— Браво, Мэри! Брависсимо, Грант! — неистово аплодировала публика и засыпала юную солистку и сцену цветами.

Она возвращалась домой на крыльях успеха; падая от усталости с ног, валилась в постель, а восторженные возгласы все звучали в ушах. Ее будоражила мысль о том, что еще немного — и быть ей прима-балериной не только калифорнийских балетных трупп, но и звездой блистательного "Нью-Йорк сити балле" — детища знаменитого мэтра Линкольна Кёрстайна.

Немногие избранные попадают в эту труппу, но менеджер Кёрстайна уже вел с Мэри переговоры о переходе в нее. В репертуаре молодой балерины были сольные партии в спектаклях, поставленных и в классическом стиле франко-русской балетной школы, и в модернистском. За знаменитым "Умирающим лебедем" Сен-Санса последовали ведущие партии в "Фантазиях на темы Казановы", в "Билле Киде", в "Четырех лунах"…

Итак, она засыпала под неумолкающее эхо восторженных возгласов, а стала просыпаться… под собственные всхлипывания. Болела нога. Сказывалась недавно перенесенная травма и операция. После них не только о сольных партиях, но и о кордебалете оставалось только мечтать.

Она долго крепилась и со слезами на глазах продолжала многочасовые экзерсисы у станка, участвовала в репетициях. Ее жалели, надеясь, что травма не оставит последствий и боль пройдет. Но наступил день, когда стало ясно, что сцену придется оставить.

А ведь ей предсказывали блестящее будущее. "Ты далеко пойдешь, девочка", — говорил Мэри после выпускного спектакля в нью-йоркском училище непревзойденный американский хореограф Джордж Баланчин. Его пророчество вскоре сбылось. Критики восхваляли ее не только за техническое мастерство, но и за врожденную музыкальность, обаяние, одухотворенность. "Мэри Грант может участвовать в любом спектакле, — писали о ней, — от "Концерта барокко" до танца-модерн". И еще: "На сцене ее лучезарная фигурка подобна магниту, притягивающему к себе внимание зрителей всех возрастов и художественных пристрастий". В семейном архиве Грантов хранится много газетных вырезок с восторженными отзывами и фотографий лучших партий юной Терпсихоры.

Балет красивое и, как ни парадоксально, жестокое искусство. В нем суровые профессиональные требования. Несовершенство физическое можно компенсировать талантом или силой характера.

Еще учась в нью-йоркской балетной школе, она услышала из уст самого Кёрстайна роковые, как оказалось, слова: "Балет, как и армия, не может быть демократичным. И поэтому ученик должен твердо запомнить три правила. Во-первых, справедливости нет. Во-вторых, не жалуйся. В-третьих, молчи или убирайся…"

Мэри Грант посмеивалась над этими словами и в училище, и уже танцуя в сан-францисской и оклендской балетных труппах, и готовясь к переходу в "Нью-Йорк сити балле". Жизнь сулила успехи и радости, триумф и славу, и на тебе — преподнесла "подарок"!

Вот уж действительно — справедливости нет, и пришлось, не жалуясь, молча убраться со сцены.

Джеф Мейсон завороженно наблюдал за танцующей девушкой. Не то чтобы он всерьез заинтересовался этой малюткой — слишком велик возрастной барьер! — просто не каждый из представителей сильного пола нашел бы в себе силы отвести глаза от подобного зрелища. Грациозные движения гибкой фигурки дышали сладострастием, гармонично вплетаясь в рваный ритм попурри из модных мелодий. Оркестр на подиуме старался вовсю.

— И тебя тянет потанцевать? — спросила спутника Сесиль, проследив за его жадным взглядом и понимающе улыбаясь.

— Этот танец не в моем вкусе. — Джеф пристыженно поднял глаза. Его спутница очаровательна и умна, каких мало, а он, бессовестный, совсем про нее забыл, увлекшись прелестным видением.

Сесиль Грант давно подметила одно досадное обстоятельство: мужчины все время косят глаза на ярких, броских девиц; однако она была слишком тактична, чтобы акцентировать на этом внимание. Недаром Джеф так ценил ее дружбу.

