— Нет.

— Ну что же, хорошо! Я дал приказ стрелять в воздух. А вот если наши переговоры с тобой окончатся неудачей, тогда наши пули найдут вас. Но я надеюсь, что ты не вынудишь нас сделать женщин вашего племени вдовами, а их детей сиротами… Какие отношения у вас с племенем улед аюн?

— С этими собаками мы находимся на тропе кровной мести!

— Сколько человек они у вас убили?

— Тринадцать! Да пошлет Аллах всех аюнов в ад!

— Они беднее вас или богаче?

— Богаче. Они и прежде были богаче, а теперь, когда мы потеряли свои стада, разница стала еще значительнее. Они-то пасут свои стада вблизи уэда Сальяна, где воды всегда хватает.

— Как случилось, что ты договорился с коларази Калафом бен Уриком?

— Он сам предложил мне договор, когда мы окружили его отряд.

— Разве он не мог спастись по-другому?

— Конечно, мог! У его солдат было оружие получше, чем у нас. Они могли прорваться, да при этом убить многих из нас. Но он предпочел заключить со мной соглашение и сдаться. Его солдаты переходят в мое распоряжение, а также и те, которых он сюда заманит.

— Что же он за это потребовал?

— Свою собственную свободу и жизнь господина ратей, с которого он надеялся получить огромный выкуп.

— Ты и не представляешь, с каким человеком ты заключил договор.

— Он — Искариот, я же тебе сказал.

— Еще хуже. Позже я расскажу тебе о нем; сейчас у нас для этого слишком мало времени, слишком оно ценно, потому что я тоже должен заключить с тобой договор, но куда более выгодный, так как он не приведет тебя к противоречию с долгом и одновременно не навлечет на тебя гнев паши.

— Хорошо сказано! Я слушаю твои слова, о эфенди.

— Сначала я скажу тебе, чего я от тебя требую, а это — освобождение господина ратей и англичанина, находящихся у тебя в плену. Потом — выдача коларази и, наконец, полная уплата подушного налога, за которым мы и пришли.

— Эфенди, последнее я не смогу осуществить. Это просто невозможно!

— Подожди! Я еще скажу тебе, что ты получишь от нас, если согласишься на мои требования. Ты получишь четырнадцать сотен верблюдиц или их стоимость.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, покачал головой и сказал:

— Кажется, я плохо понял тебя, эфенди. Прошу тебя, повтори еще раз!

— Охотно! Ты получишь четырнадцать сотен верблюдиц или их стоимость.

— Но за что? Подумай, эфенди, ведь я тебе не ставил никаких условий.

— Да. Отсюда ты можешь видеть, что куда выгодней быть противником христианина, а не мусульманина. А все, что тебе пока непонятно, я объясню. Есть ли в вашем племени молодая женщина по имени Глате?

— Да. Она — любимица всего племени. Аллах послал ей, однако, испытание, погасив глаза ее сыночка, потому что ребенок родился слепым. Поэтому она отправилась с одним достойным старцем к святому месту просить Аллаха, чтобы он вернул глаза ее ребенку. Скоро она должна вернуться.

— Она приехала со мной. В пути она попала в руки аюнов, которые убили старика, а женщину зарыли в землю по самую шею.

— Аллах-иль-Аллах! Еще одно убийство! Уже четырнадцатое! Такое количество крови взывает к мести. И эти собаки не пощадили даже женщину-паломницу! Что за муки! Какая смерть! Закопать по шею в землю! А потом прилетят грифы и выклюют глаза!

— Так почти и произошло, но Аллах смилостивился над этой женщиной. Он привел к ней меня, и я ее выкопал. Но прежде я сделал еще кое-что, чему ты, несомненно, обрадуешься: я взял в плен Фарида аль-Асвада.

— Фарида аль-Асвада? Кто это? Ведь не шейха же аюнов ты имеешь в виду!

— Почему же нет?

— Потому что это было бы для меня высочайшим из наслаждений, а на мою долю наслаждений-то и не осталось. А тот шейх совсем не такой человек, который запросто позволит себя схватить.

— Ба! Да ты, кажется, считаешь его храбрым человеком! А вот я видел его совсем другим. Со мной было только двое спутников, мы втроем взяли в плен не только его, но еще и тринадцать его воинов, причем ни один из них не осмелился сопротивляться. Причем все они были вооружены и сидели на великолепных лошадях.

