– Убили! Убили!

Толпа, словно подхваченная порывом ветра, кинулась к воротам Детинца и бурным потоком влилась через них. Зыбата, подхваченный толпой, очутился в передних ее рядах. Он увидел своего друга Варяжко, покрытого кровью, но державшегося на ногах и в страшном негодовании кричавшего так, что его голос слышен был даже в реве толпы.

– Заманили князя, заманили и убили! – кричал Варяжко. – Предатели… На безоружного руку подняли. Он к вам с добром и любовью шел, он вам мир нес, он ради того, чтобы крови вашей не пролить, смирился и гордость свою победил, а вы вместо того убили его из-за угла!

– Да кто кого убил? Кто? Как смеют нас убийцами называть?! – шумела толпа.

– Князя вы убили. Ярополка.

Зыбата заметил, что с крыльца соседней избы, у дверей которой стояли Блуд и Нонне, вдруг кинулись к Варяжко два зверского вида, вооруженные короткими мечами варяга. Обезумевший от горя любимец несчастного Ярополка и не заметил угрожающей ему опасности, и варяги моментально изрубили бы его, если бы Зыбата вдруг не кинулся вперед, и заграждая Варяжко своим телом, не крикнул как мог громко:

– Прочь! Как вы смеете! Ежели Варяжко неправду говорит, то пусть князь его рассудит.

Смелые слова Зыбаты произвели впечатление на толпу.

– Да, да, пусть князь рассудит, пусть он разберет, кто Ярополка убил, и мы ли, люди киевские, в его смерти повинны.

Зыбату, Варяжко и Феодора окружило живое кольцо. Арконцы-варяги подняли было мечи, чтобы врубиться в людскую массу, но в это время воздух задрожал от громкого клича, вырвавшегося сразу из нескольких тысяч грудей.

– Здравствуй навеки, князь наш Владимир! Привет тебе, Солнышко Красное! – В ворота Детинца на красивом статном коне, окруженный толпою блестящих воинов, въезжал Владимир.

– Опоздал, опоздал, – прошептал Зыбата.

Владимир сразу заметил: произошло что-то необыкновенное. Он зорко всматривался, пытаясь отыскать взглядом Ярополка, но того нигде не было видно. А вокруг ревела толпа, воодушевленная неподдельным восторгом. Но когда Владимир чуть приостановил коня, первым возле него отказался трепетавший от гнева Варяжко. Он схватил окровавленной рукой поводья и неистово закричал:

– Князь Новгородский, суда требую! – Вид Варяжко был страшен, лицо перепачкано кровью, которая текла по его одеждам и кое-где уже подсохла и запеклась. Однако Владимир даже не дрогнул, увидев перед собой этого человека, требовавшего суда. Он сразу узнал его.

– Над кем тебе мой суд нужен? – спросил он. – Кого ты к ответу зовешь?

– Тебя, князь Новгородский! – хрипло зхохотал Варяжко.

– Меня? В чем же ты меня обвиняешь? – удивился Владимир.

– В вероломстве виновен ты. Ты, ты. Что на меня смотришь с таким удивлением? Ты заманил в западню несчастного брата и приказал убить его.

– Я? Ярополк убит? Я его убийца? – в голосе Владимира зазвучали нотки неподдельного изумления. – Нет, это неправда.

– Поди и взгляни, – указал Варяжко на те хоромы, которые были отведены для Блуда, – поди и взгляни, новгородский князь, на свою жертву. Ты сам увидишь, что в притворе он лежит, зарубленный мечами твоих слуг, бездыханный. Кругом него кровь, кровь твоего отца, твоя кровь, – и ты смеешь еще говорить, что неповинен в смерти его. А-а, совесть-то и в тебе заговорила. Бледнеешь ты, убийца вероломный!

Действительно, красивое лицо Владимир покрылось вдруг мертвенной бледностью; он даже слегка качнулся в седле, как будто весть о смерти Ярополка поразила его тяжелым ударом. Кругом стоял народ, безмолвный, смущенный. Глаза всех были потуплены; на Владимира смотрели только горящие ненавистью очи Варяжко.

