Дорогой нам кто-то рассказал о другом шимпанзе, живущем у одного француза на лесопилке. Мы въехали прямо на грузовике к нему во двор, и после первого аперитива я изложил ему своё намерение.
— Quelle belle chance! («Какой удачный случай!») — вырвалось у хозяйки дома.
Нас повели в ближайший лесок, где жил этот взрослый, двенадцатилетний самец-шимпанзе. Вот уже два года, как его «отлучили» от дома, потому что он почему-то не выносил африканцев и каждый раз скандалил и вопил, когда заставал на дворе чёрных работников.
Животное было привязано к дереву на тяжёлую цепь, прикреплённую к ошейнику, которая, однако, была такой длины, что обезьяна свободно могла взбираться по стволу. Звали его тоже Ака, что на языке туземцев означает «обезьяна». Но мы переименовали его потом в Роджера, в честь его прежнего владельца.
Когда я впервые его увидел, мне стало даже несколько не по себе. Это был огромный самец с плечами атлета, шерсть на спине отливала серебристым налётом — признак вполне половозрелого шимпанзе; челюсть его не уступала пасти леопарда, а мускулы- мускулам профессионального боксёра! Я хорошо знаком с самцами-шимпанзе: на моей голове на всю жизнь остались шрамы от их укусов, а один палец на правой руке не сгибается тоже по их вине. По силе и крепости зубов они не уступают хищникам. Но в то время как нападающему льву достаточно сунуть метлу или стул, чтобы он в них вцепился и отстал, шимпанзе, обладающий мозгом, только наполовину уступающим человеческому, никогда не сделает такой глупости: он знает, куда надо впиваться зубами, и вырвет у вас любое оружие из рук!
У каждого здорового половозрелого самца-шимпанзе по нескольку раз на дню начинаются страшные приступы бешенства. Его охватывает беспричинный гнев, от которого он начинает орать, бушевать и рвать на части всё, до чего сумеет дотянуться руками. Эти безумные «пляски» служат, по-видимому, для демонстрации силы и запугивания более молодых самцов, а также самок, которых следует держать в повиновении. И действительно, во время такого приступа на воле все члены обезьяньего «клана» разбегаются кто куда. К счастью, через пару минут припадок проходит, и самец даже может по-товарищески подойти и сочувственно осмотреть раны, которые только что сам нанёс; поведение вполне спортивное, не правда ли? Мне немало в своей жизни пришлось повозиться с этим «народом», и я знаю, как надо с ними обращаться.
На зов своего хозяина Роджер спустился с дерева и, несмотря на то что тот пришёл с суковатой палкой, держал себя по отношению к нему весьма приветливо. Однако по таким сценкам ещё нельзя судить об истинном характере шимпанзе; часто они бывают пожизненно привязаны к своему хозяину, который их вскормил с малолетства, но боже упаси попасть им в чужие руки! Роджер прожил у этих хозяев целых семь лет. Так что я шепнул
Михаэлю на ухо:
— Не может быть и речи, такого он пускай спокойно оставит у себя!
Но надо было знать моего сына! Он продолжал упорствовать и тянуть из меня жилы:
— Ну пап, ну ты пойми — ведь его пристрелят, как только его хозяин уедет в Европу, а он такой красивый, такой большой! Ну пап!
И я дал себя уговорить, о чём потом ещё не раз пожалел!
Какой-то африканец принёс всевозможные гаечные ключи и отвёртки; он бросил их нам с довольно большого расстояния, а сам тут же убежал. Цепь была закреплена не то пятью, не то шестью различными болтами и гайками, потому что Роджер, как нам объяснили, за эти годы превратился в искусного специалиста по побегам из плена. Мы с трудом отвинтили все эти хитрые приспособления и повели Роджера к грузовику. Там мы перебазировали маленькую Аку в ящик, освободив более просторные апартаменты для этого здоровенного малого.
Но как заманить его в клетку? Тогда мы придумали вот что: открыли дверь, а позади клетки поставили маленькую Аку так, чтобы Роджер мог её разглядеть сквозь прутья решётки. Как только он увидел сородича, тут же насторожился, шерсть на нём поднялась дыбом, он вскочил на грузовик и ринулся в клетку, чтобы схватить маленькую обезьянку. Но не тут-то было! «Щёлк!» — дверь за ним захлопнулась, а я принёс снятые с пилорамы крепкие доски и дополнительно забил ими клетку снаружи.
Затем мы двинулись в сторону «дома»; на этот раз им была ферма господина Шмоурло, где мы караулили диких слонов, чтобы запечатлеть их на киноплёнку.
