Мы останавливались почти в каждой придорожной деревне, потому что одни пассажиры слезали, а другие забирались на машину. Причём всё это каждый раз сопровождалось длительными переговорами и торговлей относительно стоимости проезда. Перевозка пассажиров по дорогам Африки — важная статья дохода водителей грузовиков. Ведь там, где нет или почти что нет железных дорог, — это единственный способ передвижения. Так что нанять в Африке грузовик сразу же до необходимого вам пункта — предприятие абсолютно безнадёжное; надо платить за каждый километр, как у нас в электричке.
Впрочем, я заметил, что африканцы в Западной Африке охотно разъезжают туда-сюда. Редко мне приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из них брёл по шоссе пешком. Если не считать платы за проезд, то само путешествие обходится им довольно дёшево благодаря древнему обычаю, по которому путник в любой чужой деревне имеет право безо всякого подсаживаться к общему котлу и пользоваться бесплатным ночлегом. Государственные границы здесь существуют только для белых, чёрные же всё равно ездят безо всяких виз.
Каждую более длительную остановку грузовика и дебаты с новыми пассажирами я использовал для того, чтобы распить вместе с владельцем грузовика (который был рад поговорить хоть с кем-нибудь по-английски) бутылку пива в какой-нибудь деревенской пивнушке.
Заодно я старался выведать, нет ли у кого-нибудь в этих местах приручённых диких животных: детёнышей обезьян, леопардов или тому подобное. И вскоре уже в кабине водителя сидел прелестный чёрный мангобей, ручная длиннохвостая обезьяна. Вокруг талии у неё был пояс, к которому прикреплялась верёвка, впрочем, обезьянка не делала ни малейших попыток удрать.
Один прокажённый гордо сообщил мне, что у него дома живёт «sing comme les hommes blancs» — «обезьяна, похожая на белых людей». Я не мог понять, что же это у него такое, но, когда он принёс своё чудо, очень обрадовался: это оказалась мартышка — белоносый гусар, у которой действительно белое лицо и рыжевато-блондинистые волосы.
Я уже давно не надевал пробкового шлема, потому что понял, что большинству людей они здесь совершенно не нужны. Я носил «зюйдвестку» с мягкими, свободно свисающими полями. Ведь в Южной Америке, через которую тоже проходит экватор, никто никаких шлемов не носит, а надевают простые соломенные шляпы. Но для поездки на грузовике я решил его всё же нахлобучить себе на голову, так как между шлемом и головой остаётся довольно большой зазор, в который приятно задувает попутный ветерок. При этом я обнаружил, что кожаные ремешки, имеющиеся на таком головном уборе, служат не только для красоты: внезапно его сдуло у меня с головы. Мои спутники подняли невообразимый крик, и грузовик остановился. Так что я смог одного из «подручных» шофёра послать подобрать его. Но к моему большому удивлению, парень не остановился возле того места, где шлем укатился в кусты, а продолжал бежать всё дальше назад, по направлению к деревне. Оказывается, он неправильно меня понял и решил, что я забыл свой шлем именно там. А от деревни мы отъехали уже на довольно порядочное расстояние. Пришлось послать второго его догонять, но, пока этот понял, что от него требуется, первый скрылся уже из виду.
Боже мой, как эти африканцы умеют ругаться! Владелец грузовика прямо-таки бушевал и отвесил затрещину третьему подручному, который ко всему этому делу не имел никакого отношения. Он даже пригрозил, что возьмёт с меня неустойку за эту задержку (что ему, разумеется, не удалось).
Тем не менее я потерял всякий интерес к этому великолепному произведению шляпной промышленности и подарил его нашему бою Джо.
Зато в другой раз наш водитель проявил себя как истинный филантроп. Обнаружив непосредственно за крутым поворотом большую колдобину на дороге, он остановился, слез, срубил на обочине молодое деревце и старательно вкопал его посреди дороги в землю.
— Ведь другая машина может попасть туда колесом и сломать ось, — пояснил он мне. — Особенно когда стемнеет!
Должен сказать, что чёрные водители вообще, как правило, друг с другом весьма предупредительны. Ни разу я не видел, чтобы кто-нибудь затевал бессмысленные гонки, стараясь обойти другого, как это сплошь и рядом бывает у нас, в Европе. Каждый раз, когда нагоняют более медленно идущую машину, та без звука съезжает на обочину и пропускает нагнавшего вперёд. Правда, частенько в таких случаях обе машины стоят какое- то время рядом, и водители обмениваются новостями или продуктами.
