– Если вы не слишком заняты, – проговорил Рамальо, хихикая, – пройдемте-ка со мной.

– Зачем? И куда?

Корнелю старался выговаривать каждое слово неспешно и внятно, словно беседовал со слабоумным ребенком. Даже те лагоанцы, которым казалось, что они владеют языком Сибиу, калечили его ужасающим образом. Подводник же презирал их ублюдочное наречие, полное шипящих согласных и носовых гласных, с его ордами заимствований из каунианского, куусаманского и вообще из каждого второго языка под солнцем. Как местные жители вообще могли освоить лагоанский с детских лет, Корнелю решительно не понимал.

– Ну когда придем, тогда и узнаете, верно? – все так же весело промолвил Рамальо. – Пойдемте.

Он отвернулся, уверенный, что Корнелю последует за ним, – так и случилось. Подводник, подобно товарищам по изгнанию, был орудием в руках лагоанцев – полезным орудием, которое следует применять с осторожностью, но все же безвольным.

Переступив порог, Корнелю заморгал от блеклого солнечного света. И от грохота: отданная на откуп военному флоту часть бухты Сетубала тонула в шуме. Лязгали железо и сталь. Кричали на своем невнятном наречии матросы и грузчики, возницы и чародеи. Порой в гаме проскальзывало редкое словечко, достаточно близкое к сибианской речи, чтобы Корнелю мог его узнать. От этого на душе становилось только гаже: будто вместе с людьми горечь изгнания делили слова.

– Мы направляемся к затонам для левиафанов? – спросил Корнелю. – Мне бы стоило навестить Эфориель.

Ему не хотелось, чтобы левиафанша решила, что хозяин оставил ее. Подводник считал зверя своим другом – единственным другом в здешних краях – и не желал печалить его или тревожить.

– В ту сторону, – ответил Рамальо, указывая на пару невысоких беленых домиков чуть в стороне от затона. – Туда.

– И что мы там будем делать? – поинтересовался Корнелю.

Рамальо только посмеялся снова, будто очередной шутке. Подводник скрипнул зубами. Ему уже казалось, что сдаться в плен альгарвейцам было бы лучше. Сейчас он находился бы рядом с Костаке… если бы люди Мезенцио не отправили пленника в лагерь. Он вздохнул. Что сделано, то сделано. Придется терпеть.

Завидев его и Рамальо, в небо с гневными воплями взмывали стаи чаек и черноголовых крачек.

– Жалкие попрошайки, – заметил Рамальо не то с раздражением, не то с приязнью. – Если бы мы их кормили, они бы нас обожали, а не поднимали такой гам.

Корнелю пожал плечами. Его лагоанцы кормили. Даже пытались быть с ним добры на свой бесцеремонный лад. Подводник поднимал это. Но обожания не испытывал. Рамальо продолжал болтать. Если он и догадывался, о чем думает его спутник, то ничем себя не выдал.

– Вот мы и пришли, – простодушно заметил лагоанский лейтенант, проводя Корнелю по невысокой деревянной лесенке и пропуская вперед.

Плечи подводника колыхнулись в неслышном вздохе. Если Лагоашу служат такие моряки, Корнелю не в силах был понять, каким образом Сибиу могла терпеть от них поражение за поражением в войнах прошлых веков.

Приглядевшись к тем, кто поднялся ему навстречу, Корнелю неохотно признал собственное поражение. Эти офицеры лагоанского флота словно сошли со страниц сибианского романа: самонадеянные, да, но не без оснований.

– Капитан Корнелю, – промолвил один из них и продолжил на своем языке: – Вы говорите по-лагоански?

Этот вопрос Корнелю мог понять и ответить на него:

– Нет.

То было одно из немногих приличных слов местного языка, которых моряк нахватался за время плена.

– Ладно. – Альгарвейским лагоанский офицер владел отменно и не пытался превратить этот язык в сибианский, как неумело стремился сделать Рамальо. – Думаю, мы сумеем объясниться и так. – Он подождал, пока Корнелю кивнет, и продолжил: – Я командор Рибьейро, а мой коллега – капитан Эбаштьяо. – Когда все пожали друг другу руки, командор внезапно вспомнил о забытом всеми Рамальо.

– Свободны, лейтенант, – бросил он, и Рамальо испарился.

– Вы прибыли к нам на прекрасном левиафане, – заметил Эбаштьяо на столь же превосходном альгарвейском. – Вы, сибы, всегда умели добиться от своих зверей максимум возможного.