Тут шейх поднялся с молитвенного коврика и воскликнул с пафосом:

— О Аллах, Аллах, благодарю тебя! Все опять стало так хорошо! Эти собаки пойманы — для моей души это прямо райское удовольствие, а то, что четырнадцать аюнов захвачены всего тремя храбрецами, продлит мою жизнь на долгие годы! Какой позор для них… какой позор! Ты, эфенди, должен мне рассказать, как все это произошло, но прежде поведай мне, что ты сделал с собаками, попавшими в твои руки. Ты их убил?

— Нет. Христианин не может убить даже своего злейшего врага. Месть — дело Божие. Они еще живы и содержатся при мне.

— Живы и в твоей власти! Что ты сделаешь с ними? Скажи мне… скажи это мне поскорее!

Он почти дрожал, ожидая моего ответа.

— Я передам их тебе.

Произнеся эти четыре слова, он снова опустился на коврик, став передо мной на колени, схватил мои руки и спросил, почти взревев от волнения:

— Это правда… правда? Ты не изменишь своего решения?

— Да, я выдам их тебе, но, конечно, только тогда, когда ты выполнишь поставленные мною условия.

— Я выполню их… выполню! О Аллах, о Мухаммад! Мы получим в руки четырнадцать аюнов — четырнадцать, и среди них — самого шейха! Мы сможем насладиться местью! Им придется отдать свои жизни! Их кровь прольется…

— Стой! — прервал я его вдохновенную речь. — Им не должна угрожать опасность.

— Как? — спросил он озадаченно. — Нам надо отомстить за четырнадцать смертей, мы получаем в руки четырнадцать своих извечных врагов и не смеем им отомстить? Это же невозможно! Ничего подобного еще не происходило на этой земле. Да все будут смеяться над нами, посчитают нас людьми без чести, которые вытерпят любое оскорбление, простят даже убийство!

— Нет, никто так не подумает о вас, потому что все будут знать, что вы отказались от мести за цену крови.

— Эфенди, нам трудно будет понять это условие!

— Трудно? Тогда вы ни за что не получите аюнов.

— Но ты забываешь, что и твои условия не будут выполнены!

— Я ничего не забываю. Это ты забыл, что находишься в моей власти. Триста солдат стоят с той и с другой стороны ущелья. Вы не сможете отсюда выйти. А еще сотня стрелков расположилась на высотах. Ваши пули их не заденут, а они смогут убирать вас одного за другим, и вы никак не сможете помешать стрелкам. Мне достаточно только подать знак, и наши ружья заговорят. Что ты тогда сможешь сделать?

Он мрачно посмотрел в землю, а через некоторое время ответил:

— Ничего, совершенно ничего! Мы были слишком беспечны, нам не следовало оставаться в этом ущелье.

— Да, вы хотели нас здесь захватить, а теперь сами попали в западню, из которой без нашего согласия не выберетесь. Знаешь, мне некогда убеждать тебя. Даю тебе на размышление пять минут. Итак, запомни. Я требую выдачи англичанина и господина ратей. Вы также отдадите все, что отобрали у них и у меня. Кроме того, я требую выдачи коларази Калафа бен Урика. За это я передаю вам четырнадцать аюнов при условии, что вы соглашаетесь на выкуп. Кроме того, я выпущу вас из ущелья и позабочусь о почетных условиях мира с пашой.

— Которому мы должны уплатить подушную подать?

— Разумеется. Я полагаю, что он не сможет от нее отказаться, ведь он живет за счет налогов. Он же не бедуин, живущий своими стадами.

— Но эта подать слишком высока для нас! Стада надо сначала вырастить.

— Ты кое-что позабыл: четырнадцать сотен верблюдиц. Часть из них могла бы пойти в уплату долга.

— Аллах велик! Четырнадцать сотен верблюдиц! Да это же намного больше, чем надо заплатить паше. Большую часть скота мы, выходит, сохраним у себя и сможем значительно увеличить наши поредевшие стада.

— Да. Ну, теперь ты видишь, как я о вас позаботился. А женщина по имени Глате, любимица вашего племени, должна получить награду за пережитые ею ужас и мучения. Она бедна, но я пообещал сделать ее богатой. Улед аюн должны дать и ей сотню верблюдиц.