И тут вперед выступили двое мужчин в арабской одежде. В одном из них Дезире узнала тучного торговца коврами, в другом — шейха с автомобилями.

— Нет! — хотела закричать она, но из горла у нее не вылетело ни звука.

У обоих арабов в руках были длинные палки, которые они угрожающе подняли. Аркани подошел к голове одного верблюда, Филипп — другого. Потом оба раба ударили палками животных. Безумная боль пронзила ее тело.

Дезире выпрямилась и проснулась. У ее постели сидел Филипп и тряс ее. Она взмахнула руками.

— Уходи, уходи!

— Дезире, приди в себя, это я, Филипп.

Она уставилась на него, как будто заставляя себя узнать его. Крошечные капельки пота выступили у нее на лбу и верхней губе. Филипп хотел промокнуть их платком, но Дезире отвернулась.

— Ты видела плохой сон, моя дорогая, — сказал он мягко. — Но я тут, тебе не нужно бояться.

Она тяжело вздохнула и опустила голову на подушку. Филипп смотрел на нее, и в чувствах его бушевали озабоченность и гнев. Хотя он никогда не порицал отца Дезире за то, как тот воспитал свою дочь, теперь стало видно, какие семена тот посеял. Филипп считал пагубным то, что тот, еще когда Дезире была ребенком, брал ее с собой в экспедиции и познакомил ее с восточной экзотикой. Дезире впитывала в себя культуры разных народов, и ей ничего не стоило кинуться в безумные и опасные приключения. Старый Этьен заразил ее тем, что во всем мире в земле зарыты нераскрытые сокровища. Нужно их только искать. Он обладал беспокойным духом и передал его девочке. Ее привычка носить порой мужскую одежду была достаточно безобидным отрицанием окружавшей ее обыденности, но, когда она при случае рассказывала о своих экспедициях и раскопках, Филиппа начинала наполнять серьезная озабоченность. Если бы только он не занялся этим проклятым горным проектом в колониях, они давно уже были бы женаты.

Он представил ее в длинном белом платье с романтической вуалью и венком из цветов. Да, будучи его женой, она не ухватилась бы за подобную авантюрную идею и не захотела бы в одиночку одолеть Сахару.

Он нежно обнял ее.

— Знаешь, мы скоро поженимся и вернемся в Париж, там у тебя снова будет налаженная жизнь, и ты забудешь обо всем, что здесь испытала. Конечно, никто не сможет вернуть твоего отца, но теперь у тебя есть я, и я буду о тебе заботиться, защищать и любить тебя.

Дезире подумала. Перед ее глазами засветилась обманчивая картина надежности, к которой она протягивала руки. Налаженная жизнь, за ней ухаживают, служанка гладит ее платья и рубашки Филиппа, а перед домом с грохотом проезжают экипажи, вечером Филипп возвращается домой и приветствует ее нежным поцелуем. Потом они садятся вместе в уютной гостиной, она вышивает подушку, а он листает газеты, которые купил на улице. Служанка приносит им сыр с печеньем и оливками и два стаканчика бордо. Они радуются, потому что долго друг друга не видели. Но откуда же возьмется радость, если все это происходит каждый день?

Девушка провела рукой по глазам, как бы желая стряхнуть с себя дурной сон.

— Ты не хочешь встать? — спросил Филипп. — Я заказал завтрак в комнату. Потом придет модистка и снимет мерку. Она принесет также платья, белье и аксессуары, чтобы ты снова могла выходить на улицу. Остальную часть твоего гардероба мы купим позже.

Она медленно подняла голову, веки у нее были тяжелыми.

— Ты стыдишься выходить со мной на улицу? — спросила она.

Он рассмеялся.

— Где твоя голова? Каждый мужчина завидует мне из-за тебя, а женщины удивленно смотрят тебе вслед. Ты красива и элегантна. В правильном гардеробе.

— А что ты имеешь против этой одежды? Только то, что она принадлежит туземцам?

— Она принадлежит не туземцам, а этим голубым разбойникам. Пока ты ее носишь, ты делаешь себя их сообщницей. — Голос его больше не был мягким и снисходительным, глаза его сверкали.

— Эта одежда более практична для здешнего климата, — тихо возразила Дезире.

Филипп сделал вид, что не слышит ее слов. Он просто должен дать ей еще немного времени.

