Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Томас Хэтфилд, епископ Дарема (1345–1381), менее осторожно относился к своей воинской роли: на личной печати он изображен не как служитель церкви, а как рыцарь на боевом коне.

Представители высшего духовенства вполне могли сложить головы на войне. В 1056 году в Англии некто Леофгар, после посвящения в сан епископа Херефорда, « оставил свое помазание и крест, свое духовное оружие, взял в руки копье и меч и пошел против Гриффита, валлийского короля, и вместе со своими монахами был сражен в битве». В сражении при Ашингдоне в 1016 году среди жертв одержавшего победу датского короля Кнута оказались епископ Эднот Дорчестерский и аббат Вулсиг из монастыря в Рамси.

Реальность средневекового мира была такова, что люди, облаченные в сутаны, могли стать как жертвами насилия, так и его вершителями. В рядах Церкви находилось немало тех, чей свирепый нрав намного превосходил жестокость инквизиции по отношению к закоренелым еретикам. В XII веке малолетний сын эрла Давида Хантингдонского был убит священнослужителем. Этого духовника привязали к хвостам четырех лошадей и разорвали на части.

Чаще всего святые ордена разрешали монахам-преступникам, прикрываясь обычаями и сутанами, избегать разбирательств в суровых светских судах. При исследовании фактов насилия и жестокости со стороны духовенства в период баронских войн в Англии середины XIII века обнаруживается небывалый размах этого феномена. Это подтверждает предположение о том, что банды преступников зачастую возглавлялись церковниками всех рангов и мастей. Одним из наиболее отъявленных негодяев в эпоху правления Эдуарда I был Ричард де Фолвилль, приходской священник и заодно предводитель одноименной зловещей банды. На путь разбоя он встал в Линкольншире, ограбив одного из королевских судей и убив барона. Его братья, тоже состоящие в шайке, имели связи в высших кругах, позволявшие им покупать королевское помилование или избегать наказания, вступая в армию. Однако преступления Фолвилля против короля оказались настолько вопиющими, что духовный сан ему не помог. Солдаты выволокли священника-убийцу из церкви и тут же обезглавили. В недавно опубликованной книге о бандитах и разбойниках Средневековья проводится такое наблюдение: « В источниках так много упоминаний о головорезах в святых орденах, что… коварный злоумышленник-профессионал вполне рассмотрел бы возможность принятия духовного статуса в качестве полезной оговорки». Несмотря на все устремления к миру, средневековая Церковь со всеми своими крестоносцами, государственными деятелями, инквизиторами, преступниками и воинами вовсе не была посторонним субъектом в мире насилия и войны.

Церковь — а позднее политические террористы — давно озаботилась проблемой справедливой войны, хотя только в XII веке пришла к согласованному определению таковой с помощью Святого Фомы Аквинского и папы Иннокентия IV. Согласно теориям справедливой войны, война считалась праведной, если только: она объявлялась законной властью; велась во имя правой цели, например, ради возмещения нанесенного вреда или возврата утраченного имущества; мотивом к ней служило подлинное стремление к миру и справедливости, и любые другие средства были исчерпаны; предпринималась в целях самозащиты.

Первоисточником философии справедливой войны являлся Августин Блаженный. Для Августина война — это плата за мир, и, следовательно, она неизбежна для справедливого правителя, который волей-неволей вынужден прибегать к силе из-за безнравственности и злого умысла своих врагов. Отцы Церкви рассматривали войны как вполне совместимые с христианским учением. Так, Исидор Севильский [16] не считал справедливые войны заслуживающими какого-либо сожаления.

« При наличии праведной цели, — объясняет Д. М. Уоллес-Хадрилл, — смело можно было развязывать войну. Желанный мир оправдывал любые военные действия и являлся высшей реализацией святого закона». Таким образом, король, которому Господь вверил заботу о мире в его королевстве, не должен уклоняться от суровых мер на войне, точно так же, как он не уклоняется от справедливого наказания преступников. Jus in bello( лат.«правила поведения на войне») — законы, относящиеся к ведению войны, следовательно, были не столь важны, как jus ad bellum( лат.«оправдание для войны»), т. е. право объявления войны. Святой Августин писал, что « война ведется ради того, чтобы обрести мир»; таким образом, « оправдание войны заключается не в том, как она ведется, а в ее цели». Мнение о том, что цель достижения мира оправдывает средства, очевидно, затрудняло попытки ограничить акты агрессии в рамках справедливой войны. Если в любых других обстоятельствах некое деяние представляло собой преступление, его, как разъясняли духовные теоретики, можно было отстоять и оправдать, если оно совершалось в ходе справедливой войны. Раймунд из Пеннафорте [17] определяет поджог как преступное деяние, но если поджигатель действует « по приказу того, кто облечен властью объявлять войну, то тогда его нельзя судить как поджигателя». И наоборот, Николай деи Тедески, архиепископ Палермский (1386–1445), высказывает мнение о том, что « рыцарей, принимающих участие в войне без праведной цели, следует называть разбойниками, а не рыцарями».

