — покачал пёс головой.

— Да что тебе объяснять… Не поймёшь.

— Угу, — кивнул Гав. — Как еду добыть — так я всё понимаю. А как объяснить — так я глуп. Да?

— Ты умный, — погладил его по голове Пальчик. Пёс даже зажмурился от удовольствия.

— Повтори ещё раз, пожалуйста, — попросил он.

— Умный, умный.

— Да не словами, а рукой. Гладь, гладь.

— Умный! — строго сказал Пальчик.

— Достаточно, — встрепенулся Гав. — Пошли дальше. Мы ещё не всё осмотрели.

— Интересно, а что там, под землёй?

— Где?

— Куда столы провалились.

— Ничего интересного. Если б я не успел вовремя вернуться, провалился бы вместе с ними!

— Ничего себе этаж нам попался, — говорил Пальчик. — Ещё похлеще седьмого и шестого.

— Ну, мой этаж, конечно, имеет свои недостатки, — уклончиво заметил Гав. — Но там можно жить по-человечески любой собаке.

— А человеку — по-собачьи?

— Должна же быть где-то справедливость и для нас, псов. Гав-гав! Извини, ты сам мне напомнил о моём происхождении. И давай не будем! — как говорит буфетчица Оля.

— Что — не будем?

— Ничего. Хватит об этом. Не хватало нам ещё ссориться.

— Мы с тобой никогда не поссоримся, Гав.

Они безбоязненно шли по аллее, считая, что все спят и скрываться пока незачем.

И напрасно!

Где-то позади, за поворотом, послышалось урчание автомашин. Едва они успели нырнуть в кусты, как сверху на дорожку градом посыпались шишки. Их зачем-то суетливо сбрасывали с высоких сосен полосатые бурундуки. Две длинные чёрные машины, одна за другой, с хрустом проехали прямо по шишкам. Бурундуки тут же спустились вниз и принялись собирать зёрна, «вылущенные» колёсами.

— Во дают! — поразился Пальчик. — Умны.

— Ленивы, — возразил Гав. — Я гляжу, здесь никто даром и зубом не шевельнёт.

— Наверно, какие-то начальники проехали.

— Большие начальники, — уточнил пёс. — Чем больше и чем темнее машина, тем больше и тем грознее начальник. Уж я-то не под одну попадал! Правда, исключительно между передними и задними колёсами.

— И…

— Живой. Я же сказал: исключительно.

— Везло.

— Им везло. Тоже все живы оставались. Видал бы ты, как они пытались меня «объезжать» перед моим коронным броском!.. Айда вслед за машинами. Надо всё разнюхать. Я ничего здесь толком понять не могу. А ты?

— И я, — кивнул Пальчик.

— Не люблю зазнаек, — похвалил его Гав. — Честность украшает человека.

— А собаку?

— Вдвойне.

— Почему?

— Заладил — почему да почему, — Гав привычно почесал затылок задней ногой, посмотрел на неё. — Потому что у нас ног больше!

— Ну ты нахал.

— Что, съел? Как говорила буфетчица Оля, пряча сыр в холодильник.

Они шли за живой лавровой изгородью, даже не нагибаясь — не тот рост, — и поглядывали в её просветы: где же там машины?..

Ага, вот они. Автомобили стояли возле внушительного трёхэтажного здания с белой колоннадой. Сбоку виднелась облезлая узорчатая церквушка, на её железной двери было крупно написано мелом: «склад». За машинами о чём-то разговаривали два пожилых худющих человека в строгих костюмах. Один курил трубку.

По-прежнему скрываясь за кустами лавра, Пальчик и Гав подобрались поближе.

— Курить — здоровью вредить, — укорил собеседника некурящий, поблёскивая очками.

— Ничего не могу поделать. Злостный курильщик. Как бросаю, так сразу набираю вес.

— Займитесь спортом, — посоветовал очкастый. — Спорт — залог здоровья. Вот я каждую неделю пробегаю шесть километров.

— То есть примерно по 857,14 метра в день? — мгновенно высчитал человек с трубкой. — С этого не похудеешь. Уж признайтесь по-дружески, что у вас язва желудка.

Очкастый обиженно засопел.

— Не сердитесь. Болезнь — наше нормальное состояние, — сказал курильщик. — Ну так что будем делать с этой церковью? — очевидно, вернулся он к прерванному разговору. — Сносить?

— Боже мой, ну не всё ли равно! — пожал плечами очкастый, глядя на церквушку.

— Нет, не всё. Вот это ваше невольное «Боже мой» — лишний довод в пользу сноса. Поскольку даже такая развалюха вызывает подобные слова — и у кого! — её просто необходимо… — Он рубанул рукой.

— Но в ней известные мозаики. Что скажут учёные?

— Что захотим, то и скажут. Когда в стране изобилие, на многое закрывают глаза. Лишь бы брюхо было набито. Впрочем, она и правда красива — он ткнул в сторону церкви своей чадящей трубкой, — даже в таком виде. Значит, она тем более опасна, раз наводит на ненужные мысли. Самыми главными всегда и во всём должны быть только наши с вами заповеди, коллега, а не Божьи.

— Выходит, мы своего рода слуги дьявола? — пошутил очкастый.

— Боже мой, ну не всё ли равно! — отпарировал человек с трубкой его же словами. — Мы же с вами научно знаем, что ничего сверхъестественного не было, нет и не будет. Как не бывает, к примеру, говорящих собак.

— Как это не бывает!!! — вскипел Гав, высовывая к ним лохматую голову из кустов.

Те остолбенели. Один уронил трубку, у другого упали очки. Пальчик тут же втащил пса за хвост обратно, и они помчались прочь. Жаль, Гав никогда не узнал, что произошло дальше, иначе бы он вконец зазнался. Когда к начальникам вернулся дар речи, очкастый, заикаясь, сказал: