Ункерлантские драколетчики и драконеры метались заполошно, пытаясь поднять хоть нескольких ящеров в воздух – то ли чтобы противостоять альгарвейцам, то ли в попытке к бегству. Но тщетно; подчиненные Сабрино поливали огнем людей почти с таким же восторгом, что их ящеры – своих раскрашенных сланцево-серым родичей.

К тому времени, когда крыло сделало несколько заходов на вражескую дракошню, та превратилась в отменной кошмарности руины. Дракон Сабрино уже не в силах был пыхать огнем и только кашлял. Тварь все еще стремилась вернуться и убить кого-нибудь, и полковнику пришлось жестоко отходить ящера по морде стрекалом, прежде чем тот полетел прочь от ункерлантского взлетного поля. Дракон рвался в бой, покуда видел сородичей на земле.

К счастью, как и все драконы, ящер Сабрино был слишком глуп, чтобы иметь хорошую память. Когда летчик убедил наконец – что за великолепный эвфемизм! – тварь покинуть разоренную дракошню, ящер устремился на восход, даже не обернувшись. Сабрино же повернулся в седле – не для того, чтобы бросить прощальный взгляд на поверженного врага, а чтобы глянуть, что сталось с летчиками его крыла и их драконами. Сердце его исполнилось гордости – ни единой дыры не зияло в ровном строю. Колоссальная армия возмездия, собранная королем Мезенцио, действовала точно так, как предусмотрел ее создатель.

Убедившись, что никто не пострадал в бою, Сабрино глянул вниз – оценить, как идут бои на земле. Гордость снова охватила его. Повторялось то же, что не раз видел драколетчик в Валмиере. Всякий раз, когда ункерлантцы пытались организовать оборону, альгарвейские войска или бросали вперед бегемотов и те закидывали врага ядрами и пластали тяжелыми жезлами, или же обходили очаги сопротивления стороной, чтобы ударить разом с флангов и тыла. Ункерлантцам приходилось или отступать, или сдаваться… или гибнуть.

Некоторые – многие, судя по всему, – выбирали последнее. Никто не упрекнул бы ункерлантцев в трусости – никто из тех, кто сражался с ними в Шестилетнюю войну. Но валмиерские солдаты тоже бывали отважны, и это ничем не помогло им. Король Мезенцио и его генералы одержали победу на стратегической карте прежде, чем перенести ее на поля сражений. И та же драма разворачивалась теперь на равнинах восточного Фортвега.

То здесь, то там ункерлантцы удерживали за собой деревню или естественное укрепление, откуда их трудно было выбить. И, как происходило в Валмиере и Елгаве, драконы обрушивали на головы врагов град ядер, облегчая задачу наземным войскам, что следовали за ними.

– Как прошел вылет? – наперебой спрашивали у приземлившихся летчиков драконеры на взлетном поле, поспешно оборудованном в той части Фортвега, что до вчерашнего дня находилась в ункерлантском владении. – Как там наши – продвигаются?

– Лучше быть не может! – отвечал Сабрино, сползая со спины надежно прикованного к столбам дракона. – Силы горние, я уж и не знаю, о чем еще мечтать. Если дальше так пойдет, мы доберемся до Котбуса быстрей, чем добирались до Приекуле!

Драконеры возликовали. Один подхватил кусок мяса, обмакнул в ведро, полное молотой серы и киновари, и швырнул ящеру. Лязгнули зубы, и мясо пропало. Дракон ел жадно – утомился за день. Завтра ему предстояло потрудиться снова. Но, пока у ящера хватает пищи и времени для отдыха, он исполнит то, что от него требуется.

– Жрать, спать и сражаться, – промолвил Сабрино. – Неплохая судьба, верно?

Один из драконеров глянул на него, словно на помешанного.

– А трахаться?!

– Награда за верную службу, – легкомысленно отозвался Сабрино. – Это привлекло бы в армию крепких парней, а? «Отважно служи державе, и мы тебе найдем с кем перепихнуться». Да к вербовщикам после такого объявления очереди выстроятся!

Он рассмеялся, и драконеры расхохотались вслед за ним. Почему бы не пошутить, когда враг бежит?

Подошел капитан Домициано.

– Что такого смешного, сударь? – поинтересовался он.

Сабрино рассказал. Капитан тоже расхохотался.

– Могу я уйти в отставку и вернуться на службу по новой?

