— Судя по всему, Дик Хаммердал, вы вели себя достаточно неосторожно, раз уж вас удалось взять в плен таким молокососам, — сказал Дедли-Ган.

— Осторожно мы себя вели или неосторожно, это все равно, — проворчал Дик, разминая затекшие суставы. — Они застали нас врасплох. Ничего нельзя было сделать. А ты что думаешь по этому поводу, Пит Холберс, старый енот?

— Хм! — откликнулся Длинный. — Если ты считаешь, Дик, что ничего нельзя было сделать, значит, так оно и есть, тем более что мы, собственно говоря, ничего и не сделали.

— И белый был с ними! — удивился Полковник.

— Да, — кивнул Хаммердал, — именно этот парень и обнаружил убежище. Он водил туда молодого вождя, показывал место, но потом не пошел с ними, а остался тут. Как там у вас дела? Краснокожие обратно не пришли.

— Пришлось их всех кончить; подробности мы тебе расскажем по дороге. Сейчас мы должны как можно скорей возвращаться, дома у нас остался всего один человек.

Какую большую ошибку он совершил, Дедли-Ган понял сразу, как только снова оказался в убежище Они нашли труп часового, увидели перерытые помещения пещеры; в том, кто это сделал, ни у кого не возникло ни малейших сомнений. Немного успокоило Полковника то обстоятельство, что тайник с большим запасом самородков и золотого песка не был найден. Тем больше было его огорчение, когда он обнаружил пропажу ценных бумаг. Гнев, охвативший его, передался остальным, всех обуревало единственное желание: немедленно броситься в погоню за Мертенсом и его приятелем.

Деньги должны были помочь ворам ускользнуть от преследователей, если бы им удалось добраться до какого-нибудь населенного пункта, поэтому нельзя было терять ни минуты. Участвовавших в погоне трапперов также требовалось снабдить необходимыми денежными средствами на тот случай, если от их наличия будет зависеть успех дела. Как говорится, нет худа без добра, и то обстоятельство, что грабители не смогли найти самородки, оказалось как нельзя более кстати…

Подъезжая верхом к Сан-Франциско с востока, путник вынужден сделать остановку в Окленде из-за лежащего на его пути залива шириной примерно одиннадцать километров. Серьезным препятствием залив, однако, не является ввиду наличия удобных, в том числе и для всадника с лошадью, средств для пересечения этой значительной водной преграды. Между Оклендом и Сан-Франциско курсируют широкие и надежные паромы.

С одного из таких паромов сошли как-то двое верховых, которые за все время плавания так и не сочли нужным покинуть седла. Их породистые кони имели весьма загнанный вид. Всадники же производили впечатление людей, давно забывших, что такое блага цивилизации. Их спутанные бороды клочьями свисали на грудь, лица скрывались под надвинутыми на лоб охотничьими шляпами с широкими полями, кожаные куртки, казалось, были сделаны из потрескавшейся древесной коры, а вся прочая одежда свидетельствовала о страшных испытаниях, выпавших на долю этих мужчин.

— Наконец-то, grace a dieu! — вздохнул один из них. — Вот мы и у цели, Марк, и я думаю, что нашим невзгодам скоро придет конец.

— Извините, капитан, но я никак не могу разделить вашей уверенности. Лично я почувствую себя спокойно, лишь стоя на палубе корабля, находящегося в нескольких милях от берега. Черт меня возьми со всеми потрохами, если Полковник не мчится за нами по пятам со всей своей шайкой!

— Это возможно, но не слишком вероятно. Полагаю, что нам удалось ввести его в заблуждение и он считает, что мы направились к перевалу, намереваясь попасть в Британскую Колумбию [47]. Мы не зря сделали этот огромный крюк.

— Хотелось бы думать, что вы не ошибаетесь, но я ни на йоту не верю этим паршивым трапперам и считаю за лучшее как можно скорей попасть на какое-нибудь судно и навсегда забыть об этой проклятой стране.

— Прежде всего нам надо снова обрести приличный вид.

— Для этого нужны деньги.

— Само собой. Посмотри туда. — Он показал направо, на стоявший невдалеке барак, под низкой крышей которого красовалась вывеска с грубо намалеванной на ней надписью: «Джонатан Ливингстон, торговля лошадьми».

