В моем номере было много дверей: одна выходила в бассейн, другая еще куда‑то, третья — в сад. Хозяин постоянно спрашивал, довольна ли я, все ли в порядке. Однажды я сказала, что недовольна. Он заволновался, спросил, в чем дело. Я сказала:
— На вашем отеле нет моего флага, флага моей страны.
Отношения между СССР и Португалией были тогда плохими. Но когда я спустилась вниз, на отеле уже висела красная тряпка. Наверное, у хозяина были потом неприятности. А Перцов (он ведал в ЦК компартиями Испании и Португалии, очень хороший был человек, таким, как я себе раньше представляла, и должен был быть коммунист) сказал:
— Лида, вы совершили героический поступок!
Через два дня мы уехали. И не успели заехать за угол, как этот флаг был, я думаю, снят…
Очень большое впечатление на меня произвела Испания. Я всегда хотела пойти на корриду. Можете считать меня жестокой, но это потрясающее зрелище, необыкновенно красивое. Когда вы приходите, вы должны вывесить на край барьера свой платок. Там бывают роскошной красоты платки, которые из рода в род передаются. Когда смотришь на эти барьеры, они — как огромный ковер. Я тоже повесила свой русский платок, павловский. И почувствовала себя испанкой.
И вот вы готовитесь к зрелищу. Сначала вас знакомят с быком, сообщают его родословную, вес, имя. Рассказывают, как готовят его к бою, какую подготовку получают тореро, матадор… И наконец, объявляют, кто сегодня герой дня.
Когда я присутствовала, было три действа. В первом выступал невзрачный щуплый тореро. Он выходит, его представляют, он снимает шляпу и бросает ее своей возлюбленной, которой посвящает борьбу. Потом он уходит. Появляется бык. Его долго держат в темноте. Никакого красного цвета он не видит. Он вообще дальтоник. Просто он выскакивает на арену и обалдевает от света. Появляется пикадор на лошади, он втыкает в спину быка пики, и судьи ждут, пока бык потеряет силы настолько, чтобы можно было начать бой на равных, и только тогда выходит тореадор… Я сидела близко, и вот это — глаза в глаза, когда и человек, и бык на краю опасности, — это гипнотизирует. Я орала там как сумасшедшая. Все зависит от того, красиво или некрасиво ведет бой тореадор. Хорошо, когда он сразу попадает в темя — тогда бык меньше мучается. А первый не попал. Его освистали и прогнали. Я орала по — русски: «Вон его!» А его дама бросила ему обратно шляпу. Второй — стройный, высокий, красивый — посвятил бой мэру. Он воткнул свою шпагу по рукоятку, и бык склонился, упал, и тореро отрезал у него ухо…
Здесь философия одна — борьба двух сил, борьба с быком один на один. Здесь риск, и сила, и умение, и воля, и ум, и все, что угодно. И красота. В миллион раз больше жестокости происходит вокруг, и мы говорим: «Ах, как жестоко!» А когда умирает бык, его утаскивают за кулисы, а герой красуется с его ухом или двумя ушами.
Там такие страсти! Единственное, что я не могла, — есть мясо только что убитого быка. Богатые люди шли в ресторан — там подавали свежее блюдо… Но все остальное я делала.
Только потом я узнала, что в Португалии тоже существует коррида, с той лишь разницей, что там не убивают. Борьба идет, но не втыкают шпагу. Там нет убийства.
Я ненавижу жестокость. Я не могу ее понять, не могу играть жестоких героинь. Вот, например, когда режиссер Браун пригласил меня на роль хозяйки в «Матросе Чижике», я отказалась. Я придумала какие‑то причины, чтобы не обидеть режиссера, посоветовала пригласить Чередниченко… А корриду я воспринимала по — другому. Мне говорили: «Как ты могла, как тебе не стыдно, какая ты жестокая!» Но ведь это элемент культуры целого народа!
Когда я ехала на корриду, уже в другой раз, был праздник — вся страна в этот день танцует фламенко. Это очень красиво и музыкально. Все мужчины показывают своих женщин. Кто в автомобиле, кто верхом на лошади. Женщины в ярких нарядах, гребень в волосах, гордая осанка…
Я тоже сидела на лошади, и гребень у меня был испанский, и седок отличный. Все это незабываемо!
Вот еще несколько случайных впечатлений.
