Признаюсь, мне стало страшно. Не просто страшно, а жутко до усрачки. Потому что Макаров в очередной раз выключил эмоции, констатируя факт пустым, безжизненным голосом. Он не врал — разрезал бы в ту же минуту, как получил разрешение. На мое счастье, такой власти у него не было.

Откинувшись в кресле, старик продолжил:

— На твое счастье Граф погиб очень вовремя, а я в вашем бардаке почти ничего не решаю. После смерти координатора Власов поставил на Женю, а она хоть и не глупа, но живет по бабским принципам. — Он ткнул в меня пальцем: — Которым, я повторяю, ты обязан жизнью. Ее слово и вмешательство Косты спасли тебе жизнь. Сами они не признаются, но ты — цени.

Макаров бросил в сторону священника неодобрительный взгляд.

— Был у меня запасной план, но ты быстро соображаешь. Вспомнил мои лесочки? Жаль, искренне жаль. Мог одним махом решить множество проблем, что называется, при попытке к бегству. Игорек постарался, защитил тебя как мог. Вот за что я не люблю святош — во все дырки лезут. Чем-то ты ему глянулся, если он ради тебя черепушку свою напряг. — Пожевав губу, Макаров скомандовал: — Сядь, не нервируй. И слушай. Впечатления у меня пока положительные, поэтому некоторое время подлянок можешь не опасаться. — Он поднял руку, привлекая внимание. — Верить или не верить — дело твое. Я бы ни за что не поверил и тебе советую. Второе. Пока в тебе сидит эта зараза, про безопасность забудь. Это на тот случай, если иллюзии сохранились. Ты — зверь в ошейнике, и с завтрашнего дня я начну тебя натаскивать. Переваришь своего демона — честь тебе и хвала, он тебя — надгробие и ромашки по пятницам. Вопросы есть?

Я покачал головой.

— Вот и умница. Сразу говорю, многие твои знакомые и друзья прошли мою школу. Это своего рода знак качества, о котором не распространяются. Школа Макарова — это повод для гордости. По крайней мере, они так думают. — Он насмешливо усмехнулся. — Туфта полная. Большая часть никуда не годится. Натаскивать современную молодежь бесполезно. Эх, было время. Сердца — моторы… Ладно, раз вопросов нет — проваливайте отсюда.

Шагая к лифту, я старался не поворачиваться к старику спиной. Не знаю, правду он говорил насчет подлянки или врал, но лучше перестраховаться. Одно я знал — нападать на него не стоило. Номер дохлый в прямом смысле. Охранник на входе проводил нас понимающим, где-то даже сочувствующим взглядом, но от комментариев разумно удержался. Видимо, уже нарывался в подобной ситуации.

Остановившись на крыльце, Игорь нерешительно произнес:

— Саш… тебя это… подвести?

— Не. — Я отрицательно покачал головой. — Подумать надо. Проветриться.

— Ты зла не держи, я и правда, как мог — подсказал.

— Нормально все. Справлюсь. Не впервой.

Я старался, но фразы все равно выходили злыми и чеканными. Чтобы не затягивать неприятный разговор, я быстро пожал священнику руку и, не оглядываясь, пошел в сторону ближайшего метро. Ехать домой, в пустую квартиру не было никакого желания, но и оставаться рядом с Игорем не хотелось совершенно. Башка закипала от желания напиться или кому-нибудь врезать. По здравом размышлении я отверг оба варианта. Хотя соблазн был велик.

Сто лет не был в городе. Нет, когда нужно куда-то нестись и кого-то спасать — это да, а вот просто погулять — хренушки. Последняя попытка развеяться закончилась плачевно. Сходить с девушкой на дискотеку и выяснить, что она вампир, — такого и врагу не пожелаешь. Так что с отдыхом у меня в последнее время не складывалось, а развеяться хотелось.

После очередной «чертовой» проверки на душе болтался мутный осадок. В очередной раз меня макнули в бадью с дерьмом, в придачу с обвинениями, что мелко хлебаю.

— Если сразу не шлепнули, значит, доверяют! А если доверяют, то какого лешего измываются?!

Привычка говорить с самим собой в моменты душевного раздрая не только не исчезла, но и усилилась. Оборотень вновь напомнил о себе. От моего утробного рычания миловидная старушка испуганно шарахнулась в сторону. Не сдержав эмоций, бабка воскликнула:

— Что ж ты творишь-то, ирод проклятый?!