— Я не хотел бы больше спорить. Вот тебе утренний халатик, который ты можешь сейчас надеть. Я не желаю видеть тебя в этих лохмотьях и прикажу их тут же выбросить.

Она ладонью оперлась о грудь Филиппа и оттолкнула его. Затем поднялась с кровати. Полотенце, которым она прошлым вечером обмоталась, упало. Обнаженная, она прошла через комнату к ванне, в которой все еще была холодная вода. Филипп растерянно смотрел на нее. Он видел изящный изгиб ее позвоночника, напоминавший ему молодую пальму, нежные округлости ее ягодиц, похожие по форме на грушу, длинные стройные ноги. Она наклонилась над грудой ткани, которую сбросила с себя вчера, нашла медальон и нежно погладила его, перед тем как повесить себе на шею. Затем взяла в руки пестрый расшитый кожаный пояс и повязала вокруг себя.

Филипп смотрел на нее горящими глазами. У Дезире была прекрасная грудь средней величины, крепкая, в форме шара, тонкая талия. Маленький треугольник между бедер скрывал ее самую большую тайну, о которой он тосковал все это время. Мужчина тяжело вздохнул и ощутил болезненную эрекцию.

— Дезире, что это такое? — спросил он едва слышно и сжал руки между коленями.

— Гри-гри, — ответила она.

— Гри-гри?

— Злой дух, духи, от которых нужно защищаться.

Он снова тяжело вздохнул.

— Подойти ко мне, — попросил он, корчась от боли.

Она стояла неподвижно.

— Дезире, я не дух, от которого ты должна защищаться. Я люблю тебя, но ты все так осложняешь. Я понимаю, что ты многое пережила, но здесь, со мной, ты в безопасности, пойми это наконец.

Она посмотрела на него и ощутила сострадание. Благодарность за то, что он заботился о ней, и сострадание. Она тщетно пыталась вспомнить чувства, которые прежде испытывала к нему в другом мире. Тем временем земля продолжала вертеться дальше. Сколько раз красная луна поднималась над горизонтом, сколько раз она становилась круглой? Сколько раз жгучее солнце двигалось по голубому небосводу? В пустыне не было времени. Часы, дни, ночи, недели, годы испарялись, как вода после бури в горячем песке пустыни. Оставалась лишь вечность.

Внезапно она почувствовала поражение. В ней поднимался холод, как будто теплое солнце превратилось в лед. Беспомощным жестом девушка подняла руки и опустила их. Голос ее звучал хрипло.

— Филипп, я больше не люблю тебя.

Глава 41

Филипп стоял у окна и смотрел на улицу перед отелем. Он чувствовал себя так, будто его ударили по лицу. Снова и снова он повторял себе, что слова Дезире не соответствуют действительности. Она упорно молчала о том, что произошло за недели ее одиссеи в пустыне. Он считал туарегов способными на все, о чем слышал, и даже больше, его пугало и поведение Дезире. Он был практичным человеком, твердо стоявшим на земле, который восхищался любым техническим прогрессом. Он сам работал на этот прогресс. Однако, когда речь шла о душе и тем более о душе женщины, он полностью капитулировал, ничего не мог поделать.

Собственно говоря, Филипп был рад тому, что Дезире такая жизнерадостная, открытая молодая женщина. Наверное, он не смог бы общаться с девушкой из хорошего дома: робкой и чуждой светского блеска, признававшей только традиционную роль женщины в браке.

Он вспомнил о своей первой встрече с Дезире. Она сидела со своим отцом и двумя другими мужчинами в одном из кафе, которые посещали художники и другие творческие личности. Сначала спорили лишь мужчины, но, после того как отец Дезире, ворча, забился в угол, потому что его аргументы не находили поддержки, слово взяла его дочь. Он наблюдал за ней из-за соседнего стола и, так как она говорила довольно громко, слышал каждое ее слово. Он понятия не имел о греческой философии и поэтической обстановке в античном Карфагене. Он знал только, что Карфаген был разрушен. Однако Дезире спорила так, как будто сама жила последние две тысячи лет и непосредственно наблюдала за мировой историей. Это импонировало ему, очаровало его, и он влюбился в нее совершенно безотчетно. В его глазах она была совсем другой, чем те молодые дамы, с которыми он время от времени знакомился и которых его мать, если бы еще была жива, считала бы подходящими кандидатурами на место его жены.