…Мы летим в роскошном, комфортабельном самолете из Афганистана в Ливан. Я такой внутренней отделки никогда не видела. Возвращается из туалета Лучко, слегка обалдевшая:
— Слушай, там такое творится — с ума сойти можно! Все перламутровое, розовое, крахмальные салфетки разного цвета, разных размеров, кресло вертится… Там такие кремы, такие лосьоны! Беги туда, наши кремы выброси, а их положи.
Я пошла, села… С трудом разбираю: дневной лосьон, ночной крем… Бутылки такие красивые. Выбрасываю наши кремы в туалет, освобождаю две баночки, беру бутылку с лосьоном, нажимаю… И вдруг все содержимое брызнуло фонтаном в потолок, на меня, на костюм, на зеркало, на салфетки! Какой ужас! Вообще, когда я еду в поезде, а там грязная стена, к которой я поворачиваюсь лицом, я тут же начинаю ее мыть, мою стол, сиденья, меня раздражает грязь, беспорядок. Я, наверное, ненормальная. Но и в страшном сне мне не могло присниться, что когда‑нибудь буду драить туалет на международных авиалиниях! Какой кошмар! Я стала этими салфетками все очищать: лицо, зеркало, костюм. Сижу в туалете 10 минут, 20, 30, 40. Ко мне уже стучатся. А я не вышла, пока не навела порядок.
— Господи, ну наконец‑то, — облегченно вздохнула Лучко. — Я решила, ты там душ принимаешь и мажешься всеми этими кремами.
Я рассказала все, что случилось. Она умирала от смеха… Кинозвезда Советского Союза ворует в самолете лосьоны!
…Я собираюсь в круиз вокруг Европы на целый месяц. Я в круизах была три раза, денег не жалела, хотя дорого было… Здесь очень важно, кто сосед по каюте, чтобы не смотреть разными глазами на мир и разными интересами не жить. Я была в отчаянии: с кем окажусь? Можно поехать, а потом проклинать все на свете. На собеседовании в райкоме (тогда без собеседований за границу не выпускали) ко мне подошла женщина:
— Я жена Микояна, конструктора самолетов. Хочу предложить вам ехать в одной каюте.
Я с радостью согласилась. И не прогадала. Она оказалась умной, доброй, мягкой, приветливой спутницей, к тому же знала четыре языка, что в круизе, мягко говоря, нелишне. Мы с ней быстро подружились. Наши интересы сошлись не вокруг тряпок. Она мне рассказывала про своего мужа, детей, внуков. И вдруг в первом же магазине, в который попали, мы увидели на витрине маленькую модель «Мига». Радовались, как дети!
В круизе что хорошо? Вы плывете, а страны меняются — Турция, Греция, Италия… И в каждой стране непременно попадаете в столицу. Перед приездом, скажем, в Англию на теплоходе делаются сообщения, рассказывают о последних событиях, и вы подъезжаете к порту во всеоружии знаний. Помимо того, мы сами тоже старались. Я узнала много любопытных вещей. Например, в Португалии есть город Порто. Это родина портвейна. Там необыкновенные пробковые рощи, а в грандиозных винных подвалах разливают портвейн.
Когда мы вернулись в Москву, по телевизору как раз показывали Порто, и я увидела то место, где я стояла. И знала больше, чем мои знакомые. Чувство очень приятное…
Сейчас в круизы ездят «новые русские», не знаю, правда, с какой целью. Может быть, и с познавательной…
В число стран, где я не раз бывала, входит Китай. Многие удивятся, но если бы мне сегодня предложили на выбор поездку в Париж (хотя в Париж можно ездить всегда и каждый раз очаровываться) или в Пекин, я предпочла бы Пекин или китайские провинции. Эта любовь к Китаю и привязанность к нему во мне крепки… Кажется, это взаимно — китайцы тоже меня любят. Доказательство тому — журналы, которые они мне до сих пор присылают, и письма, которые они мне пишут.
Это началось давно, когда еще был Мао Цзэдун. Герасимов с Рапопортом делали картину «Освобожденный Китай», которая имела большой успех. В это же время там был Симонов. Они были знакомы с Мао Цзэдуном, который их принимал. У меня такое впечатление, что я с ним тоже лично была знакома. Мао Цзэдун подражал Сталину в медлительности движений, в том, как долго прикуривал трубку, не спеша гасил спичку, пристально смотрел на собеседника.