Мне ничего не оставалось, кроме как загнать очередную вспышку раздражения поглубже и извиниться, стараясь чтобы голос звучал нормально:

— Простите.

В ответ бабка замахнулась на меня сухоньким кулачком и ускорила шаги, бормоча под нос нелицеприятное и поминутно крестясь. Напугал ее.

Инцидент со старушкой имел странные последствия — адреналиновый запал незаметно растворился, и вместо агрессии на меня навалилась тоска. Медленно спускаясь по эскалатору, я пытался придумать хоть какое-то занятие, чтобы наконец отвлечься отдел конторских. Ну действительно, не с прохожими же мне драться?! Этим развлечением меня и на работе обеспечат. Без-воз-мезд-но. Как назло, в голову не лезло ничего банальней пьянки. Хотелось побыть одному, а пить в компании с внутренними демонами было жутковато.

«Да и плевать. Значит, буду гулять». — Кажется, эту мысль удалось сдержать в себе.

План оказался легко выполнимым и неожиданно интересным. Благо до вечера было еще далеко. За последний месяц в людях что-то неуловимо изменилось, но как я ни старался уловить это отличие, оно постоянно ускользало. Я его и заметил-то не сразу. Только когда я спустился в метро и проехал несколько станций, до меня дошло, что привычная толпа куда-то пропала. Вагон скорей напоминал растревоженный улей, нежели читальный зал, где каждый сам по себе. Были, конечно, и уткнувшиеся носом в книжку, были и отрешенно слушающие музыку, но даже они слегка отличались от прошломесячных. На атмосферу сложно не обратить внимания, и я бы сразу почувствовал разницу, не встряхни меня Макаров своей проверкой.

Люди улыбались. Их взгляды светились надеждой.

Вынужден признать, что на общем фоне я смотрелся уныло. Даже стоящий в дальнем углу вагона священник лучше вписывался в картину. Весь какой-то подтянутый, без привычного для их братии пузика, уже примелькавшегося по телевизору и намертво вросшего в образ. Сознание мимоходом отметило, что обступившие его ребята слушали внимательно, лишь время от времени перебрасываясь негромкими фразами.

«Не проповедует», — решил я.

По себе знаю, стоило эдакому заоблачно просвещенному открыть рот, и у бедолаг вокруг остается два выхода: либо немилосердно зевать, либо столь же немилосердно спорить. К тому же святой отец больше походил на волкодава, чем на проповедника. И жесты скупые, как у военного, и глазами нет-нет, да и проведет по вагону. Взглядом по спине мурашит.

«Патрульный же, елки-палки!» — мысленно завопил я и чуть не хлопнул себя по лбу.

Один в один повадки наших оперативников. Ну не копия, конечно, но сходство определенно чувствовалось. В одиночку катается. Успокоилась Москва? Помнится, раньше они тройками передвигались. Батюшка и пара армейцев с серебром в рожках. Вполне боеспособная группа. Насколько я слышал, бойцов в прикрытие готовили не без нашей помощи, и они могли за себя постоять. Серебряные пули ломали заклинания даже подготовленных сверхов, а упырей и младших кровососов рвали едва не пополам. Что характерно, обратно твари уже не срастались. Под защитой святого отца группа могла на равных пободаться с большинством одаренных. К примеру, прежний Ящер прошел бы сквозь них как нож сквозь масло, а сейчас я бы поостерегся с ними связываться. Куда только делась былая уверенность в собственных силах?

Последствия эмоциональной встряски еще ощущались, поэтому я не удивился извилистой линии собственных мыслей. После того как меня чуть не угробили собственные товарищи, сумбурные размышления о войне с Церковью пришлись как нельзя кстати. Минут десять я развлекался, в красках представляя последствия такого противостояния.

Не скажу, что мне стало не по себе, все-таки ситуация маловероятная, но, наблюдая за мирной беседой священника с молодежью, я оценил наши шансы как мизерные. Как ни крути, у Церкви было то, что нам еще только предстояло наработать, — поддержка народа. Если можно так выразиться, они — зло насквозь знакомое и привычное. Мы же, что называется, темная лошадка. Времена инквизиции давно миновали, но однажды инструмент — всегда инструмент. Русская православная церковь могла легко перенять западные практики.