– Меня зовут Иппалька, – ответила она, – а вы – знаменитый граф Сабрино, человек из газетных передовиц.

– Прелестнейшая моя, я был знаменит задолго до того, как обо мне прознали газетчики, – ответил Сабрино. – Когда мы доберемся до вашего дома, я покажу вам, чем именно.

Иппалька рассмеялась, и глаза ее блеснули. Рука Сабрино скользнула по ее бедру. Салон короля Аквиланте Пятого они покинули рука об руку.

– Эффективность!

В устах Леудаста это слово превратилось в ругательство. Эффективность уже обрекла на гибель немало ункерлантских солдат.

Леудаст огляделся. После уютных полей западного Фортвега опаленные солнцем каменистые пустоши и песчаные дюны Зувейзы казались особенно жестокой шуткой судьбы. Солдат проверил флягу – полна. Он наполнил ее у последнего источника, в полумиле или около того к югу от того места, где стоял сейчас. Тот колодец зувейзины отравить не успели – Леудаст видел товарищей, которые пили из него, и с ними ничего не случилось. Голые чернокожие дикари редко пропускали источники. Они тоже не были до конца эффективны – просто слишком эффективны, чтобы иметь с ними дело.

Рядом ковылял, загребая башмаками песок, сержант Магнульф. Плечи его едва заметно поникли. Даже железная воля старого служаки, не поколебавшаяся ни единожды за все годы дьёндьёшской войны, дала здесь слабину.

– Напомните мне, сержант, – окликнул его Леудаст. – Напомните, какого рожна конунг Свеммель возжелал отнять здешние края у кого бы то ни было. Напомните, почему их не отдают с приплатой первому, у кого дурости хватит попросить.

Магнульф пронзил его взглядом.

– Эффективней надо язык придерживать, солдат, – промолвил он ровным голосом. – Я-то знаю, что ты не хотел называть дурнем конунга Свеммеля, но если кто услышит, то может так подумать. Ты же не хочешь этого, а?

Леудаст задумался. Если его арестуют за измену конунгу, то отправят из зувейзинских пустынь на родину, и ему больше не придется опасаться чернокожих, которые только и мечтают спалить его – или, если верить слухам, перерезать глотку и выпить кровь. С другой стороны, тогда им займутся допросчики Свеммеля. От зувейзин можно ускользнуть. От допросчиков… нет.

– Спасибо, сержант, – ответил он в конце концов. – Придержу язык.

– Уж надеюсь. – Магнульф утер пот со лба рукавом мундира. Ункерлантцы называли цвет своей униформы «сланцево-серым», но к здешним камням, окрашенным в самые гнусные оттенки желтого, он не слишком-то подходил. Это тоже казалось Леудасту малоэффективным, но солдат решил держать язык за зубами. – Я даже отвечу на твой вопрос, – продолжал сержант. – Конунг желает владеть этой землей, потому что прежде она принадлежала Ункерланту, и так оно должно быть. А зувейзины не хотят нам ее отдавать, потому что здешними краями проходит дорога дальше на север, в более благодатные земли.

– А на севере вообще-то есть более благодатные земли? – спросил Леудаст, вновь распустив язык. – Или эта убогая пустыня так и тянется без конца и края?

– Говорят, что дальше не все так скверно, – ответил Магнульф. – Должно быть, правду говорят – иначе откуда бы зувейзины набрали столько солдат, чтобы бросить против нас?

В этом был смысл.

Вместе со своим взводом Леудаст шагал на север. Тут и там среди камней пробивались колючие кусты, но другой растительности не было заметно. И живности тоже – лишь змеи и скорпионы попадались на пути да изредка бледные лисички с огромными ушами. Над головами кружили стервятники, раскинув крылья, словно драконы. Стервятники полагали, что ункерлантская армия найдет в пустыне свою погибель. Леудаст не был уверен, что они ошибаются.

Он проковылял мимо дохлого бегемота. Зверя сразил не вражеский луч – на туше не было следов огня. Быть может, бегемот отбросил копыта от натуги, пытаясь сдвинуть с места броневую попону, орудие и седоков. Леудаст, сам уже готовый отбросить копыта, посочувствовал несчастному зверю. Армия могла похвалиться собственными стервятниками: броню и упряжь с павшего зверя уже сняли.

– Вон уже передовая! – Магнульф ткнул пальцем вперед.