Но как-то мы надолго застряли перед деревянным мостом, починкой которого занималась целая бригада дорожных рабочих под наблюдением бригадира-африканца. Старые доски из твёрдой древесины были сняты, и двое или трое из ремонтников, не спеша, в спокойствии душевном, длинными гвоздями прибивали новые. То, что машина, набитая пассажирами, нетерпеливо ожидает переправы, нисколько их не волновало. На нашего чёрного водителя, пытавшегося их поторопить, они не обращали ни малейшего внимания. Можно было рассчитать, что при таких темпах работы мы простоим здесь полдня. Поэтому водитель подошёл ко мне и заявил, что поскольку я здесь единственный белый, то мне и следует поставить на место нахалов-ремонтников. Ну что ж. Надо сказать, что за время своего пребывания в этой стране я собрал уже довольно солидный набор французских ругательств, однако для более обстоятельного высказывания он показался мне недостаточным. Но поскольку в таких случаях «тон делает музыку», то есть важны не сами слова, а угрожающая интонация, с какой они произносятся, то я набрал в лёгкие воздуха и принялся ругаться по-немецки.
Успех оказался ошеломляющим. Ремонтники словно очнулись ото сна, шустро забегали, притащили на мост все валявшиеся вокруг доски и уложили их, не прибивая к балкам. После этого нашей махине-грузовику было милостиво разрешено переехать на другую сторону. Правда, предосторожности ради — очень медленно; а пассажиры на всякий случай слезли и пошли пешком.
Впереди нас бежал слух, что едут два американца, которые «платят деньги за пойманных животных». Поэтому на дороге нас уже ждали люди, у которых было что предложить. Правда, по ценам, для Африки отнюдь не дешёвым. Объяснялось это подорожанием мяса. Ведь этих животных можно было с тем же успехом съесть.
Возле обочины часто рядом с бананами, ананасами и пивом можно было увидеть вывешенных для продажи застреленных обезьян. Картина не из приятных.
Михаэль вдруг пожаловался на головную боль, усталость, и ему страшно захотелось пить. Но поскольку возле шоссе не так- то легко найти отфильтрованную воду, я дал ему выпить полбутылки красного вина и заодно 6–8 таблеток сульфонамида: у парня явно был жар. Очень неприятно, когда кто-то заболевает во время поездки на грузовике! На всякий случай я засунул его в кабину водителя. Но к вечеру ему там стало слишком душно, и он попросился на свежий воздух. Так что мы снова поменялись местами.
В восемь часов вечера, когда уже стемнело, сзади поднялся невообразимый крик. Машина рывком остановилась, и кто-то из пассажиров рванул дверцу в кабину водителя, вопя:
— Votre fils est mordu par le grand chimpanse! («Вашего сына укусил большой шимпанзе!»)
И в тот же момент до меня донёсся крик Михаэля:
— Папа, иди скорее, Роджер уже наполовину вылез!
Я в свою очередь кричу, есть ли у него палка. Оказывается, была, но беснующийся шимпанзе успел вырвать её у него из рук и теперь уже сам оттуда, из клетки, старался ткнуть ею в Михаэля. Однако с пустыми руками я был бессилен против обезьяны. Поэтому что есть духу кинулся бежать к бамбуковой изгороди ближайшего к нам домика деревни, через которую мы как раз проезжали; вырвав из неё несколько бамбуковых палок, я взобрался с ними в кузов машины.
Тут я увидел, что именно произошло. Роджеру удалось вырвать один железный прут клетки из паза и согнуть. Таким образом он высвободил себе место для того, чтобы целиком просунуть свою длинную руку и схватить Михаэля. Первым делом он вырвал у него из рук палку, чтобы тот не мог помешать ему расшатывать и сгибать следующие прутья клетки. Не успел мой сын оглянуться, как Роджер уже протиснул голову и плечо в образовавшееся отверстие. Михаэль в отчаянии старался запихнуть его назад голыми руками. Но это было далеко не просто и очень опасно. Во-первых, ему приходилось непрерывно наклоняться, чтобы не стукнуться о нависающие над дорогой сучья, а главное, что он при этом пришёл в слишком близкий контакт с беснующейся обезьяной. Результат не замедлил сказаться: Роджер ухватил его за руку, сорвал с него полрубахи и, в довершение всего, сильно искусал всю кисть руки.