— Хороша, правда? — нейтральным тоном заметила она.

Джеф не стал изображать бесстрастное равнодушие.

— Ты знаешь это сумасбродное дитя? — Его зеленые глаза снова обратились в сторону танцующей красавицы, и как раз в интересный момент — та обвила руками шею партнера и звонко чмокнула его в губы. Отзвучал последний аккорд мелодии, девушка с улыбкой покачала головой в ответ на очередное приглашение и отошла в сторонку.

— Сумасбродное дитя? — рассмеялась Сесиль. — Точно подмечено. Да, уж будь уверен, я ее знаю. — Она загадочно улыбнулась и, воспользовавшись перерывом между танцами, поманила девушку рукой. Та махнула в ответ и послушно направилась в ее сторону через толпу гостей. — Сейчас я вас познакомлю.

Джеф встретил эти слова без особого восторга. Да, танцевала девица самозабвенно, всякий бы залюбовался, но дальше этого его интерес не шел. Словно угадав мысли Сесиль, он и сам задумался: чего это зрелых мужчин зачастую влечет к инфантильным, вздорным девочкам-подросткам. Меньше всего на свете ему хотелось знакомиться со школьницей с явно выраженной склонностью и эксгибиционизму. Джеф непроизвольно нахмурился, но как только хрупкая брюнеточка подошла к столику, лицо его приняло небрежно-вежливое выражение.

Вблизи она оказалась далеко не красавицей — черты лица не отличались тем же совершенством пропорций, как ее гибкое тело. Капризный носик и полные губы были великоваты для тонко очерченного, по-детски трогательного личика. Зато глаза завораживали. Широко посаженные, карие, чуть раскосые, как у олененка, в обрамлении длинных темных ресниц, они глядели на мир отнюдь не с застенчивой робостью, а открыто и прямо.

— Как ты, Мэри? — мягко спросила Сесиль. Давняя травма сестры давала о себе знать — та самая травма, что оборвала карьеру многообещающей балерины. — Все пляшешь?

Острый профессиональный взгляд врача-ортопеда Джефа Мейсона подметил, что девушка переносит вес своего тела на одну ногу. Он автоматически опустил глаза: короткое черное платье скрывало от взора не так уж много. Эластичная ткань плотно облегала невысокую упругую грудь и чуть расклешивалась у бедер. Стройные, безупречной формы ножки, затянутые в черный нейлон, поражали изяществом, внешне дефект ноги ничем не обнаруживал себя.

— Отстань! — добродушно отмахнулась Мэри, все еще переживая упоение танцем. Щеки девушки разгорелись от возбуждения, лицо сияло.

Джеф поднял взгляд: удивительные темно-карие глаза наблюдали за ним насмешливо и без малейшей робости.

— Держу пари, теперь вы их и в толпе узнаете, — с комичной серьезностью заметила она, демонстративно выставляя вперед одну, потом другую изящную ножку.

— Вы прихрамывали, — пояснил Джеф на случай, если девица неверно истолковала его интерес. Что за развязная манера держаться — в ее-то возрасте!

— А я и сама этого не замечаю. Конечно, можно было и не танцевать, но дело того стоило. Обожаю эти мелодии. — Девушка блаженно вздохнула.

— А не знакомо ли тебе понятие "умеренность"? — осведомилась Сесиль обреченно, понимая, что даром тратит слова. Сестра ни в чем не знала меры. Порою Сесиль завидовала раскованности Мэри, но по большей части тревожилась: ведь за ее порывистой непосредственностью скрывалась чуткая, впечатлительная душа. Врожденная неспособность к притворству делала сестренку уязвимой.

— А не знакомо ли тебе понятие "скука смертная"? — Не дожидаясь ответа, Мэри повернулась к спутнику сестры. — Либо вы проникли на прием "зайцем", либо вас привела Сесиль. Я лично рассылала приглашения, — объяснила девушка, оглядывая незнакомца с откровенным интересом.

— Дорогая, это Джеф Мейсон, — пояснила Сесиль, — а это моя сестричка Мэри.

— Как, еще одна? — Ну и ну… Я думал вас только двое.