Среди валунов прятались, скорчившись в три погибели, ункерлантские солдаты, постреливая по заграждавшим путь зувейзинам. Леудаст едва успел нырнуть за камень, чтобы оттуда двинуться вперед уже ползком, как один из его товарищей с воплем рухнул, зажимая пробитое плечо. Этот край был словно создан для обороны, здесь горстка людей могла задержать армию – чем, собственно, и занималась.

– Давайте, новенькие, занимайте места! – кричал офицер. – Мы скоро вышибем этих ублюдков с позиции, вот увидите!

Он приказал солдатам, уже освоившимся на передовой, обойти с фланга передовой пост чернокожих.

Леудаст открыл огонь по укрывшим врага скалам. Поразил ли его луч хоть кого-то, он не мог сказать. Во всяком случае, он не позволил зувейзинам поднять головы, покуда товарищи солдата заходили в их правый фланг.

Но там их ждала новая засада. Небольшой отряд зувейзин не открывал огня, надеясь, должно быть, вызвать на себя именно такую атаку. И они остановили ее. Спустя несколько минут ункерлантцы начали возвращаться на передовую. Некоторые волокли на себе пораженных вражескими лучами.

Когда зувейзины попытались атаковать в ответ, их отбили. Леудаста это обнадежило – покуда офицер не рявкнул:

– Это нам полагается наступать, прах побери, а не черножопым!

– Ты это зувейзинам скажи – может, они не знают, – пробормотал кто-то поблизости от Леудаста.

Солдат решил, что вести такие речи вслух до опасного неэффективно, но доносить не собирался. В этот момент он был вполне доволен, что может удерживать позицию, а не отступать.

Он отхлебнул из фляги. Воды не хватит надолго, а лозоходцы не сумели разыскать новые родники кроме тех, что уже значились на карте. Леудаста это не удивляло: самый лучший лозоходец не отыщет источника там, где нет воды. Это значило, что армии приходилось полагаться на известные колодцы и на те припасы, что могли перевезти становые караваны и вьючные животные. Судя по тому, какие толпы чародеев роились вокруг становых жил, зувейзины сделали все возможное, чтобы перерезать дороги. Это солдата тоже не могло успокоить.

Потом он перестал тревожиться из-за таких мелочей, как шанс умереть от жажды в ближайшие дни. Слева, со стороны заката, послышался грохот рвущихся среди камней ядер. Леудаст привычно вжался в землю. По пятам канонады неслись радостные клики на незнакомом языке и отчаянное, внятное: «Зувейзины! Зувейзины на фланге!»

– Верблюды! – Сержант Магнульф сделал из этого слова ругательство столь же гнусное, как Леудаст незадолго до этого из «эффективности». – Ублюдки опять обошли нашу кавалерию с тыла! – Он выплюнул еще несколько проклятий более привычного рода, потом взял себя в руки. – Ну ладно. – Сержант глянул на запад, оценивая, как близко удалось подобраться наступающим. – Отходим! – заорал он. – Отходим, разворачиваем строй, выходим из-под продольного огня! Любой ценой надо удержать родник!

Он тоже вспомнил о воде, хотя и по-иному, чем Леудаст. В этом выгоревшем краю не думать о воде было невозможно. Зувейзины, можно было не сомневаться, тоже о ней помнили и нацелились именно на родник. По крайней мере, Магнульф думал– а это больше, чем можно было сказать об ункерлантских офицерах.

Леудаст торопливо переполз к большому камню, прикрывавшему от атаки с запада. Как бывает, когда отряд обходят с фланга, некоторые солдаты запаниковали, бросившись в тыл. Как случается всегда, они заплатили за несдержанность: зувейзинские лучи скосили их.

Торжествующе завывая, чернокожие устремились вперед. Леудаст прожег чернокожего, который неосторожно высунулся из-за камней. Рухнули еще несколько зувейзин – иные вопили от боли, другие были мертвы. Обнаружив, что еще немало ункерлантцев продолжает сопротивление, противник тоже начал продвигаться перебежками от валуна к валуну.

Вокруг Леудаста продолжали рваться снаряды, осыпая солдата песком и щебнем. Должно быть, зувейзины привезли на вьючных верблюдах разборные катапульты. Леудасту хотелось врыться в землю, залезть в нору и прикрыться крышкой. Но рыть было нечем. А если он так и будет корчиться в страхе под камнем, зувейзины смогут просто подойти и прожечь его насквозь.