В своем дому среди своих — а иными он уже немцев и не считал — дезертир Глухов мог чувствовать себя спокойно. Но подсознательно все еще трепетал перед возмездием. Однако почему, черт возьми, скрипнула половица? Он встал и, шлепая босыми ногами по холодной, как лужица, лаковой корочке пола, вышел в темные сени. Огляделся, впустив за собой робкий свет раннего утра, и остолбенел, увидев, вернее угадав, что видит, квадратик бумажки, торчавшей из-под входной двери. Сердце упало. Вот оно, возмездие! Не само еще, нет. Предупреждение о возмездии: открыт, мол, и не уйдешь!..

Лишенной силы рукой он поднял квадратик, и отчаяние тут же уступило место ликованию. Он держал сводку Совинформбюро с припиской:

Два чувства — злобы и жалости — охватили его. Чувство злобы к тем, кто и малых зовет бороться с врагом. И чувство жалости к ним, малым, которые, поверь они старшим, только напрасно пожертвуют собой в борьбе с неодолимым врагом.

Но вдруг третье чувство, вернее предчувствие, вытеснило все другие. Этим чувством — предчувствием была удача. Оставляя его жить в Торковичах, главная немецкая власть в поселке обещала вспомнить о нем, если он в свою очередь чем-нибудь докажет свою преданность этой власти. Вот оно, это доказательство, листовка Советского информбюро! Вот он сейчас оденется, пойдет и понесет…

Никуда он не пошел и ничего не понес, вспомнив притчу о крестьянине, который пожаловался судье на ветер, развеявший по полю его зерно. Судья, не моргнув глазом, приговорил ветер к наказанию кнутом, а высечь его велел самому крестьянину.

Листовка что! Сама по себе листовка подлежит уничтожению. А вот укажи он на того, кто сунул ее под дверь… Он вспомнил, как недавно в селе Кипено за сводку Советского информбюро, найденную в кармане, были повешены два мальчика, и зябко поежился. А вдруг и тут дети? Тут же оправдал себя. Ну и что, что дети? Значит, испорченные, а все испорченное подлежит удалению.

…Командир Бухов сидел в шалашике, как большой скворец в маленьком скворечнике, и, смеясь про себя, размышлял, как это он, здоровенный такой, влез в это коротенькое, не по росту, лесное жилище, похожее на индейский вигвам. Встань он во весь рост, и партизаны обхохочутся, узрев своего командира в шляпе-вигваме. Но эти смешные мысли были мысли для отдыха. Прогнав их, командир Бухов стал размышлять о том, что требовало серьезности: о группе связных, созданной при его отряде. Вспоминая тех, кто ему был представлен Оредежским подпольным райкомом партии, он сгибает пальцы. Первый, большой, — Катя Богданова, второй, указательный, — Тася Яковлева. Лена Нечаева — третий, средний, четвертый, безымянный, — Сусанна Яковлева, все комсомолки, все ему, Бухову, ведомые. И наконец мизинец — Галя Комлева. Кто она? Мысль ловила и не могла поймать в сети воспоминаний образ Гали Комлевой. Правда, вспыхнуло, но тут же и погасло личико звонкой, как комарик, девочки-семиклассницы из поселка Торковичи. Почему вспыхнуло? А он ее как-то слышал, не то с трибуны пионерского слета, не то со сцены, когда пионеры давали концерт художественной самодеятельности. Слышал и запомнил звонкую, как комарик, вместе с ее фамилией — Комлева. Фамилии он запоминал без труда и на всю жизнь. Но она не могла быть связной. Пионерка, ребенок еще и вдруг партизанская связная, что не всякому взрослому по плечу? Нет, нет… Та Комлева, пионерка, просто-напросто однофамилица этой, его связной, которую он, к сожалению, не может вспомнить. Да и не зря ли старается? Вдруг из новоселок, и он в глаза ее никогда не видел…

Вечереет. Моросит дождь. Командир Бухов по-медвежьи вылезает из шалашика и вполголоса окликает дневального, прикорнувшего под плащом на лесной светлинке. Бережется от дождя? Как бы не так. Не себя бережет, а костерок. Прибьет дождем, останется отряд без горячего. Новый не очень-то разожжешь.

Командир Бухов через дневального вызывает посыльного и отправляет его в Торковичи на встречу со связной…

Совсем уже свечерело. Моросит дождь. Торковичи спят. Плотно занавешены окна, закрыты двери. Вдруг — чав, чав, чав — патруль! Два немца в шинелишках в обтяжку и пилотках набекрень топают по грязи, боязливо устремив вперед носы и автоматы. Прочавкали и тут же, едва скрылись во мгле, скрипнула дверь, выпустив на улицу тоненькую, закутанную в черную шаль фигурку. Судя по платьицу, это девочка. Девочка и есть. И зовут ее Галя Комлева. А под шалью у нее то, что надо для победы над врагом: листовки Советского информбюро и разведданные. Первые для посельчан, вторые для посыльного из партизанского отряда Бухова: сколько, какой и куда прошло боевой техники и живой силы врага через Торковичи. Бухов, получив эти сведения, сам решит, какие дальше передать, какими самому воспользоваться. Воинский эшелон — подорвать. Велосипедистов-самокатчиков — подстеречь и перебить. Конечно, всех врагов сразу не перебьешь. У них — сила! Но во всяком случае не сильней нашей, советской силы. И пионерка Галя верит, рано или поздно, а наша, советская сила одолеет немецкую силу, какой бы непобедимой та ни казалась.

