Кроме несовершенной структуры командования, ситуацию усугубляло состояние системы связи, отнюдь не способствовавшее упрощению управления войсками. Со дня объявления войны французы настаивали на такой высокой степени радиомолчания, что радисты либо вообще не выходили в эфир, либо ограничивались короткими сообщениями, и, разумеется, не использовались мощные радиопередатчики. В результате радиосвязь в БЭВ не стала эффективным средством коммуникации, а за пределами БЭВ ее практически не существовало. В результате внутренняя связь в войсках союзников практически полностью осуществлялась по гражданским телефонным линиям, что всегда грозило утечкой информации.
Более того, с момента высадки во Франции в 1939 г. и до начала боевых действий в мае 1940 г. штаб БЭВ ни разу не проводил учений, войсковых или штабных. Это объясняли необходимостью радиомолчания, однако ничего не мешало проводить штабные учения на макете местности. Это привело к тому, что в БЭВ полностью отсутствовали общее понимание стратегии и тактической доктрины. Из-за возникающих расхождений во мнениях не находили компромиссных решений, не чувствовалось твердой руки высшего руководства в осуществлении единой линии. [54]
12 мая была достигнута договоренность о том, что координацию действий БЭВ и бельгийской армии возьмет на себя генерал Бийотт, который будет действовать от имени генерала Жоржа. Однако эта координация так и не превратилась в эффективное управление всеми участвовавшими в войне войсками. А в условиях боевых действий этот фактор имеет решающее значение. Генерал Бийотт выбыл из строя 21 мая, получив серьезные травмы в автомобильной аварии, и умер двумя днями позже. И уже никто не координировал действия бельгийских, французских и английских войск. Лишь тремя днями позже на место Бийотта назначили генерала Бланшара из 1-й французской армии, но было уже слишком поздно.
Основным каналом связи оставался обычный проводной телефон, дополнявшийся связными офицерами и личными встречами командующих или штабных офицеров. 16 мая наступление немецких войск началось с того, что отряды диверсантов перерезали телефонные провода, оборвав связь между штабами Верховного главнокомандующего генерала Гамелена и Северо-Восточного фронта (генерал Жорж). В тот же день прекратилась вся прямая связь между генералом Жоржем и 1-й группой армий (генерал Бийотт). С 17 марта Горт лишился телефонной связи со штабами бельгийской армии, которая располагалась на левом фланге от вверенных ему войск, 1-й французской армии, стоявшей справа, и Северо-Восточного фронта (генерал Жорж), находящегося у него в тылу. У трех командующих не осталось других средств непосредственного общения, кроме личных встреч.
План Горта состоял в следующем: при начале боевых действий выдвинуться вперед с мобильным штабом, оставив главный штаб в Аррасе. Но по мере развития событий все больше офицеров говорили, что их место в передовом штабе, который раздувался на глазах, так что от этого варианта пришлось отказаться. Поэтому окончательный вариант предполагал лишь создание выдвинутого далеко вперед небольшого командного пункта. Из-за системы связи, неадекватной стоящим перед ней задачам, командный пункт можно было разместить лишь в тех местах, где на поверхность выходили кабели международной телефонной связи, таких мест было очень немного, и расположены они были на [55] значительном расстоянии друг от друга. Связь эта, само собой, также не обеспечивала необходимых секретности и надежности. А те несколько радиостанций, которыми располагали войска, не могли справиться с потоком информации. Да и размеры командного пункта росли и росли.
Наконец, никуда не годилась и организация разведки. 15 мая у французов, занимавших позиции справа от БЭВ, возникли серьезные проблемы. Немцы осуществили прорыв на участке фронта 9-й французской армии, а у штаба командующего БЭВ не было связного офицера в штабе этой армии, какой, к примеру, был в 1-й французской армии, чьи позиции примыкали непосредственно к позициям с БЭВ. Так или иначе, но Горт получил подробную информацию о прорыве фронта с запозданием. Не вызывает сомнений, что его штаб (разведка) не получал от французов оперативной информации о ситуации, складывающейся как с французскими, так и немецкими войсками. И тогда было принято поразительное решение. 16 мая Горт вызвал начальника разведки (генерал-майора Мейсона-Макферлана) и поручил ему с небольшими силами защиту правого фланга позиций БЭВ с тыла. Генерал взял с собой старшего штабного офицера своего отдела (подполковника Джерадда Темплера). Как следствие, генерал Горт часто оставался без оперативной информации о противнике. В целом, распределение обязанностей между штабом и командным пунктом было плохо продумано с самого начала, весь план такой организации штабной работы свидетельствовал о непрофессиональном подходе его разработчиков.
