Конечно, у нее были воспоминания, чтобы согреваться ими, а теперь еще и сэр Ланселот, который обожал ее, любил ее, ласкал ее темным огнем своих легендарных глаз. Но иногда… Розалин осуждала свою слабость… иногда женщина отчаянно нуждается в прикосновении и объятии.

Она прижалась к Лансу, слезы, сдерживаемые ею все утро, струились по его жилету. Он укачивал ее в своих объятиях, шепча бессвязные нежные слова утешения ей на ухо. Эти слова звучали так, как будто он извинялся за что-то, но Розалин не могла сказать, за что именно Ланс просил у нее прощения.

Это едва ли имело значение. Простой звук его голоса успокаивал, и девушка почувствовала, как бремя ее отчаяния начинает уменьшаться. Она сморгнула последние капельки слез, но все еще испытывала странное нежелание покинуть убежище рук Ланса.

— Твое плечо намокло, — сообщила ему Розалин с извиняющимся вздохом, пока пыталась вновь обрести контроль над собой.

— Правда, любимая? Значит, тебе надо немножко пододвинуться. Есть еще одно, сухое, с другой стороны.

Это не было похоже на нежное замечание, которое мог бы сделать сэр Ланселот, но так подходило Лансу, что Розалин рассмеялась против воли и отстранилась.

Руки Ланса все еще обвивали ее талию, он наклонился, чтобы легко коснуться губами ее лба, потом каждого глаза, осушая поцелуями слезы. Розалин не делала попытки уклониться. В конец концов, он просто пытался утешить ее.

Она не могла сказать, в какое мгновение утешение превратилось во что-то большее. Каждое касание его губ становилось все более настойчивым, его руки обнимали ее все крепче. Сердце Розалин пустилось вскачь, но Ланс теперь был ее мужем, напомнила она себе. Он имел право целовать ее, если желал этого.

Она закрыла глаза, пытаясь последовать совету, который дал ей сэр Ланселот: представлять, что это благородный рыцарь обнимает ее. Но ей трудно было вообразить, что эти поцелуи принадлежали другому мужчине, а не Лансу. Они уговаривали ее губы раскрыться. Его язык двигался в поисках того интимного соединения, которое сметает все разумные доводы подобно сильному ветру, разбрасывающему лепестки цветов.

Его рот заявлял о своих правах на ее одним голодным поцелуем за другим. Заявлял поцелуями, которые имели вкус ее соленых слез, нежного летнего дождя и мужского жара Ланса. Поцелуями, которые наполняли ее яростным возбуждением, лишая способности дышать, лишая способности думать. Розалин пришлось обнять его за шею и крепко держаться, иначе она боялась, что упадет в обморок к его ногам.

— Розалин, — прошептал он ее имя хриплым от желания голосом. Его руки лихорадочно двигались по телу девушки, вызывая дрожь в ее теле, порождая вспышку жара, который распространялся по ней как пожар.

Ланс крепко прижимал ее к себе, как будто она была не достаточно близка. Когда меч Сент-Леджеров начал мешать ему, он отстегнул пряжку ножен и небрежно отбросил оружие предков на ковер.

Когда муж вновь потянулся к ней, Розалин с готовностью ответила на его объятие, вжимаясь в него со страстью, которую она должна была бы посчитать постыдной. Полностью осознавая желание, от которого напряглось стройное тело Ланса, вся ее женственность беспомощно отвечала ему.

Муслиновое платье мешало ей, даже тонкая материя казалась раздражающим барьером для утоления яростной жажды, которую Ланс возбуждал в ней. Когда он начал нащупывать шнуровку на платье, Розалин совсем не возражала, повернувшись так, чтобы он мог быстрее справиться с ней.

Ланс остановился первым. Развернув жену обратно лицом к себе, он прижался лбом к ее лбу. Его дыхание было быстрым и прерывистым. Она чувствовала, как все его тело содрогается от сдерживаемого желания.

— Розалин, я-я сожалею, — задыхаясь, произнес он. — Я клялся, что не трону тебя. Кажется, я не очень хорошо умею держать свои обещания.

— Все в порядке, — прошептала Розалин. Ее грудь быстро поднималась и опадала. Она нервно крутила пуговицу жилета Ланса. — Я не ожидала, что ты будешь держать это обещание.

— Нет? — Ланс отстранился, глядя на нее.

