Он не закончил фразу, потому что произошло событие, к которому он был меньше всего подготовлен. При его заключительных словах из кустов молниеносно вынырнул Виннету и бросился к говорившему; он положил руку на плечо юма и сказал своим спокойным, но грозным голосом:

— Выходит, юма лгал, когда говорил, что воины его племени не знают страха! Он намеревался прибить Олд Шеттерхэнда словно собаку, а теперь, услышав, что белый воин находится поблизости, хочет спрятаться, потому что юма знает, что Олд Шеттерхэнд и Виннету стоят больше, чем сотня других воинов. Я уверяю вас, что ни один юма не побьет Олд Шеттерхэнда, потому что вы не успеете еще и руки поднять, как он вас размажет по земле!

Это был один из тех самых моментов, когда апач так просто и в то же самое время так убедительно показывал свое превосходство. В руках у него не было оружия. Его Серебряное ружье было перекинуто за спину, а нож покоился за поясом, но апач столь гордо стоял перед врагами, с таким вызовом смотрел индейцу в лицо, с такой силой пригибал его плечо, что у того перестал повиноваться язык. Оба других юма тоже вскочили с земли и стояли, застыв в оцепенении. Ножи были при них, копья и луки со стрелами лежали в сторонке, но этого оружия нам нечего было опасаться. Тут главный юма опомнился, отступил на шаг и спросил:

— Чужой краснокожий воин! Кто… кто… кто…

Он хотел, конечно, спросить, что это за чужой индеец и как он здесь появился, но вопросы были ни к чему, потому что до сих пор он не смог пересилить свой страх, однако ответом на этот невысказанный вопрос прозвучал торжествующий крик асьендеро:

— Виннету! Да это же Виннету! Слава богу, мы спасены!

— Вин… Винне… Виннету? — сказал, запинаясь, юма. — Этот апач?! Уфф! Воины, возьмите свое оружие и защищайтесь, потому что…

Он схватился за нож, но оба других индейца оказались не столь проворными. Теперь, когда они услышали знаменитое имя, страх сковал им руки. Виннету столкнул ногой их копья и стрелы в воду и повелительно приказал:

— Молчи, юма, и не двигайся! Вон там стоит Олд Шеттерхэнд! Может, ты хочешь попытаться и ударить его палкой?

Прежняя угроза казалась мне всего лишь смешной, но Виннету она всерьез разозлила, так что он повторил ее во второй раз. В то время как он выговаривал последние слова, указывая в мою сторону, я вышел из-за кустов, держа в каждой руке по револьверу, наведенных на индейцев.

— Это… и есть… Олд Шеттерхэнд? — спросил юма, направив на меня не просто испуганный, а прямо-таки осоловелый взгляд.

Этот воин был оценен мною как более способный оказать сопротивление, чем его товарищи. Следовательно, его надо было обезвредить раньше других, поэтому я быстро подошел к нему и ответил:

— Да, это и есть Олд Шеттерхэнд, что ты сейчас и узнаешь!

Крепко сжав в правой руке револьвер, я ударил им индейца по голове, так что тот упал и больше не двигался. Тогда я громким голосом крикнул его товарищам:

— Бросьте ножи, иначе я немедленно пошлю в вас по пуле!

Они немедленно повиновались, а я стал приказывать дальше:

— Лечь на землю и не двигаться!

И это они проделали быстро и без какого-либо намека на неповиновение. После этого были освобождены пятеро пленников, скручивавшие их руки и ноги ремни пригодились, для того чтобы связать троих краснокожих. Оставалось удивляться, как быстро белые кинулись исполнять мой последний приказ. Ученый законник с заячьим сердцем бросился, естественно, на оглушенного индейца, поскольку его-то теперь нечего было бояться, и, опутывая с рвением палача краснокожему руки и ноги ремнями, кричал:

— Да, его надо скрутить, связать и убить словно бешеную собаку, этого негодяя и мошенника! Я отвезу его в Урес, чтобы там видели, как я вышел победителем в рыцарском поединке с самым диким чудовищем в этих горах. Я вернусь домой героем. Кто может противостоять мне?

Собственно говоря, подобное хвастовство было просто смешным, но меня разозлило, что он подумал прежде всего о своей славе, а не о своих спасителях. Поэтому я, не слишком-то заботясь о вежливости, остановил его:

— Замолчи, хвастун! Кто же это поверг юма — я или вы? Сделайте одолжение, вспомните и про меня!

