Эффи Фитцледжер предсказала это, а Эффи никогда не ошибалась. Даже старый мудрый преподобный Фитцледжер, казалось, выбрал Розалин в качестве невесты Сент-Леджера.
Нет! Розалин не знала, почему Ланс смог возбудить такое желание в ней. Скорее всего потому, что он был законченным повесой, слишком искусным в соблазнении женщин, а у Розалин было слишком мало опыта в том, как справиться с таким мужчиной.
Ее тело могло предать ее, но она очень хорошо знала, кому принадлежало ее сердце, потерявшееся где-то в дымке времени с благородным духом из возвышенной эпохи, в которой герои не боялись быть нежными, а не только мужественными и смелыми.
— Сэр Ланселот, — прошептала Розалин, прикрывая глаза. — Пожалуйста, не обмани моих ожиданий сегодня. Я чувствую себя такой испуганной и одинокой. Я нуждаюсь в тебе больше, чем когда-либо.
Хотя эта молитва была лишь жарким шепотом, она укрепила дух девушки, позволила стереть из разума тревожащий образ Ланса. Розалин прошла по ковру, стараясь не сильно шуметь.
Все, от ее горничной до серьезного доктора Вэла, полагали, что она уже в постели. И она не хотела никого потревожить, чтобы они пришли узнать, в чем дело. Подойдя к туалетному столику, она села перед зеркалом. Вероятно, пройдут часы, прежде чем появится сэр Ланселот. Он не приходил раньше полуночи, но Розалин решила подготовиться к его визиту.
Хотя она уже трижды расчесала волосы, но снова взялась за расческу, проводя ей по шелковым прядям, пока те не заблестели подобно лучам лунного света на ее спине. Розалин скорчила гримаску своему отражению. Она выглядела такой же наивной как всегда, нелепо юной, а на лице застыло выражение, которое ее Артур всегда называл милым.
Она не желала казаться милой этой ночью. Она хотела быть ослепительной, светящейся, чародейкой, которая может соблазнить усталого воина остаться с ней навсегда. Взгляд Розалин безутешно скользил по недостаткам фигуры, скрытой ночной рубашкой. Невзрачная, возможно, стройная, но едва ли соблазнительная. И повязка, делающая одно из плеч толще, чем другое, не увеличивала ее привлекательность.
Достаточно ли зажила рана, чтобы рискнуть снять бинт? Испытывая тошноту от того, что могла увидеть, Розалин закрывала глаза, когда Вэл менял повязку. Но сейчас она распустила завязки ночной рубашки и приспустила ее с плеч.
Батист стек на стул, обнажая ее до талии. Слегка дрожащими пальцами Розалин начала снимать слои ткани. Ей давало надежду то, что она больше не чувствовала боли.
Какое бы лечение Вэл не применял, оно было на самом деле удивительным. Но когда последний кусок ткани оказался снят, Розалин издала горестное восклицание. Рана удивительным образом затянулась, но все еще была свежей, красной и ужасной. Девушка не могла обманывать себя. Даже по прошествии времени здесь останется шрам, портящий белизну ее плеча.
Розалин почувствовала, как ее горло сжалось, и быстро сглотнула, умоляя себя не быть смешной. Она должна быть благодарна хотя бы за то, что осталась живой. Какое значение имеет шрам? Она в любом случае никогда бы не смогла разоблачиться перед сэром Ланселотом, почувствовать его нежные ласки, его ласковые прикосновения, будучи уверенной, что не обладала достаточной красотой, чтобы соблазнить мужчину, даже если бы он все еще был жив и мог любить ее. А это было не так.
Вся это было… было слишком нелепым и безнадежным. Несмотря на все ее усилия, несколько слезинок покатились по щекам Розалин. Положив руки на столик, она спрятала в них лицо, тихо покоряясь своему отчаянию.
Потерявшись в своем несчастье, она не чувствовала легкого движения в воздухе, не осознавала, что больше не одна, пока глубокий голос не позвал мягко:
— Миледи?
Розалин выпрямилась как от толчка, сморгнув слезы. Казалось, голос звучал так близко, прямо позади нее, и все же она не видела в зеркале другого отражения, кроме собственного.