– Кровь своего отца ты пролил! – гремел исступленный воин. – Печенегам лютым уподобился ты! Да и печенеги-то отца твоего, Святослава, в честном бою убили: Куря, их князь, на единоборство с ним вышел. А ты заманил брата, милость ему обещал свою, а как пришел он, так мечи его по твоему приказу и приняли.

Владимир задрожал. Бледность быстро исчезла, лицо его вдруг запылало; он приподнялся на стременах, окинул гордым взором молчавшую толпу и звучно крикнул так, что каждое его слово отдавалось во всех уголках Детинца:

– Народ киевский, слышишь ли ты? В коварстве винит он меня, – указал Владимир на Варяжко, – говорит, что повинен я в крови брата своего, Ярополка, что убил его, как вероломный предатель, заманив к себе. Так прими же ты мою клятву. Тем, кто в Перуна верует, Перуном я клянусь, кто Одина чтит, Одином и Тором клянусь, кто Невидимому Богу христианскому служит, пред теми я именем их Бога клянусь, что и в мыслях у меня не было поднять руку на брата моего старшего. Сердцем хотел я примириться с ним. Не по великокняжескому столу Ярополк был, но все-таки смерти он не заслуживал; в мыслях моих было отдать ему удел любой, какой он ни пожелал бы, чтобы жил он там как душе его угодно. Крови его не хотел я, и в ней неповинен я. Веришь ли мне, народ киевский?

Ни один голос не отозвался на этот вопрос; очевидно, все были уверены, что смерть Ярополка не обошлась без участия Владимира.

Горькая улыбка заиграла на губах князя.

– Ой ли, вижу я, – так же звучно проговорил он, – что нет мне веры! Все молчат, никто ответить мне не хочет, так пусть же тогда сам народ меня казнит. Отдаюсь во власть его. Пусть умру я, если думают киевляне, что повинен я в вероломстве. Но пусть только скажет мне народ, что не верит он моей клятве.

– Я, Владимир, верю тебе и без клятвы твоей, – вдруг выдвинулся Зыбата, – Богу Невидомому, христианскому служу я и знаю, что не попустил бы Он клясться Своим именем, если бы была на тебе кровь брата твоего. Эй, народ киевский! Неповинен в злодеянии Владимир князь, так же неповинен, как Ярополк не был повинен в крови Олега Древлянского. Убил его Свенельд за Люта, сына своего, а укор за кровь без вины на Ярополка пал. То же и с Владимиром теперь. Неповинен он, а ежели умереть тут ему суждено, так я и умру вместе с ним.

– Спасибо, Зыбатушка, – тихо проговорил князь.

Он хотел еще что-то сказать смелому христианину, но вдруг около него, словно шум морского прибоя, загудели голоса:

– Неповинен князь Владимир, неповинен в Ярополковой смерти! Другие тут руки поработали. Хотим его князем своим! Хотим его князем над нами! Никого другого, кроме тебя, не желаем! Красное Солнышко, в Ярополковой гибели не виним тебя! Привет тебе, стольный князь Киевский!

Собиравшаяся буря рассеялась; снова засияло солнце любви, и Владимир понял, что с этого мгновения он становится в Приднепровье, а пожалуй, и во всей Руси, большим владыкой, чем и отец его, Святослав, и славный киевский князь Вещий Олег.

– Спасибо тебе, народ мой! – крикнул он, нашедши мгновение, когда крики несколько смолкли. – Спасибо тебе! Обещаю тебе, что по княжьей правде своей разберу я, кто виновен в Ярополковой смерти, и покараю вероломцев. Ты же, Зыбата, и ты, Варяжко, идите в хоромы мои. Ты, Варяжко, верный был слуга моему злосчастному брату, и ради памяти его дам я тебе мои великокняжеские милости. Но теперь хочу я поклониться телу Ярополка, хочу плакать близ него, вспоминая детство наше. А потом суд мой праведный.

Он тронул коня.

А кругом к нему жались народные массы, и все громче и громче несся клич:

– Солнышко, солнышко наше красное, Владимир свет Святославович!