Когда люди прожили вместе более двадцати лет, становится проблемой быть всегда приятными друг другу, по возможности радовать друг друга, а не надоедать, не приедаться. Я говорю про обыкновенную семью. В которой логичным я считаю, когда муж работает на одной работе, жена — на другой: разные коллективы, разная среда, разные профессиональные интересы, а вечером они встречаются дома — и, как положено в хорошей семье, обсуждают вместе свои дела, вместе думают, как им в том или ином случае поступить, и по возможности скрашивают друг другу жизнь. Иногда, допускаю, супруги стараются провести отпуск раздельно, чтобы было потом приятнее встретиться и продолжать жизнь со вкусом. Но это, я сказал, в обыкновенных семьях. А представьте себе, когда ты вместе с женой круглосуточно — и на работе, и на репетиции, и на отдыхе, и где угодно. Это еще сложнее, когда люди уже не первой молодости. И у каждого свои недостатки, вряд ли исправимые… Сохранить доброжелательность, чувство взаимного уважения, любви — очень сложная штука. Я почему-то уверен, что здесь все зависит от женщины. Мы, мужчины, все-таки живем больше делом, а они и делом, и домом. Кстати, Вика — та редкая из жен, которая может, почувствовав мое уныние или раздражение монотонностью быта, вдруг сказать: «Пошел бы погулял, с друзьями встретился — чего дома сидеть?»

Моя Виктория — женщина, на мой взгляд, выдающаяся. Я отношу ее к той очень желаемой, но редкой категории женщин, которые помогают мужчине быть мужчиной. Наверное, если бы не она, если бы не ее присутствие в моей жизни, мне многого не удалось бы сделать.

Не стану врать, что нас с Викой обходили стороной проблемы, болезни. Но все удавалось и, даст Бог, удастся и дальше преодолевать. Феномен Виктории, возможно, в том, что, будучи по характеру самой мягкой из всех женщин, каких я только знал, она всегда оказывалась и самым сильным человеком…

Сразу выложу свой козырь.

И сразу же сам скажу о его сомнительности, не дожидаясь ничьих иронических реплик.

Я очень бережно храню — а при случае, конечно, ею хвастаюсь — фотографию Константина Ивановича Бескова с надписью: «Моему лучшему ученику от бывшего учителя».

Ну какой же я лучший ученик великого тренера, если вообще настоящим футболистом не был и всего-то прозанимался у него года полтора? К тому же примерно в одно время со мной в футбольной школе занимались Геннадий Логофет, Вячеслав Амбарцумян, будущий зять Бескова Володя Федотов, с которым мы до сих пор дружим. И вообще в ФШМ учились такие знаменитые футболисты, как Игорь Численко, Геннадий Гусаров, Виктор Шустиков… Что же, я их превосходил природным талантом? Я надеюсь, что умру не от скромности. Однако и наедине с собою я никогда не сравниваю себя с теми, кого назвал, даже в шутку. Но то, что я могу себя просто — без всяких эпитетов — причислить к ученикам Константина Ивановича, составляет мою явную гордость.

И напоминает о тайной детской иллюзии, что могу я пойти и по пути, не предназначенном мне отцом. Мне очень нравилось, что есть у меня самостоятельное увлечение, никак не связанное с домашним укладом: отец, по-моему, никогда и на футболе-то не был. Я же и во дворе играл в футбол непрерывно. И матчей интересных старался не пропускать. И без всякой протекции поступил в знаменитую ФШМ при Лужниках.

Оценка моих способностей, удостоверенная на фотографии, ни к чему Константина Ивановича не обязывала. Он сделал надпись по прошествии лет. Но к ученикам своим он относился с большой душой. И когда болезнь отца потребовала от меня сосредоточиться на работе в цирке, счел своим долгом вместе с очаровательной молодой женой Валерией Николаевной прийти к Эмилю Теодоровичу и рассказать ему, что вот у сына есть и такой шанс «делать жизнь». Мне кажется, что отцу, при всей его отдаленности от футбола, было все-таки приятно услышать о моих спортивных способностях. А Константин Иванович, как истинный педагог-психолог, догадывался, что любому отцу не может не быть приятен комплиментарный отзыв преподавателя. И за это я тоже Бескову благодарен. Он же понимал, что я занят в династическом деле и вряд ли подамся в футболисты. Но и сил своих в работе со мной не жалел, и жест приглашающий сделал, придав мне на дальнейшее уверенности в себе…

