— Вы очень жестоки, — сказал он тихо.

Она повернула к нему свое равнодушное, но все еще со следами напряжения лицо.

— Забудьте все, — сказала она. — Больше мне нечего вам сказать.

Она хотела повернуться и уйти, полагая, что он не осмелится ее задерживать, однако не заметила, что остальные, шедшие впереди них, уже скрылись из виду за углом оранжереи. Серио воспользовался этим и схватил Шарлотту за руку.

— Вы думаете, я с этим смирюсь? Неужели вы ничего не чувствуете? Вы должны объяснить мне.

— Отпустите меня.

Он в изумлении уставился на нее.

— Что вы за женщина, Шарлотта Флоке? — выдохнул он. — Вы не какая-нибудь пустышка и не истеричка, а вы отдались мне, как обычная развратница. Что вам от меня было нужно? Неужели вы мне не скажете?

Ее тронула мольба, с которой он смотрел на нее своими выразительными глазами, и она пожалела его.

— Простите меня, — сказала она, — …и не пытайтесь понять. Возможно, я и сама не понимаю себя.

Он все еще держал ее за руку, не желая отпускать ее.

— Будьте великодушны… — попросила она.

Он отпустил ее руку, но продолжал наблюдать за ней, пытаясь прочитать правду на ее маленьком изменчивом лице, в ее прекрасных ускользающих глазах.

На его губах блуждала ухмылка.

— Вы могли бы по крайней мере дать мне возможность взять реванш, — сказал он. — Знаете, я ведь могу быть гораздо более убедительным.

— Умоляю вас, давайте оставим все это.

Ей удалось сдержаться, и она с достоинством удалилась. Жюль, прищурившись, сердито наблюдал за ней, потом двинулся вслед. Они присоединились к остальным.

Серио быстро простился со всеми и бросился к своей лодке. Большими стремительными гребками он отошел от берега и поднял парус. Был сильный ветер, и он стоял на носу так, чтобы при порывах ветра его обдавало брызгами.

Небо затянули тучи — собиралась гроза. Серио мрачно вцепился в трос, заставляя шлюпку идти против течения. Он насквозь промок, и одежда прилипла к его крепкому телу. Очень скоро на реке он остался один; нос шлюпки рассекал волны, а сам он лежал плашмя на ветру, и холодные брызги летели ему в лицо.

Однажды воскресным днем в середине ноября Шарлотта поехала в Жувизи одна. Этьен сказал, что ему необходимо посетить дневной спектакль, чтобы собрать материал для своей газеты, а Луиза была приглашена на праздник в местную церковь. Шарлотта, которая не могла провести неделю, чтобы не повидать свою дочь, села на утренний поезд.

День был унылый с низко висящим небом. Сад выглядел грустным и пустым, и они разожгли большой огонь в камине гостиной на первом этаже. К четырем часам погода стала настолько плохой, что мадам Морель сказала дочери:

— Тебе лучше поехать домой пораньше, дорогая. Ехать с семичасовым поездом, пожалуй, немного поздно для такой погоды.

Шарлотта согласилась, и Тереза собралась проводить ее. Они пошли по тропинке вдоль Сены.

— Может быть, тебе не следовало брать столько фруктов. Наверное, нести их очень тяжело, — сказала Тереза, взглянув на большую дорожную сумку, которую несла Шарлотта.

— Не тяжело, а наши яблоки намного лучше тех, что продаются в лавках…

Она взяла мать под руку. Они шли вдоль реки, над которой уже поднимался туман. Сквозь него они едва могли разглядеть дрожащий круг света с парома, перевозящего пассажиров через реку.

На пароме была веселая компания подвыпивших молодых людей, мужчин и женщин, которые, очевидно, возвращались то ли с пикника, то ли со свадьбы. Они пели, играли на аккордеоне, их силуэты, словно призраки, двигались в тумане. Девушки смеялись и наклонялись к воде, а паромщик стоял у своих весел, ни на кого не обращая внимания.

— Тома, о Тома, не надо, — раздался вдруг крик: простоволосая девушка пыталась надеть свою шаль без помощи стоявшего рядом молодого человека.

Шарлотта почти совсем остановилась, чтобы разглядеть людей на пароме, а затем, не говоря ни слова резко ускорила шаг. Тереза не осмелилась спросить, в чем дело, но она была обеспокоена. Время от времени мать порывалась спросить дочь: счастлива ли она?