…Ночь. Дождь. Глухов — во всем походном, в плаще, капюшоне, сапогах, — лежит на топчане в сенях и, изнемогая в борьбе со сном, прислушивается к шорохам ночи. За сенями, по крыше, как по темени: кап, кап, кап… С ума можно сойти! Вдруг скрип половицы… Ага, на третью ночь наконец тот, кто ему нужен. Ночной почтальон! Глухов подхватывается и как тень, дверью не скрипнув, — петли с той, первой ночи смазаны, — выскальзывает на улицу и, как кот за мышью, крадется вслед за почтальоном.

…Ночь. Дождь. Галя, раскидав листовки по домам, спешит на свидание с посыльным.

…Ночь. Дождь. Посыльный, дрожа от холода, сидит на корточках в кустах и прислушивается: не идет ли связная? Он знает, что услышит ее прежде, чем увидит. «Хлюп, хлюп, хлюп…» Она! Теперь встать и окликнуть: кто? Назвать пароль, получить отзыв, и, обменявшись почтой — он ей листовки, она ему разведданные, — не медля назад, в отряд.

Он с трудом поднимается, борясь с электрической болью в ногах, и, едва оглядевшись, тут же ныряет назад, в кусты. Что за черт? Связная не одна, а с кем-то. Он увидел не один, как ожидал, а два силуэта. Неужели связная тянет «хвост»? Или, нарушив инструкцию, взяла с собой еще кого-то? Сейчас все станет ясно. Сейчас она пройдет мимо и, не найдя его, подзовет того, другого, чтобы посоветоваться. Где же он? Странно, скрылся, как только связная остановилась, чтобы оглядеться. Значит, без сомнения, связная тянет «хвост». А это, в свою очередь, значит, что ему надо немедленно уйти и обо всем доложить командиру Бухову…

…Ночь. Дождь. Галя в панике. Сколько ни шарит в кустах, нигде никого. Да и ни к чему это — шарить. Будь посыльный на месте, он сам бы ее окликнул. Но его нет, и она сама должна решить, чет или нечет. Нечет — возвращаться, не выполнив задания, чет — идти самой к Бухову.

И она не задумываясь пошла, хотя в иное время ее, девочку, в сумерки и за ворота нельзя было выманить.

…Ночь. Дождь. Глухов, чертыхаясь про себя, преследует черную шаль. Он то топит в болоте, то с трудом вызволяет из болота сапоги. А та, незримо преследуемая им, легко, как стрекоза, порхает с кочки на кочку. Порхай, порхай, стрекоза, пока не склевали!..

…Ночь. Дождь. Галя останавливается и, щуря до боли глаза, всматривается вдаль, за болота: ну где же, где же он, Черный лес? Знать, потому и черный, что черен, как ночь. Отдохнув, идет дальше, перепархивая с кочки на кочку. Как у стрекозы уже не получается. Перепархивает, как усталая птица, нащупав ногой ближайшую кочку.

…Ночь. Дождь. У партизан Бухова тревога: связная тянет в отряд «хвост». Об этом, прибежав, донес посыльный. А что как за «хвостом» каратели? «Автоматы к бою!» — командует Бухов и ведет отряд на болото, навстречу врагу, за Черный лес.

…Ночь. Дождь. Галя, изнемогая от усталости, останавливается и прислушивается. От усталости, что ли, — когда устанешь, всегда звенит в ушах, — но сдается, что кто-то неотступно преследует ее. Она остановится, и преследователь замрет. Она шагнет, и он, как под музыку, печатает за ней свой шаг… Эхо? Да не бывает его на болоте, эха! Вот и сейчас остановилась — внезапно, с разбегу, — и отчетливо уловила, как у ее преследователя хлюпнула под ногой болотная жижа. Кто он? Друг? Тогда почему не окликнет? А если не друг, значит, враг, и она, сама того не ведая, ведет врага в стан друзей!.. Помертвела, поняв, какой бедой это грозит отряду, и решительно свернула в сторону, в обход секретной тропинки, ведущей в расположение партизан. В сторону нельзя, знала — гиблое место! Но пусть лучше и он, преследователь, погибнет вместе с ней, чем она погубит отряд. Да и не погибнет еще, может быть. Она легкая, и, если с кочки на кочку перебираться ползком, можно и уцелеть.