— Это неважно.

— Да, конечно. — Но она чувствовала себя последней дурой, раньше ей не доводилось ощущать ничего подобного. — Я даже не спросила, как ваши руки. Все в порядке?

Он опустил глаза, равнодушно посмотрел на ярко-красные костяшки и пошевелил пальцами.

— Все нормально.

Одри кивнула.

— Я попрошу Аньезу приготовить вам постель, — отрывисто сказала она и ушла в дом.

На следующий день было еще хуже. Отношения так и не налаживались. Она была слишком напряжена, а он скорее груб, чем вежлив. Но глупее всего было то, что Одри не могла вспомнить, как она общалась с ним раньше.

После на редкость молчаливого ленча Одри сделала вид, будто ей что-то нужно в деревне, и спаслась бегством. Она остановилась на полдороге и тоскливо уставилась в никуда. Такое положение могло продолжаться до бесконечности; выносить его больше не было сил. Если он не хочет с ней разговаривать… Она вернулась и застала Витторио в его комнате.

Он собирал вещи, злобно запихивая их в дорожную сумку.

— Вы уезжаете? — испуганно спросила Одри.

— Да, — глядя в окно, резко бросил Витторио.

— Но почему?

— Почему? — с горьким смешком переспросил Маричелли, стиснул кулаки и резко обернулся к ней — Потому что не могу этого вынести!

— Не можете вынести? — слабым эхом повторила она. — Меня?

— Да! Не могу больше желать вас! Не могу принимать холодный душ! Не могу чувствовать… К черту все! — Он вдруг схватил Одри, прижал к себе, заглянул в ее широко раскрытые удивленные глаза и начал целовать с жадностью, которая сначала ошеломила молодую женщину, а потом вызвала горячую волну ответного чувства.

Он сбросил на пол дорожную сумку и уложил Одри на кровать, продолжая целовать ее с нараставшей страстностью.

Одри, опаленная жаром желания, горячо отвечала ему и обнимала так крепко, словно не собиралась отпускать до конца жизни.

— Хочу обнимать тебя обнаженную, — хрипло и настойчиво произнес Витторио, не отрывая губ от ее шеи. — Хочу покончить с этим мучением.

— Мучением? — вздрогнула она.

— Да! Не могу больше чувствовать себя беспомощным дураком! Не могу видеть твою боль и не знать, как ее смягчить!

— Мне уже лучше.

— Да, но это не моя заслуга. — Он поднял голову и простонал: — Когда я смотрю на тебя, у меня душа разрывается! — Витторио поправил прядь ее волос, выбившихся из прически, и беспомощно посмотрел в испуганные глаза Одри, и только тут она поняла, что перед ней страстный итальянец, мужчина с горячей кровью, а не холодный, сдержанный и расчетливый англичанин.

— Ты ни в чем не виноват… — начала Одри, гладя Витторио по спине.

— Разве? Твоя мать сказала, что Полу не хватает великодушия… А мне его хватило? — с горечью спросил он. — После катакомб ты была потрясена, измучена, испугана, а как я вел себя? Обвинял тебя, как будто сам безгрешен!

Его глаза блеснули гневом, словно прорвалась запруда, из Витторио хлынули горячие, страстные английские и итальянские слова, полные боли и отвращения к самому себе. Ошеломленная, Одри смотрела на любимого мужчину как загипнотизированная.

— Перестань, пожалуйста, перестань! — наконец крикнула она и, жалея его и себя, взмолилась: — Не надо! Это не твоя вина, всему причиной моя дерзость. Ведь я осуждала и даже обвиняла тебя! Если меня что-то и мучает, так это совесть.

— Правда?

— Да! Ты все устроил, всех известил. А я словно оцепенела, — пристыженно закончила она. — Если бы не ты…

— Если бы не я, — мрачно закончил он, — ты бы не испытала такого душевного потрясения! Я хотел обнять и успокоить тебя, но не посмел, думая, что ты возненавидела меня! Ты гуляла, ела, одевалась, а сама была как робот, как запрограммированная кукла!

— Неужели? — тревожно спросила она. — Просто я волновалась и плохо спала…

— Знаю! И это надрывало мне душу!

— Но теперь мне лучше, — ласково произнесла Одри, еще больше мучаясь угрызениями совести. Как можно было не видеть, что Витторио переживает именно из-за нее? — Прости меня.