Сказанного вполне достаточно, чтобы показать, что с точки зрения командования и управления войсками, противостоящими немцам во Франции в мае 1940 года, битва была, практически проиграна, еще не начавшись. Все было сшито на живую нитку.
Кто должен нести главную ответственность? Очевидно, генерал Гамелен. Он занимал пост главнокомандующего и, следовательно, отвечал за всю кампанию. Он ничего не сделал для того, чтобы кардинально изменить ситуацию в лучшую сторону. Но я также виню и британский генеральный штаб. Он не имел права посылать английскую армию на фронт при такой несовершенной [56] системе управления войсками. Ясно, что в значительной мере виноваты Горт и его начальник штаба. Зная о наличии серьезных проблем в высших эшелонах командования, они просто обязаны были более профессионально организовать работу своего штаба. Я никогда не был высокого мнения о штабных работниках. Впрочем, для подчиненных это обычное явление!
Сектор моей дивизии располагался к югу от Лилля. Передо мной ставилась задача соорудить оборонительные позиции, которые стали бы продолжением линии Мажино за пределами бельгийской границы. До 10 мая Бельгия оставалась строго нейтральной страной. Помимо создания оборонительных, я готовил дивизию к активным боевым действиям, зная, что рано или поздно дело до этого дойдет. Происходящее вызывало у меня глубокое негодование. Франция и Англия ничего не предпринимали, когда Германия проглатывала Польшу. Мы ничего не предпринимали, глядя, как немецкая армия перемещается на Запад, исключительно с тем, чтобы потом атаковать нас. Мы терпеливо ждали, когда же это случится. И все это время лишь изредка бомбили Германию листовками. Если это называлось войной, то я такой войны не понимал.
Я хорошо помню приезд Невилла Чемберлена в мою дивизию. Это случилось 16 декабря 1939 года. После обеда он отвел меня в сторону и сказал тихим голосом, чтобы никто не услышал: «Я не думаю, что у немцев есть намерение атаковать нас. А вы?»
Я не стал скрывать, что, по моему разумению, наступление начнется, как только они сочтут, что время пришло. Но сейчас стоит зима, и нам надо готовиться к тому, что с приходом тепла начнутся тяжелые бои.
3-я дивизия, несомненно, с пользой использовала первую военную зиму и постоянно проводила боевые учения. Если бы немецкая армия нанесла удар по бельгийцам, мы должны были выдвинуться вперед и занять сектор по обе стороны Лёвена за рекой Диль. Я готовил дивизию к выполнению этой задачи, перемещая войска на такое же расстояние на запад, отходя в глубь Франции. Мы научились совершать длинные ночные переходы и в темноте занимать и оборудовать оборонительные позиции, чтобы к утру во всеоружии встретить атакующего [57] противника. Я чувствовал, что нам придется сделать это, и так оно и получилось.
Моим корпусным командиром был генерал Брук (ныне лорд Алан Брук). Мы вместе преподавали в штабном колледже, и я хорошо его знал. Я питал и питаю к нему чувства глубокого уважения и восхищения. Считаю его лучшим солдатом, которым могла бы гордиться любая страна. Я никогда не беспокоил его по мелочам и, насколько помню, ни разу не задавал ему вопросов, получив приказ даже в самой сложной оперативной обстановке. Собственно, вопросов и не возникало, потому что его приказы и указания отличала предельная четкость. Он никогда не контролировал меня в том, как именно я выполняю его приказы. Несколько раз он выругал меня в щекотливых ситуациях, всегда поддерживал, когда другие ополчались на меня. Временами он был недоволен мной и выговаривал мне, но я никогда не обижался, потому что знал, что получил по заслугам.