– До сих пор, дражайший мой товарищ, я не замечал, чтобы у тебя возникали проблемы в общении с покладистыми дамами – или, если прижмет, с доступными женщинами – когда возникала нужда, – заметил Сабрино.

– Ну, поспорить не могу, – самодовольно подтвердил Домициано. – Вот только, когда мы на восточном фронте стояли, охота была получше. Те валмиерские и елгаванские девки словно со страниц исторического романчика спрыгнули. А здесь каунианки нашим и который час не скажут, а фортвежки и рады бы, да все поперек себя шире.

– Лучше не станет, – напомнил ему Сабрино. – Когда мы ворвемся в коренные земли Ункерланта, там женщины еще уродливей.

– Милостивый государь! – жалобно заныл Домициано. – Обязательно ли было наводить меня на мысли столь печальные?

– Что же печального в том, что мы войдем в коренные земли Ункерланта? – поинтересовался капитан Орозио – он только что подошел и не был свидетелем начала разговора.

Чтобы объясниться, Домициано хватило двух слов:

– Тамошние бабы.

– А-а… – Орозио кивнул, покосившись на запад. – Привыкай, дражайший мой товарищ. Даже силы горние не остановят нас, полагаю, прежде чем мы разгромим ункерлантцев в пух и прах. Сверху видно, как рушится фронт под нашими ударами.

– Они сопротивляются отчаянно, – напомнил Сабрино, намеренный отдать должное и врагу. – Отбиваются яростней даже, чем кауниане на востоке. Елгаванцы просто опустили руки, когда мы захватили перевалы – своим же офицерам у них веры не было. Валмиерцы показали себя получше, но так и не успели понять, откуда на них ядро свалилось.

– Думаете, ункерлантцы уже сообразили, сударь? – спросил Орозио, выпучив глаза.

Сабрино припомнил сегодняшние бои: сожженная на дороге колонна, и дракошня, застигнутая в тот час, когда звери были еще прикованы к земле… По лицу его расползлась ленивая усмешка.

– Если так подумать… нет, – ответил он.

Орозио и Домициано, расхохотавшись, зааплодировали.

– Еще до урожая мы будем в Котбусе, – промолвил Домициано, – и обрушим дворец конунга Свеммеля ему на безумную башку!

– Верно. – Капитан Орозио кивнул снова. – Давно пора было преподать ему урок настоящей эффективности.

Он прошелся строевым шагом, двигаясь судорожно и чопорно, словно опасался сделать лишнее движение без разрешения свыше.

– Похоже, будто тебе кочергу в задницу засунули, – заключил Сабрино.

– Вот и я так подумал. – Орозио расслабился, приняв более естественную позу. – Но попробуйте сказать мне, что на ункерлантцев непохоже вышло!

– Не могу, – признался Сабрино – Слишком уж похоже. Они все из той породы, что дождутся разрешения через хрустальный шар, прежде чем высморкаться.

– При том, что хрусталиков у них на всех не хватает, – закончил за него Домициано.

– Нам же легче, – заметил Орозио. – Если нам от чего-то легче – я поддерживаю это обеими руками.

– Я бы сейчас обеими руками подержал стакан и тарелку. Драконы наши набивают животы, – заметил Сабрино, глядя, как драконеры швыряют огромным ящерам куски мяса, – и нам бы стоило последовать их примеру.

– Простите великодушно, сударь, но у меня от серы с киноварью изжога начинается, – ухмыльнулся Домициано.

– А от кулака моего у тебя что начнется? – поинтересовался командир крыла.

Но он тоже ухмылялся. Легко было веселиться, когда твоя армия продолжает наступление. Сабрино снова обернулся на закат. В лагерях ункерлантцев лица будут мрачны сегодня – и полковник надеялся, что завтра станут еще мрачней.

– Судьба обернулась к нам лицом, – пробормотал он вполголоса.

– О да! – воскликнул капитан Орозио, тоже улыбнувшись. Молодой офицер глянул в другую сторону – на палатки, выстроившиеся вдоль края взлетного поля. – А еще к нам обернулись лицом здешние повара…

Ужин, очевидно, добыли фуражиры из разоренных фортвежских деревень. Сабрино набил живот ломким козьим сыром, миндалем с солью и чесноком, оливками, еще более солеными, чем миндаль, и хлебом из ячменной муки с кунжутными семечками. Если бы в родовом поместье ему подали настолько кислое красное вино, граф оторвал бы злосчастному слуге голову. В поле он осушил стакан без колебания. Напиток подходил простой крестьянской пище даже больше, чем вино с тонким букетом.