— Неловкость?
— Да. Рико всем и каждому говорил, какая у него чудесная взрослая дочь. Он был так горд, так счастлив, а ты никого к себе не подпускаешь и воротишь нос от любого предложения познакомиться с его друзьями.
— Неправда!
— Правда. Я знаю, ты делала это не нарочно по рассеянности или не подумав, — но теперь мой дом здесь. Есть люди, с которыми я вижусь каждый день… и мне было бы стыдно, если бы они за моей спиной говорили, что моя дочь…
— Грубиянка? — обмерла Одри.
— Настырная, — покачала головой мать. — Это на тебя не похоже. — Затем она закусила губу, вздохнула и призналась: — Нет, похоже. Ты действительно настырная, но никогда не была грубой. Мнение людей имеет большое значение, Одри. Нельзя отвергать их, потому что они тебе неинтересны или потому, что твой ум занят чем-то другим. Я думала, это будет так приятно, — грустно добавила мать. — Мне хотелось, чтобы ты приехала, хотелось показать тебе Рим. Но ведь ты бы не появилась, если бы речь не зашла об этом несчастном куске земли, правда?
Одри начала слабо защищаться:
— Конечно, я бы приехала, но ведь прошло всего шесть месяцев, я думала, вам хочется побыть вдвоем…
— Ты говоришь искренне?
— Да. — Но искренностью тут и не пахло; она выдумала эту причину, чтобы заглушить укоры собственной совести. А правда заключалась в том, что затея с приютом для животных так увлекла ее, что все остальное ушло на второй план. Она прекрасно знала, что родители изнывают от желания показать ей Рим, похвастаться тем, как Рико заботится об Эмили…
Проанализировав свое поведение после приезда, Одри почувствовала себя последней дрянью. То, что все это было сделано без злого умысла, роли не играло.
— Мне очень жаль, — с несчастным видом пробормотала она. — Я и в самом деле не хотела показаться грубой; просто если я не смогу найти места для несчастных животных, их придется выпустить, а при одной мысли об этом у меня душа разрывается.
— А у меня разрывается душа при мысли о том, что ты не похожа сама на себя.
Это был завуалированный упрек, подразумевавший, что люди важнее животных. Что ж, спорить не приходилось.
— Мне очень жаль, — снова сказала Одри. — Но…
— Никаких «но», — мягко прервала ее мать. — Просто попытайся взглянуть на свое поведение со стороны. Впервые в жизни Рико получил возможность о ком-то заботиться, на кого-то изливать свою любовь. Итальянцы помешаны на семье; у всех его кузенов, племянников, племянниц есть дети, которыми хвастаются и о которых говорят часами…
— А у бедного Рико одна я!
— Да, Одри, и на твоем месте я бы позаботилась о нарядах и макияже.
— Но я ничего с собой не привезла!
— Я знаю… потому что ты не собиралась ни с кем знакомиться, — грустно сказала мать.
Одри посмотрела на укоризненное лицо матери широко раскрытыми глазами, протяжно вздохнула и огорченно подумала, почему жизненные сложности сваливаются на человека так же одновременно, как приходят на остановку автобусы.
— Я обещаю сделать для него все, что смогу…
— Не потому, что ты должна, Одри… — начала Эмили, и молодая женщина почувствовала себя вдвойне несчастной — и из-за слов матери, и из-за своей черствости. Она искренне любила отчима и должна была осознавать важность своего приезда, обязана была понять это еще до того, как заварилась каша с участком.
— Нет, не потому что должна, — пообещала она. — Потому что я так хочу; потому что я ни за что на свете не обидела бы его. Или себя. Я даже извинюсь перед Витторио, — добавила она, изобразив улыбку. — Но я действительно не знала, что вы снимаете у него квартиру.
— Мы не снимаем ее, — возразила мать. — Это его квартира.
Пораженная Одри воскликнула:
— Ты хочешь сказать, что он живет здесь? Постоянно?
— Да. Ты должна была догадаться, потому что это не тот адрес, который я тебе давала.
— Извини, не догадалась. Я не посмотрела на адрес, когда мы приехали из аэропорта. Как я могла догадаться? А когда ты сказала, что номер телефона другой, я подумала, что ты просто сменила его по каким-то соображениям. — Были и другие вещи, на которые она не обратила внимания. Тут Одри нахмурилась. — Но я писала вам каждую неделю, — пробормотала сбитая с толку молодая женщина.