ФШМ была заведением экспериментальным. Ее организовал Спорткомитет — тогдашнее спортивное министерство. Тренерами-педагогами привлекли в нее знаменитых в недавнем прошлом футболистов: Николая Дементьева, Виктора Лохонина и других. Моим наставником стал тридцатисемилетний Бесков, еще совсем недавно великий центрфорвард и левый инсайд великой команды «Динамо» послевоенных лет, которую я, к сожалению, застал ребенком, — и об игре нашего классика Константина Ивановича мог судить лишь по легендам и мифам. Но молодой учитель произвел на меня, четырнадцатилетнего, как и на всех мальчишек, совершенно ошеломляющее впечатление.

…Мы тренировались два раза в день. Как и у взрослых игроков из команд мастеров высшей лиги, у нас было две смены формы. На лето нас собирали в спортивной гостинице стадиона в Лужниках. Лучших из нас награждали — с торжественным вручением удостоверений — билетами участника первенства СССР по футболу. С такой книжицей можно было проходить на любой матч.

Бесков, который проводил с нами не только практические, но и теоретические занятия, требовал, чтобы мы после каждого матча делали профессиональный разбор игры — учились понимать большой футбол.

Он наравне с мальчишками участвовал во всех тренировочных занятиях, выполнял все задания, которые задавал нам. Бежим мы несколько кругов вокруг поля, он — первый. И то же самое — марафон, упражнение в квадрате или двусторонняя игра. И надо ли говорить, что на поле Константин Иванович был лучше всех.

Если он говорил, что из этой позиции нельзя не забить, то тут же безошибочно показывал, как забивают. Однажды он сказал мне (я был пенальтист), что одиннадцатиметровые не забивают только слабонервные игроки. Мы засомневались. Тогда он сказал: «Ну смотрите». И мы, разинув рты, смотрели, как он вколотил пятнадцать из пятнадцати, не оставив ни единого шанса нашему вратарю Игорю Китайгородскому…

Как педагог Константин Иванович замечателен был еще и умением увлекаться теми, кого учил, уверить и себя, и нас в наших неисчерпаемых возможностях. Убеждая мальчишек в огромности их футбольного потенциала, он не страшился не вполне корректных сравнений с Пеле, Гарринчей, Ди Стефано и другими великими игроками. И мы не могли не заразиться его уверенностью — и работали не жалея себя.

Смешно было бы в мемуарах ни слова не сказать о своих если не достижениях, то качествах, достоинствах футболиста. Я играл центральным нападающим. Партнеры превосходили меня в технике, в скорости, в силе удара, но я умел открыться, оказаться в том месте, куда скорее всего последует пас и откуда вернее шанс забить, то есть, говоря специфическим языком, обладал чувством гола. Я один забивал в два раза больше, чем остальная команда.

В чемпионатах Москвы команде ФШМ не было равных. В каждой из пяти возрастных групп игроки нашей школы побеждали.

Бесков не просто учил нас футболу, тренировал, воспитывал. Мы все были околдованы его личностью. Подражали ему без всяких к тому призывов. Просто видели, как он одет, подстрижен, причесан. И все с тех пор и по сегодняшний день, у кого еще осталась шевелюра, делаем точно такой же пробор, как у Константина Ивановича. Мы шли к нему на тренировку как в театр, как на праздник…

Кстати, я горд и тем, что хорошо знал человека, в свою очередь повлиявшего на Константина Ивановича и, безусловно, на всех тех, кто имел счастье быть с ним знакомым. Я говорю про человека, к которому все тянулись, — про Андрея Петровича Старостина. О нем уже много и многими написано. Он дружил с Юрием Олешей, Арнольдом, Михаилом Светловым и мхатовскими стариками. До уровня такого человека очень хотелось дотянуться, при всем трезвом понимании тщеты подобных усилий для тех, в ком его качеств не было заложено изначально природой.