— За что? За то, что ты живой человек? — Выражение его лица смягчилось. Витторио разгладил морщинку на ее лбу, вздохнул, вынул шпильки из прически Одри, распустил волосы по плечам и снова посмотрел в глаза.

— Я видела, как ты хлопотал в больнице, и чувствовала себя совершенно ненужной. Всю жизнь я была сильной и самоуверенной, а тут наблюдала за тобой, как беспомощный ребенок.

— В мою жизнь ворвалась упрямая, надменная женщина, смотрящая на мужчин свысока, как на жалких глупцов, поселилась у меня в доме, словно имела на это все права, и принялась распекать меня. А я не нашел ничего лучшего, как заняться чтением нотаций… А потом я поцеловал тебя, и все изменилось, пока не приехал Пол — твой Пол… — уточнил Витторио с ошеломившей Одри горечью.

— Он вовсе не мой Пол, — возразила она.

— Не твой? Тогда почему он приехал?

Одри посмотрела Витторио в глаза и покачала головой.

— Не знаю. Но он не мой… И я не знаю, почему он приехал. Я не раз говорила Полу, что не люблю его и не смогу выйти за него замуж…

— «Не смогу» или «не выйду»?

— Не выйду. А… разве это имеет значение? — осторожно спросила она.

— Да. — Витторио смущенно улыбнулся и вздохнул с облегчением. — Я ревновал, — признался он.

— Ревновал?

— Да. Я целовал тебя, обнимал, хотел большего, и вдруг появился Пол… который тоже имел право целовать тебя.

— И ты предложил ему бренди, — усмехнулась Одри:

— Это было лучше, чем… — Не закончив фразы, Витторио сжал ее лицо в ладонях и хрипло прошептал: — Какая ты красивая… Египетская царица, римская императрица. Золотой обруч сюда и сюда, — пробормотал он, прикасаясь к ее лбу и шее. — Продолговатые глаза, точеный нос, чувственный рот, созданный для любви…

— Или споров.

Витторио улыбнулся.

— Я истосковался по твоим упрекам, почти так же, как по твоим рукам, — ласково произнес он. — Хочу засыпать в твоих объятиях и просыпаться, видя твою улыбку. Любить, ласкать, радоваться и наслаждаться. Смеяться…

— Мы ведь не так уж много смеялись, правда? — грустно спросила она.

— Нет, но обязательно будем! Ты только не зли меня больше, ладно? А то я стану невротиком, впаду в маразм и начну бормотать себе под нос…

— Ни за что! Поцелуй меня! — выпалила она.

Витторио рывком стащил с себя рубашку, но ее блузку расстегнул медленно и осторожно, не отрывая взгляда от ее расширившихся глаз. По телу Одри пробежала дрожь вожделения, соски напряглись и затвердели. Руки Витторио дрожали, дыхание прерывалось… как и ее собственное.

Он провел пальцем, словно изучая, по ложбинке между ее грудей, заставив Одри вздрогнуть, а затем прижался к возлюбленной всем телом. Длинные пальцы Витторио бережно ласкали ее, а губы сводили с ума, обжигая каждую частичку тела, до которой он мог дотянуться.

Он медленно раздел ее — так, словно Одри была хрустальной, — порывисто сбросил с себя остатки одежды, и их дыхания зазвучали в унисон, а плоть слилась воедино. Одри застонала от наслаждения, становясь податливой, словно воск, который вот-вот расплавится от вожделенного жара.

Витторио овладел Одри именно так, как она мечтала — страстно, пылко и в то же время нежно, с неистовым желанием, которому невозможно было противостоять. Достигнув вершины блаженства, она прильнула к нему как доверчивый ребенок и тут же уснула.

Они прожили на вилле еще два дня — уже как любовники. А потом Витторио неохотно сказал ей, что должен вернуться в Рим.

— Осталось много неоконченных дел, с которыми могу справиться только я.

— Понимаю, — улыбнулась Одри, с нежностью гладя его коротко подстриженные волосы. — Ты ведь очень важная персона.

— Очень занятая персона, — поправил он. — Пока Рико и твоя мать были в критическом состоянии, я поручил другим все что мог. Потом понял, что должен увидеть тебя. Но теперь…

— Труба зовет?