— Рико каждое утро заезжает в нашу квартиру за почтой!
— Но если у вас есть своя квартира, почему вы живете здесь?
Смущенно улыбнувшись и вспыхнув до корней волос, мать пробормотала:
— Потому что Рико хотел, чтобы у меня была одна из этих ванн — ну, с пузырями… Я не соглашалась, но в гостинице, где мы проводили медовый месяц, была такая ванна, и…
— И вам понравилось нежиться в ней вдвоем? — догадалась Одри, задыхаясь от смеха.
— Да… Хоть мне и пятьдесят лет, это не значит, что я не…
— …Получаешь удовольствия от секса? — Одри крепко обняла мать, сама не зная, чего ей больше хочется: смеяться или плакать. — Ох, мама… — вздохнула она, стараясь сдержать улыбку. — Ну, продолжай; Рико хотел, чтобы у тебя была… и…
— И попытался припаять кран самостоятельно.
Тут смех прорвался наружу: по выражению лица матери было понятно, что Рико решил сделать это сам, потому что боялся непристойных замечаний рабочих.
— И переоценил свои силы? — догадалась Одри.
Мать тоже рассмеялась и кивнула.
— Мы залили не только нашу квартиру, но и нижний этаж!
— И на время ремонта Витторио пригласил вас к себе?
— Да. Так что, сама понимаешь, моя дорогая…
— Не понимаю, почему никто не объяснил мне это четыре дня назад?
— Я была уверена, что объяснила… Так ты извинишься перед ним?
— Да, — вздохнула Одри. — Извинюсь.
— Вежливо? — не отставала мать.
— Да, мама, вежливо. Но это будет ужасно, потому что…
— Потому что он ищет для тебя другой участок земли, чтобы тебе не пришлось выпускать твоих зверей, верно?
— Нет. — Одри готова была сгореть от стыда. — Все это было…
— Эмоциональным шантажом?
— Нет. Приступом сварливости. — Она жалобно улыбнулась матери и вдруг рассмеялась.
— То-то же, — успокоилась Эмили. — Вот это как раз в твоем стиле!
— Да уж… Неужели я действительно была такой ужасной?
— Угу…
— Мне очень жаль, но…
— Да, я понимаю, ты тревожилась о своих животных. Одри, я и вправду все понимаю, но это не вина Витторио. На самом деле он испытывает множество трудностей и идет на это только ради тебя.
Ради нее или ради Рико и матери? Теперь ясно, почему он настаивал на ее приезде. Витторио вызвал ее вовсе не для переговоров об аренде земли, а потому что считал, что она обязана навестить родителей. Какое ему-то до этого дело?
— А теперь пошли, — ласково сказала мать. — Тебе нужно позавтракать; кофе еще горячий. Ты ведь не хочешь опоздать на экскурсию?
Нет, она не хотела опоздать на экскурсию.
— Почему он тебе не нравится? — спросила Эмили, пока Одри торопливо намазывала рогалик маслом и джемом.
— Витторио? Сама не знаю, — уклончиво пробормотала дочь. — Просто он выводит меня из себя!
Выводит? О да, в самом деле выводит. До такой степени, что приходится сдерживать свои сексуальные фантазии вроде желания сорвать с него одежду, повалить на кровать и изнасиловать… О да, объяснить это было бы легче легкого, правда? Объяснить, что с первого взгляда (а познакомились они на свадьбе ее матери и Рико) она испытала такое ощущение, словно ей на голову упал кирпич. Она улыбалась, а Витторио смотрел на нее с насмешливым любопытством. А потом Одри попыталась убедить себя, что он высокомерный, самодовольный и смотрит на жизнь, как на игру. Его собственную игру.
Одри знала, что он богат, знаменит, и решила, — как всегда, поторопившись, — что перед ней записной сердцеед. Конечно, вскоре она обнаружила свою ошибку. У него действительно были увлечения, однако касались они археологии. Одной археологии.
Мать упрекала ее в эгоизме, но разве тот же упрек нельзя было предъявить Витторио? Одри заботили только ее животные, а Витторио — его черепки. Впрочем, похоже, так думает она одна. Рико любил и уважал Витторио. Мать находила его очаровательным. С чего она это взяла? Витторио не очаровывал людей, а попросту игнорировал их. В упор не видел!