— Торговля лошадьми? — сказал Марк. — За наших полудохлых кляч здесь много не дадут!

— Увидим.

И они повернули коней к дому с вывеской. Едва они спешились, как открылась дверь и из дома вышел человек, в котором за тысячу шагов можно было узнать еврея — торговца лошадьми.

— Кто вам нужен, джентльмены? — спросил он.

— Мы хотели бы видеть достопочтенного мистера Ливингстона, сэр.

— Так это я и есть.

— Вы покупаете лошадей?

— Хм… да… Таких, правда, нет, — ответил он, сопроводив свои слова пренебрежительным жестом, бросив, однако, при этом внимательный взгляд на измученных животных.

— Well, в таком случае, good-bye, сэр! — Мертенс мгновенно вскочил обратно в седло и сделал вид, что собирается удалиться.

— Мистер, потише, потише… Хотелось бы еще немного посмотреть на ваш товар.

— Если вы не покупаете «таких», то нам больше не о чем говорить. Мы вовсе не какие-нибудь там гринхорны!

— Так-так. Спуститесь, пожалуйста, снова! Хм, ужасно, ну просто ужасно! Вы приехали из прерии?

— Yes!

— Вряд ли смогу вам что-нибудь предложить; надо бы подождать, возможно, они еще выправятся, — ворчал он, внимательно осматривая лошадей со всех сторон. — Сколько вы за них хотели бы?

— А сколько вы дадите?

— За двоих?

— За обоих.

— Хм, тридцать долларов, не больше… но и не меньше.

В следующее мгновение Мертенс снова оказался в седле и не отвечая поехал прочь.

— Стоп, сэр, а сколько вы хотите получить? Сдается мне, что вы вовсе не прочь их продать.

— Да, но не вам.

— И все же вернитесь. Я даю сорок.

— Шестьдесят!

— Сорок пять!

— Шестьдесят!

— Пятьдесят!

— Шестьдесят!

— Не могу! Пятьдесят пять, и ни цента больше!

— Шестьдесят, и ни цента меньше. Всего хорошего!

— Шестьдесят? Это мне вовсе не подходит… Но стойте, эй, подождите же… останьтесь, вы их получите, свои шестьдесят, хотя эта скотинка и не стоит таких денег!

Мертенс, ухмыляясь, поворотил коня и снова спешился.

— Ну что же, забирайте. Между прочим, вместе с седлами и уздечками!

— Зайдите, мистер, а ваш приятель пусть пока постоит тут.

Торговец привел его в небольшой чулан, разделенный на две части старым дырявым занавесом. Исчезнув за ним, он через короткое время появился с деньгами.

— Вот шестьдесят долларов. Вы получили бешеные деньги!

— Ба, не смешите меня! Однако… хм… вас знают в Сити?

— Лучше, чем многих.

— Тогда вы мне, вероятно, можете подсказать…

— Где находится гостиница?

— Нет, мне нужен ближайший банк или ломбард.

— Ломбард… хм, а что вы хотели бы заложить?

— Не имеет значения.

— Это имеет значение, сэр, если вы действительно хотите, чтобы я дал вам именно те сведения, которые вам нужны.

— Я хочу продать одну ценную бумагу.

— Под какое обеспечение она выдана?

— Под золотой песок и самородки.

— Черт возьми! Покажите мне ее.

— Это не имеет смысла.

— Отчего же? Если эта ваша бумага в самом деле имеет ценность, я куплю ее сам. Я иногда совершаю подобного рода сделки — в тех случаях, заметьте, когда это сулит какую-то выгоду.

— Вот она! — Он достал найденный в Hide-Spot бумажник, вытащил оттуда одну из банкнот [48]и протянул ее торговцу. Пристально посмотрев на странного типа в ветхой, рваной одежде, тот изобразил на лице крайнее удивление.

— Двадцать тысяч долларов на предъявителя, банк Чарлза Брокмана, Омаха! Банкнота настоящая. Сколько же вы за нее хотите?

— А сколько дадите вы?

— Половину.

Мертенс взял бумагу у него из рук и направился к выходу.

— Всего доброго, мастер Ливингстон!