Тогда он встал передо мной и ответил то ли с обидой, то ли с упреком в голосе:

— А как же — это был я, сеньор… ну, вы же знаете, что это сделал я, тогда как ваши поступки были обусловлены только чувством долга, что я с радостью признаю, но благодарить вас — это я считаю ненужным. Не правда ли, дон Тимотео?

— Сущая правда, сущая правда! — кивнул асьендеро. — Мы в достаточной степени чувствуем себя мужчинами, и нам не нужно никого, кто только и знает, что все время вмешивается в наши дела!

Да, это было сильно сказано! — У меня просто руки зачесались. Чего бы я только не сделал для этого «дона»! Я принужден был собрать поистине все свое самообладание, чтобы только удержаться от резкого ответа, но у меня был адвокат, который чувствовал подлость не хуже меня, а в данном случае проявил куда меньше терпения. Едва были произнесены приведенные выше слова, а я не успел даже обернуться, как послышались два удара. Оглянувшись, я увидел, что «ученый законник» и асьендеро лежат на земле. Виннету опрокинул их ударами приклада своего ружья и собирался проделать то же самое с полицейскими, пришедшими в ужас от такой молниеносной расправы и не успевшими даже подумать о бегстве или обороне.

— Стой! Не трогай этих! — крикнул я, успев вцепиться в ружье. — Они тут ни при чем.

Он опустил приклад и ответил, по своему обыкновению, решительно, сверкая глазами:

— Хорошо, я не буду их трогать, раз этого хочет мой брат. Пусть они будут помилованы, но только тогда, когда они снова привяжут себя к деревьям, иначе я размозжу им головы!

И в тот же миг Виннету оказался между полицейскими и кучкой, в которой среди прочих других вещей лежало их оружие. Я еще никогда не видел апача в таком гневе. То ли так подействовало его сердитое лицо, то ли что другое из тех необычных событий, разыгравшихся в течение последних десяти минут, но только один полицейский выступил вперед, протянул мне свои руки и сказал:

— Да, свяжите нас, сеньор, мы не станем сопротивляться! Я знаю, что вы нам ничего не сделаете, и это делается только для того, чтобы показать обоим неблагодарным сеньорам, с кем они имеют дело. Надеюсь, они не умерли, но я полагаю, что мы лучше всего докажем свою благодарность, подчинившись вашим требованиям.

— Хорошо! Из-за вашего начальника я вынужден связать вас, а то он еще может приказать освободить его. Итак, пойдемте сюда к деревьям, но скоро вы снова станете свободными!

По соседству с индейскими лошадьми нужды в ремнях никогда не испытаешь. Трое полицейских были вынуждены поехать в горы за своим ни к чему не годным начальником. Его неспособность к борьбе с индейцами отдала полицейских в руки краснокожих, от которых мы их только что спасли. Они бы охотно поблагодарили нас, но не осмелились этого сделать, видя поведение своего командира, на которого они были разозлены. Конечно, они допустили удар прикладом, считая, что чиновник его заслужил, и позволили бы сделать с собой все, что нам угодно. Виннету бы совершенно не обеспокоился, если бы асьендеро и чиновник оказались мертвыми. Но те, к счастью, только потеряли сознание. Пока я тащил их к деревьям, чтобы там привязать в прежнем положении, он ушел, ни слова не сказав. Ну, я-то, конечно, знал, что он пошел за мимбренхо и конями. Вскоре он вернулся с мальчишкой и нашими верховыми животными. Естественно, они привезли с собой и Плейера. Мне ничего не надо было рассказывать мимбренхо, потому что апач уже сообщил ему о случившемся.

Наши кони были привязаны, а потом мальчуган получил задание стеречь пленников. Он должен был оставаться с ними, в то время как я пошел вдвоем с Виннету. Куда и зачем — это разумелось само собой, так что на это ни ему, ни мне не стоило даже терять слов. Речь шла о необходимости перехватить тех двух юма, которых выслали отсюда к источнику с сообщением. В скором времени надо было ожидать их возвращения, и следовало перехватить их до того, как они доберутся в лагерь у водоема. Если бы мы стали ожидать их у первого поста, то они, заметив нас первыми, могли бы, как только что мы сами, легко укрыться от нас и даже оказаться опасными.