Он повернулась на стуле вполоборота, прежде чем увидела высокую фигуру мужчины, стоящего на расстоянии вытянутой руки. Одетый в кольчугу воин с черными волосами и усталым лицом, печальной улыбкой и измученными глазами. Такой же эфемерный как пламя свечи и все же более надежный и внушающий доверие, чем даже стены замка.
Крик радости сорвался с губ Розалин. Темные глаза сэра Ланселота тепло мерцали, но его приветственная улыбка ошеломленно застыла. Только тогда Розалин вспомнила о том, что почти раздета. Задохнувшись, она поспешно скрестила руки, прикрывая свою нагую грудь, вцепившись пальцами в плечи. Это движение, казалось, вывело сэра Ланселота из транса.
— Я… я сожалею, миледи. Очевидно, я пришел к вам слишком рано. Я сейчас… сейчас… — запинаясь, сэр Ланселот сделал движение, собираясь отступить от нее.
— О, нет! — воскликнула Розалин, боясь, что он собирается исчезнуть также внезапно как появился. Она начала подниматься, из-за чего ее ночная рубашка стала спадать еще ниже. Розалин быстро опустилась обратно на стул.
— Пожалуйста, не уходите, — прошептала она, хотя ее лицо пылало как в огне.
— Но, миледи, — начал сэр Ланселот, но тут же, нахмурившись, замолчал. Его смущение исчезло, когда он обратил внимание на ее лицо, и Розалин поняла, что следы от слез должно быть хорошо видны ему при свете свечей.
Ее больше испугало то, что он застал ее рыдающей, чем полураздетой. Она бы вытерла слезы, но убрать руки с их теперешнего места было нельзя. Девушка могла лишь наклонить голову.
К ее испугу, сэр Ланселот опустился на колени перед ней. Он пристально смотрел на нее, взглядом, полным заботы, и этого оказалось почти достаточно, чтобы Розалин снова начала плакать.
— Миледи, — сказал он. Его голос был, как мягкий бальзам. — Сегодня я надеялся найти вас в лучшем настроении.
— Так… так и есть. Теперь, когда вы здесь.
— И все же вы плакали. Почему?
— Не по какой-то особой причине. Так, слишком несерьезно, чтобы упоминать об этом.
— Расскажите мне, — настаивал он.
Розалин поежилась, чувствуя еще большее смущение, чем раньше.
— Если… если вы хотите знать, это потому, что я внезапно поняла, что… что у меня на плече остался этот ужасный шрам, — она с усилием выдавила кривую улыбку. — Теперь видите? Я же говорила вам, что это была просто глупость.
Сэр Ланселот, казалось, был несогласен с ней.
— Позвольте мне посмотреть на вашу рану, — требовательно произнес он.
Розалин покачала головой в ужасе от такого предложения.
— Пожалуйста.
Рыцарь не мог заставить ее подчиниться своей просьбе, но и она также не могла отказать мольбе в его глазах. Медленно, неохотно, Розалин скользила пальцами по плечу, пока не обнажила рану. Ее поразило то, что шрам как будто стал еще больше и отвратительней, чем она помнила.
Розалин с трудом отважилась взглянуть на сэра Ланселота, но не обнаружила отвращения в его глазах, только глубокую печаль. Он поднял руки, желая дотронуться до раненого плеча девушки.
Она не могла почувствовать его прикосновение, но все равно задрожала от затопившего все ее существо тепла. Как будто все его сожаление, его утешение, его забота струились прямо из его души к ней, заставляя ее дрожать.
— Это самая серьезная рана, которую я только видел, — сказал сэр Ланселот. — Как бы мне хотелось, чтобы она досталась моей грубой коже, а не вашему нежному телу. Но если вы думаете, что такой шрам уменьшит вашу привлекательность, вы сильно ошибаетесь. Ваша красота такова, что сияет изнутри.
Розалин улыбнулась ему дрожащими губами.
— Спасибо, сэр, но как все женщины, боюсь, я достаточно глупа, желая, чтобы эта внутренняя красота отражалась и на лице.
— Вы прекрасны, — его густые темные ресницы подрагивали, пока взгляд скользил по ее лицу, стройной шее, мягким выпуклостям груди.
Розалин осознала, что позволила свои рукам расслабиться, и ее груди вновь оказались почти обнаженными. Она должна была сразу же снова прикрыться, но, казалось, не могла пошевельнуться, удерживаемая выражением на лице сэра Ланселота.