Ей очень хотелось, чтобы Шарлотта доверилась ей. Она много думала об Этьене и пришла к выводу, что он холоден и неестественно ведет себя в обращении с Шарлоттой. Она догадывалась, что в жизни ее дочери есть какая-то тайна.

Чтобы прервать молчание, она начала говорить о Луизе и спросила, как шли у нее дела в Париже. Шарлотта ответила, что у Луизы все в порядке, она продолжает брать уроки плетения кружев и игры на фортепиано, а еще очень интересуется делами прихода.

— Как ты думаешь, она выйдет замуж? — вздохнула Тереза. Она спросила это так, будто Шарлотта была не ее младшей дочерью, а очень опытной замужней матроной.

— Не знаю, — ответила Шарлотта.

— Одно время я даже думала о Жюле Серио как о женихе для Луизы, — продолжала Тереза.

Шарлотта вздрогнула:

— Серио? Ты это серьезно?

— Почему бы нет? Он очарователен, и не беден, а его мать моя хорошая приятельница.

— Он едва ли подходит на роль мужа для Луизы, — торопливо сказала Шарлотта.

Сама мысль иметь Жюля в качестве зятя приводила ее в дрожь.

Она попыталась сменить тему, заговорив о своей малышке Элизе, о том, что девочка очень выросла и поздоровела. Тереза с живостью заговорила о проказах ребенка и маленьких бытовых происшествиях за неделю, вскоре обе женщины весело смеялись над ошибками и шалостями своей любимицы.

— Она очень похожа на тебя, — сказала Тереза, — совсем такая же, какой была ты в этом возрасте, только, может быть, чуть поменьше. И такая же быстрая и живая.

Когда они пришли на станцию, оказалось, что поезд скоро отправится.

— Беги быстрее, — сказала Тереза. — Ты как раз успеешь на него. Взяла билет? Беги быстрее, дорогая, скоро увидимся.

Поезд тронулся. Поездка показалась Шарлотте бесконечно долгой. Пейзаж за окном выглядел мрачно, и Шарлотту охватила тяжелая волна грусти. Она думала о Тома. Думать о нем стало больше чем привычкой, это стало смыслом существования. Он словно жил внутри нее, управляя каждым ее действием. Постепенно, по мере того как то короткое время, которое они провели вместе, отдалялось, память все яснее и со все большими подробностями восстанавливала их встречи. Воспоминания мучили ее по ночам, преследовали в течение дня. Невольно, даже зная, что Тома в тюрьме, она искала его глазами на улице и трепетала, если видела в отдалении кого-то, похожего на него. Она дважды носила посылки в тюрьму Мазас, но не осмелилась попросить свидания с ним.

Когда она сошла с поезда на вокзале Орсэ, было уже темно, хотя часы показывали всего половину шестого. Все омнибусы были полны, а редкие кабриолеты, проезжавшие вдоль набережной, оказывались уже занятыми.

Шарлотта решила пройти до дома пешком — свернула на улицу Сены, затем на улицу Бюси. Впереди ее снова ожидали огни и суета большого города.

На улице Месье-ле-Принс Шарлотте пришлось поставить на тротуар сумку с фруктами, чтобы отдохнула ее затекшая рука. Приехав домой раньше, чем намеревалась, она ожидала, что будет дома одна. Этьен еще не должен был вернуться из театра, а Луиза — со своего праздника.

У служанки был выходной день. Шарлотте нужно было разжечь огонь в камине, зажечь лампы и приготовить обед, и эта мысль ужаснула ее. У нее и так было слишком много работы и слишком много беспокойства. В такой вечер ей хотелось бы одеться и поехать в гости. В конце концов жизнь, подчиненная долгу, так же изнурительна, как долгая болезнь, и она с горечью думала, что теперь едва ли что-нибудь в ней изменится. Этьен всегда будет таким же слабым. Она всегда должна будет работать, воспитывая Элизу и пытаясь любой ценой найти в этой жизни какое-то место для себя. Ей нужно будет определить Элизу в хороший дорогой пансион, чтобы она стала настоящей молодой леди. Она хотела, чтобы ее дочь была более образованной и блестящей, чем она сама. Элиза обязательно должна удачно выйти замуж.