На практике с этой теорией возникала проблема: всякий, кто вел войну, делал это, прикрываясь праведными отговорками и проповедями соответствующих апологетов. Все войны были справедливыми и с любых сторон, следовательно, противоборствующие стороны могли запросто вести войну так, как им заблагорассудится. В монографии о справедливых войнах Фредерик Расселл высказывает сомнение, что эти теории оказывали хоть какое-то положительное влияние: « а для солдат, если их дело считалось правым, существовали весьма туманные границы нравственности». И, подытоживая свою мысль, автор пишет:

Теории справедливых войн вынашивали двойную цель: ограничить и оправдать насилие — по сути, они сами себе противоречили. Либо справедливая война являлась моралью и религиозной доктриной, либо она представляла собой легальную концепцию, служившую ширмой для обогащения. Остается открытым вопрос о том, сколько войн удалось предотвратить или ограничить с помощью подобных военных теорий по сравнению с количеством войн, фактически развязанных благодаря им.

Церковные теории по ограничению влияния войны аналогичным образом противоречили тому, что происходило на самом деле. Даже несмотря на то, что цели их были весьма умеренны (в отличие от отчаянного оптимизма пакта Келлога — Бриана 1928 года, запрещающего войны как средство разрешения споров), их провал оказался вполне ожидаем. Мы уже в достаточной мере осознали значение войн для средневекового общества, и попытки ограничить их были обречены на неудачу.

Рыцарство и законы войны

Неверно утверждать, что Церковь была крайне заинтересована в развязывании войны: как только объявлялась «справедливая война», сразу предпринимались все средства, чтобы ускорить ее окончание. Импульс к ограничению и сдерживанию войны в равной мере исходил и от Церкви и от воюющих сторон. Феномен рыцарства в конечном итоге стал культурной особенностью средних веков. В последнее время изучение рыцарства переросло в огромную область научных исследований. Превосходные книги на эту тему, принадлежащие, помимо прочих, перу Мориса Кина, Ричарда Барбера и Ричарда Кэпера, отделили феномен рыцарства от чистой мифологии и поместили в реальный исторический контекст. В нашей книге мы неглубоко проникнем в эту необъятную сферу. Практические аспекты рыцарства — ограничения и злоупотребления — будут подробнее рассмотрены в последующих главах.

Вообще, понятие рыцарства олицетворялось в образе рыцаря, элитного воина Средневековья. Это всадник в доспехах — отважный, милосердный и верный своему сеньору, который готов отдать жизнь, защищая свою веру, детей и женщин (особенно красивых!). В действительности, если речь идет о наличии рыцарских качеств, то под этим следует понимать великодушие и благородство характера. Стереотипный образ рыцаря полон изъянов. Несомненно, встречались и благородные рыцари, которых воспевал Чосер, однако жизнь у них была отнюдь не сладкой, потому что их окружали гораздо более грубые и толстокожие товарищи; с подобными образчиками совершенства на страницах данной книги мы не встречаемся. Огромные денежные и временные затраты, дорогие доспехи и оружие, прочая экипировка — все эти ресурсы вкладывались в рыцарей не для того, чтобы они становились эдакими утонченными и преданными служаками, а чтобы превратить их в безжалостные машины для убийства. Их обучали не только с целью сделать сильными и отважными, но и для того, чтобы привить расчет и проницательность, научить тактике, стратегии, дипломатии, умению организовать надежный тыл; рыцарям предстояло постигнуть все вопросы эффективного ведения войны. В течение определенного периода времени они проходили самое настоящее профессиональное обучение — точно так же, как проходят подготовку офицеры в современных армиях. Изображение неумелого и простодушного до наивности рыцаря, который, едва почуяв кровь, храбро и стремительно, но безрассудно бросается в гущу битвы, — не более чем карикатура, хотя подобный образ взяли на вооружение многие историки второй половины XII века.

вернуться

16

Исидор Севильский (ок. 560–636) — архиепископ Севильи в вестготской Испании, последний латинский отец Церкви и зачинатель средневекового энциклопедизма. В 1598 г. канонизирован Римской католической церковью.

вернуться

17

Раймунд из Пеннафорте (1180–1275) — доминиканский монах родом из Каталонии. Папа Григорий IX назначил его в 1230 г. своим духовником и великим пенитенциарием и поручил ему редактирование систематического уложения, известного под названием «Decretalium Gregorii P. IX libri V» и составленного большей частью из папских декреталий.

23
{"b":"153600","o":1}