По приезде я сразу же выпустил малютку Аку из заточения. Она радостно принялась бегать вокруг дома, а потом и по комнатам. Но под вечер её надо было забрать со двора домой из-за возможности появления леопарда. Но шутка сказать; поймать расшалившегося детёныша шимпанзе! Стоило мне схватить её за руку, как она сейчас же делала попытку меня укусить. Я вынужден был отпускать её руку, и она радостно убегала прочь. Тогда я решил испытать себя в качестве ковбоя: пытался поймать её с помощью лассо. Но попробуйте накинуть лассо на человека, у которого четыре руки!
Уже начало темнеть, а мы никак не могли справиться с маленькой нахалкой. Но надо же, чёрт возьми, найти какой-то выход из этого положения! Тогда мы решили вот что: я, Михаэль и несколько африканцев стали отгонять обезьянку от дома, стараясь загнать её в лес, отрезая ей обратный путь. Как я и ожидал, в лесу малышке показалось неуютно. Она испугалась, заплакала и с воплями бросилась ко мне; в один миг она забралась по мне наверх и обвила мою шею руками. Но стоило мне попытаться надеть ей ошейник, как она опять начала кусаться, вырвалась и убежала.
Тогда я принял отчаянное решение: неслуха придётся отшлёпать- ничего тут не поделаешь. И я действительно прикрикнул на неё и пару раз ей наподдал. Ака отреагировала чисто по-шимпанзиному: она рассвирепела, заплакала, завизжала и… замахнулась на Михаэля, стоявшего рядом со мной! Дело в том, что детёныш-шимпанзе не имеет права кусать своих родителей, поэтому они обычно вымещают зло на других, ни в чём не повинных существах. Мне пришлось крепко держать её за руку, чтобы она не набросилась на моего сына.
Наконец обезьянка утомилась; признав во мне хозяина, она сделалась такой послушной и кроткой, что мне без труда удалось застегнуть на ней ошейник, пряжку которого я на всякий случай ещё обмотал проволокой. За этот ошейник Аку на ночь привязали на пеньковой верёвке к её «домику». А днём ей разрешалось свободно бегать по двору.
Но должен сказать, что это был первый и последний раз, когда я побил маленькую Аку, живущую и поныне в нашем Франкфуртском зоопарке. С того самого вечера я стал её любимым «родителем», а Михаэль — заклятым врагом. Стоило мне только начать его ругать, как она со взъерошенной шерстью злобно набрасывалась на него. Если я её привязывал, она бывала несчастна. И как же она умела выражать эту свою скорбь! Обезьяна кричала, рвала на себе волосы, кидалась на спину и дрыгала ногами и руками, как это делают капризные маленькие дети. Но если я подходил поближе, она тут же взбиралась по мне, обвивала мою шею руками и судорожно впивалась всеми своими двадцатью пальцами. Притом довольно болезненно. Чтобы она меня отпустила, я должен был её долго уговаривать, успокаивать, играть с ней, а потом огромным скачком отпрыгивать в сторону, вне пределы её досягаемости. Бедная Ака! Нам было искренне жаль её, и мы желали и ей, и себе от всей души поскорее уж попасть домой, во Франкфуртский зоопарк.
Наконец надо было трогаться в дальнейший путь. Но как? Мы сидели одни на этой ферме, расположенной в пяти-шести километрах от основного шоссе: сюда никто не приедет. Тогда я выбрал из библиотеки господина Шмоурло французский роман под завлекательным названием «Мадонна спального вагона» и зашагал по направлению к шоссе. Там я сел на обочине и принялся с интересом листать этот бульварный роман. Как только из леса начинал доноситься рокот мотора, я сейчас же выходил на середину дороги и ждал. Но две-три машины, прошедшие за всё утро, ехали либо в неподходящем направлении, либо были уже перегружены.
Наконец мне удалось остановить тяжеленный дизель, вёзший бочки с бензином. Чёрный владелец машины был не против взять нас с собой, но ни за что не соглашался свернуть с шоссе и подъехать к ферме по просёлочной дороге. По-видимому, у него уже имелся печальный опыт езды по подобным разъезженным колеям. Поэтому он поставил машину на обочине, а сам слез и пошёл со мной пешком посмотреть своими глазами, какова дорога. Относительно обезьян я ему вообще не обмолвился ни словом, потому что боялся, что тогда он ни за что не согласится нас взять. Это я оставил в качестве «сюрприза» напоследок. Однако мы с ним поладили, он подъехал на своём грузовике к самым дверям фермы, и мы погрузили к нему в кузов весь свой скарб, включая клетки с обезьянами.
