В феврале я начал позировать для портрета, который хотел оставить сыну, если погибну на войне. Обратился к художнику Огастесу Джону и условился об оплате. Вскоре мне стало трудно выбирать время для сеансов позирования, и наконец я вынужден был сказать, что больше не смогу приезжать к нему в мастерскую.
Художник попросил меня приехать еще раз, чтобы он сделал карандашный набросок, с которого он допишет портрет, — и я приехал.
26 февраля в мастерскую заглянул Бернард Шоу, чтобы побеседовать с художником, и оставался там до конца моего сеанса. Раньше я не встречался с Шоу и нашел его весьма занимательным [248] человеком с проницательным умом. В тот же вечер Шоу написал Огастесу Джону следующее письмо:
«26 февраля 1944 года Дорогой Огастес Джон! Сегодня днем мне пришлось говорить на всевозможные темы, чтобы развлечь Вашего натурщика и отвлечь его от мыслей о войне. Я видел одновременно вас обоих, двух знаменитых людей, и заметил поразительное несходство между вами. Вы крупный, рослый, белокурый, выглядели чуть ли не громадным по сравнению с тем весьма компактным мотком стальной проволоки, который, казалось, мог уместиться у Вас в кармане. Хороший портретист непременно воплощает в своей работе не только позирующего, но и самого себя; а поскольку себя, когда пишет, он видеть не может (как видел вас я), существует некоторая опасность, что в законченном портрете подменит собой натурщика. И в самом деле, Ваш портрет Б. Л. М. сразу же напомнил мне Ваш автопортрет из Лейстерской галереи. Он заполняет холст, создавая представление о крупном, рослом человеке. Он не смотрит на тебя, а Монти всегда производит своим взглядом сильное впечатление. Монти фокусирует все пространство в одной точке, словно увеличительное стекло; но на холсте пространства почти нет: Вы не оставили для него места. Сделайте вот что. Возьмите ту старую, пропитанную бензином тряпку, которой Вы стирали столько моих портретов (бывших шедеврами), и сотрите этот портрет начисто. Потом напишите маленькую фигуру, смотрящую прямо на зрителя сверху, как он смотрел на меня с помоста. Пишите его сидящим (с небольшим передним планом), подавшись вперед, на небольшой табуретке, подобрав под нее ноги, испытующе смотрящего проницательным взглядом, глаза его незабываемы. Фон: простор африканской пустыни. Результат: картина, стоящая сто тысяч фунтов. Нынешний набросок стоит, по совести, не больше Вашего пропитания за то время, пока Вы работали над ним. Вы, собственно, не заинтересовались этим человеком. Отвечать не трудитесь. Просто воспользуйтесь этим советом или отвергните его, по своему усмотрению. [249] Какой нос! И какие глаза! Назовите картину «Бескрайние горизонты и один человек». Представьте себе солдата, настолько умного, что он пожелал позировать Вам и разговаривать со мной! Всегда Ваш, Дж. Б. Ш. «.
Очевидно, Шоу передумал и 27 февраля написал Огастесу Джону снова:
«Мой дорогой Джон! Наутро я понял, что часть моего вчерашнего письма следует отвергнуть как вспышку старческого волнения; с деловой точки зрения портрет в нынешнем виде будет таким, какого ожидают заказчики и который они вправе получить (много краски и позирующий во весь холст). Между нами, там тонкий, красивый, присущий Вам цветовой план, убирать который нельзя. Видимо, будет лучше всего завершить этот портрет для заказчиков, а затем написать картину для себя. Только, поскольку у него наверняка не будет больше времени Вам позировать, Вам нужно будет незаметно сделать набросок-другой из кресла, в котором я сидел. Хуже всего, что на восемьдесят восьмом году жизни я не могу быть уверен, говорю разумно или несу старческую чепуху. Решать это я должен предоставить Вам. Как всегда искренне Ваш, но старчески болтливый Дж. Бернард Шоу».
Когда портрет был дописан, мне он не понравился, так как я не нашел в нем сходства с собой. Я не знал, как положено поступать в подобных случаях, и обратился к Огастесу Джону с вопросом, принять ли мне доставленный холст. Вот его ответ:
«19 мая 1944 года Мой дорогой генерал. Хотя я не преуспел в том, чтобы угодить Вам, я вполне вознагражден тем, что имел честь писать Вас и познакомиться с Вами. Не думаю, что Вы правы, отвергая картину, которой восхищались [250] многие знатоки, но мне в голову не придет навязывать Вам ее против Вашей воли. Я наверняка упустил какие-то Ваши черты, которые хотели бы видеть на портрете многие. Еще один-два сеанса, видимо, позволили бы добиться большего сходства. Вложенное письмо говорит, что Вы с полковником Дони не одиноки в осуждении этой работы. Я глубоко благодарен Вам за то, что Вы уделили мне так много времени, будучи заняты гораздо более важными делами. Спасибо за письмо. Искренне ваш, Огастес Джон».