— Н-нет, — щеки девушки загорелись, когда она осознала, что расстегнула верхнюю пуговицу, и ее непослушные пальцы двигаются к следующей.

— Теперь я твоя жена, — сказала Розалин, больше убеждая себя, чем его. — Моя обязанность подчиняться тебе.

— Твоя обязанность! — страсть, бушующая в глазах Ланса, казалось, замерзла. Розалин была готова снова упасть в его объятия, но, к ее смущению и досаде, Ланс убрал от нее руки.

Он отступил, выглядя как вызванный на поединок рыцарь, которого только что ударили по лицу железной перчаткой.

— Твоя обязанность, — снова повторил он, и, казалось, эти слова душили его. — Моя дорогая Розалин, никогда за всю свою жизнь я не занимался любовью с женщиной по этой причине. И будь я проклят, если начну со своей собственной женой.

— Но… но, — запинаясь, произнесла Розалин, обхватив себя руками, снова чувствуя холод и одиночество.

Ланс, казалось, даже не услышал ее слабой попытки протеста. Подняв свой отброшенный меч, он пробормотал:

— Если ты когда-нибудь решишь, что хочешь меня по другой причине, ты знаешь, где меня найти.

Он вышел из спальни, захлопнув за собой дверь. Розалин просто стояла, смущенная его поведением так же, как и пристыженная своим. Ее тело все еще болело от неудовлетворенного желания, тогда как она должна была радоваться, что муж ушел.

Еще несколько секунд, и они, обнаженные, слились бы в страстном объятии на постели, как те скандально известные Сент-Леджеры, которые не могли удержать при себе руки достаточно долго, чтобы позавтракать. А она даже не любила этого мужчину!

Тогда почему же у нее возникло это необъяснимое желание побежать за ним?

Казалось, прошла вечность, прежде чем наступила полночь. Часы в холле едва пробили двенадцать, а Розалин уже неуверенно шла по темному незнакомому дому в поисках задней двери, ведущей в сад.

Закутавшись в теплый плащ, она вышла в ночь. Небо все еще было затянуто облаками. Волны ударялись о вершины скал на берегу. С моря дул холодный сильный ветер, резкий и соленый, заставлявший деревья раскачиваться так, что на девушку обрушился каскад из мокрых цветков рододендронов.

Розалин вытащила несколько лепестков из волос и накинула капюшон, чтобы защититься от них. Даже этот очаровательный сад в подобную ночь казался темным, холодным и покинутым. Его оживляли лишь таинственные шорохи, хруст веток и пугающие тени.

Когда темные облака стремительно заслонили луну, Розалин задрожала, желая оказаться в своей уютной спальне. Но она больше не считала приличным принимать сэра Ланселота в той же комнате, где должна была делить ложе со своим мужем.

Она оставила записку на туалетном столике, чтобы призрак смог найти ее в саду. Плотнее запахнув плащ, Розалин взмолилась, чтобы он поскорее сделал это.

Остаток дня ее свадьбы оказался кошмаром. Праздничный завтрак прошел в холодной и напряженной обстановке. Розалин боялась даже посмотреть в лицо Лансу. Он же относился к ней с такой напускной вежливостью, что новобрачной пришлось бороться с беспричинной потребностью разбить сливочник о его голову.

Розалин полагала, что ранила его гордость, когда предложила отдаться ему из чувства долга. Без сомнения, этот надменный повеса считал, что каждая женщина должна просто таять в его руках. Но ведь и она таяла. Он мог соблазнить ее за одну секунду. И такой опытный мужчина как Ланс должен был почувствовать это. Тогда почему он остановился? Чего еще он хотел от нее?

Конечно, не любви. С самого начала он ясно выразил свою незаинтересованность в этом, так же как и она не скрывала, что ее сердце уже занято.

Розалин любила сэра Ланселота. Она была уверена в этом как ни в чем другом. И все ее сомнения исчезнут, как только она снова посмотрит на его любимое лицо.

Розалин шагала взад и вперед по покрытым галькой дорожкам в саду для того, чтобы согреться, и для того, чтобы унять свое волнение. Пока ветер пытался сорвать ее плащ, каждая минута казалась часом. Но когда девушка уже начала отчаиваться, облака открыли луну, и она увидела его. Своего призрачного возлюбленного, высокого и сильного, в кольчуге и темной тунике, ожидающего ее в конце дорожки.