– Благодарю. – Корнелю церемонно склонил голову. – И ради этого я был призван сюда – ради беседы о левиафанах?

Запоздало сообразив, что заговорил на родном сибианском, он принялся переводить свои слова на язык, очевидно, знакомый лагоанским офицерам, но командор Рибьейро оборвал его взмахом руки.

– Не утруждайтесь, – бросил он. – Полагаю, мы с Эбаштьяо в силах разобраться в вашем жаргоне, хотя сами и не умеем ломать о него язык. – Он пихнул товарища локтем в бок. – Верно, Эбаштьяо?

– Пожалуй, так, сударь, – кивнул тот. – А если мы не поймем, о чем толкует капитан, может, он и сам не знает, о чем толкует, а?

Глаза у него были узкие, раскосые – можно сказать «типично куусаманские», когда б не были они серыми, а не черными. Сейчас Эбаштьяо прищурился еще больше и явственно подмигнул Корнелю.

Как на это ответить, подводник не знал. В сибианском флоте принято было поддерживать между высшими и низшими чинами дистанцию столь же непреодолимую, как в армиях Валмиеры и Елгавы. Корнелю попытался представить, что ему подмигнул командор Дельфину, и помотал головой. Невообразимо. Поэтому он просто застыл, ожидая, что лагоанцы скажут дальше. С этими лагоанцами никогда ничего заранее нельзя сказать. Тем они и опасны.

– Мы планировали, капитан, привлечь вас к переподготовке наших подводников, – пояснил Эбаштьяо, – чтобы вы могли обучить их своим приемам – так сказать, дотянуть до своего уровня – а те, в свою очередь, могли патрулировать океан по возможности дальше от наших берегов и ближе к сибианским.

– Верно. – Рибьейро кивнул. – Мы не желаем, чтобы нас застали врасплох, как это случилось с вашей державой. Мы отправим наших левиафанов в дальние дозоры, как сказал Эбаштьяо, и сделаем все, чтобы снабдить кристаллом каждого подводника, чтобы тот мог спешно сообщить обо всем увиденном в штаб. Наш флот контролирует становые жилы. И кроме того, мы выведем в море парусники, чтобы, так сказать, заглянуть между жилами.

– Сомневаюсь, что все это вам пригодится, – горько заметил Корнелю. – Некоторые трюки годятся только на один раз. Не повезло нам.

– Лучше иметь и не нуждаться, чем нуждаться и не иметь, – ответил Рибьейро. – И мы расставим вдоль побережья лозоходческие посты – как следовало бы поступить вашей стране, если мне будет дозволено высказаться, не нанося обид.

– Теперь-то ясно, что вы правы, – промолвил Корнелю. – Но кто мог бы подумать заранее, что даже у альгарвейцев достанет безумия опробовать такой фокус? Если бы им не удалось…

Он скривился. Им удалось.

– Возвращаясь к вашему месту в этих планах, – вмешался Эбаштьяо. Командор Рибьейро занимался стратегией, его подчиненный – тактикой. В этом отношении лагоанский флот был устроен так же, как сибианский… в те дни, когда еще существовал сибианский флот. – Вы обучите наших ребят по своим стандартам, – продолжал Эбаштьяо. – По мере возможности составите учебное пособие, чтобы вашими методиками могли пользоваться другие. И, можете не сомневаться, станете патрулировать становые жилы и, опять-таки по мере возможности, вести войну на море в сибианских территориальных водах и поблизости. Будет этого достаточно, чтобы пробудить ваш энтузиазм?

– О да! – торопливо отозвался Корнелю.

Конечно, для лагоанцев он был лишь орудием. Но те наконец осознали, насколько это орудие может быть полезно.

В тот день школа была закрыта. Эалстан и Сидрок вместе с приятелями пинали мяч в парке неподалеку от дома, а с ними еще кучка мальчишек, кто постарше, кто помладше, повстречавшихся им по дороге. Игрой это назвать было трудно – какая там игра без ворот, без сеток, без разметки? Они просто с воплями гоняли мяч по лужайке – развлекались, насколько это возможно было в оккупированном Громхеорте.

Ночью шел дождь. Из-под ног метнувшегося к потрепанному старому мячу Эалстана брызнула грязь. Домой они с кузеном вернутся, измызгавшись до ушей. Матушка обругает обоих. Краешком сознания юноша понимал это и даже стыдился немного – но не настолько, чтобы сбавить ход.