Письмо, вложенное Огастесом Джоном.
«Уважаемый сэр. Я с громадным негодованием увидела в газете «Лиснер» за 4 мая Ваш портрет генерала Монтгомери. Можно подумать, Вам позировал древний Ганди или столетний старец. Я считаю это оскорблением генералу, он выглядит мертвецом, а не живым. Конечно же, заказчики были вынуждены принять Вашу работу, иначе Вы подняли бы скандал, как Вы уже сделали однажды, когда Вашу картину не вывесили. К тому же Вам пора отойти на задний план и уступить место молодым. Миссис М. Э. Тозер».
Этот портрет и карандашный набросок выставили в начале лета в Королевской академии искусств. Оба были проданы, и портрет теперь висит в картинной галерее в Глазго. (Огастес Джон пишет: «Дж. Б. Ш. приехал не поболтать со мной. Я пригласил его приехать и познакомиться с Монти по просьбе последнего. Во время разговора, длившегося около часа, генерал не позировал, а я не писал. Портрет приобрел университет Глазго (за хорошую цену)»). [251]
Два месяца до «Оверлорда»: апрель и май 1944 года
К концу марта подготовка к «Оверлорду» завершилась, и армии отправились в районы сосредоточения. Передвижения эти должны были занять много времени и начались рано; они стали серьезным испытанием для транспортных средств и железных дорог.
День высадки был намечен на 5 июня.
В течение всего апреля проводились учения, закончившиеся «генеральной репетицией» всех сил вторжения с 3 по 5 мая.
Я провел двухдневные учения в моем штабе в Лондоне 7 и 8 апреля, на них присутствовали все генералы общевойсковых армий. Моей целью было представить всем старшим командирам и их штабам полную картину «Оверлорда» — относительно генерального плана, проблем и плана ВМФ и действий авиации. Это было сделано в первый день. 8 апреля мы разбирали определенные ситуации, которые могли возникнуть в ходе операции — во время подхода по морю и после высадки на берег. В первый день присутствовал премьер-министр и обратился ко всем собравшимся.
28 апреля мой штаб перебрался в Саутуик-Хаус в районе Портсмута, он должен был стать нашим оперативным штабом в день высадки. Моя столовая разместилась рядом, в Брумфилд-Хаус.
В течение апреля я давал последние тактические наставления двум армиям, которым предстояло высаживаться в Нормандии. 14 апреля я написал следующее:
«1. Во время операции «Оверлорд» неопределенным фактором является скорость, с которой противник сможет сосредоточить напротив нас для контратаки свои моторизованные и бронетанковые дивизии. Мы должны внимательно наблюдать за ситуацией и не растягивать основные силы так, что они не смогут выстоять против решительной контратаки; с другой стороны, захватив инициативу с начала высадки, необходимо ее удерживать. 2. Лучшим способом противодействовать сосредоточению и сопротивлению противника будут достаточно мощные танковые удары во второй половине дня высадки. [252] Если две танковые бригадные группы будут выдвинуты вперед на фронтах обеих армий в тщательно выбранные районы, противнику окажется весьма затруднительно препятствовать наращиванию наших сил; из занятых таким образом районов дозоры и разведка будут продвигаться вперед, это замедлит продвижение противника к нашему оперативному плацдарму. В результате такой наступательной тактики мы сохраним инициативу и посеем тревогу в сознании врага. 3. Для достижения успеха такая тактика должна применяться в день высадки; ждать до следующего дня — значит потерять благоприятную возможность и инициативу. Бронетанковые части и бригады нужно сосредоточить настолько быстро, насколько будет позволять ситуация сразу же после высадки в первый день; может быть, это окажется нелегко, но планы для этого сосредоточения должны быть подготовлены, и приложены все усилия для того, чтобы их выполнить; тут потребуются быстрота и решительность, и танки должны пробиваться в глубь страны. 4. Результатом этой тактики явится создание надежных баз далеко впереди наших основных сил; если места их расположения будут тщательно выбраны, противник не сможет их обойти. Я готов пойти почти на любой риск, чтобы вести эту тактику. Рискну даже полностью потерять танковые бригадные группы — что в любом случае невозможно; времени, на которое они задержат противника, чтобы он смог их уничтожить, будет вполне достаточно, чтобы наши силы продвинулись вглубь и перегруппировались для мощного наступления. И когда основные силы будут продвигаться вперед, их задача значительно упростится тем, что бронетанковые подразделения будут твердо держаться впереди в важных районах. 5. Командующим армиями обдумать проблему в свете вышесказанного и сообщить мне о своих планах проведения этой тактики».
