Литмир - Электронная Библиотека

Бривибас глянул на свои руки – белые, мягкие, гладкие. Единственная мозоль, которую он заработал за свою жизнь, пряталась у ногтя среднего пальца правой руки: мозоль письменника. Старик обернулся к Ванаи:

– Позаботься о моих книгах, как только сможешь, – и о себе, конечно.

Верен себе до последнего, мелькнуло у девушки в голове: сначала книги, потом внучка. И, не успела она выговорить хоть слово, Бривибас кивнул майору Спинелло:

– Я готов.

Солдаты увели его. Ванаи стояла в дверях, но старик не обернулся. А вот альгарвейский майор глянул на нее через плечо, прежде чем они с Бривибасом завернули за угол, и весело помахал рукой. Потом они скрылись из виду.

Ванаи постояла на крыльце еще несколько минут, не замечая, что из дома выходит тепло, наконец вернулась и захлопнула дверь за собой. Сердце ее цепенила такая стужа, что мороз за окнами был едва заметен. Она не знала точно, сколько лет деду, но за шестьдесят – в этом сомнения не было. И за все эти годы он ни дня не работал руками – в том смысле, который вкладывал в эти слова Спинелло. Долго ли он выдержит на принудительных работах? Нет. В этом Ванаи была уверена.

Случались минуты, и не раз, когда девушка мечтала, чтобы нудный старик пропал пропадом и больше никогда ее не тревожил. Теперь он и вправду ушел. Дом, где они жили вдвоем с тех пор, как Ванаи была еще маленькой девочкой, без него стал слишком большим и слишком просторным. Девушка бесцельно бродила из комнаты в комнату, пока не осознала, намного поздней, чем это обычно случалось, что голодна. Ванаи сжевала ломоть хлеба и несколько сушеных фиг – готовить что-то более существенное у нее руки не поднимались. На ужин она поставила вариться густую похлебку с ячменем и остатками колбасы из кладовой. Аппетита не было совершенно, но дед, когда вернется, будет очень голоден.

Бривибас вернулся домой на два часа позже, чем рассчитывала девушка. Таким грязным и хоть вполовину настолько измученным она не видала его в жизни. Ногти были обломаны и щерились черными полумесяцами грязи. Ладони превратились в кровавое месиво волдырей.

Одного взгляда Ванаи хватило, чтобы разрыдаться.

– Ну-ну, внученька, – прошептал он голосом, который девушка впервые смогла назвать старческим: ломким, будто жухлая трава. – Спинелло полагает свои умозаключения безупречными… но меня они не убеждают.

– Ешьте, – велела Ванаи, как он говорил ей часто.

Бривибас принялся за еду, но, жадно выхлебав половину миски, заснул прямо за столом. Девушка потрясла его за плечо, но старик не отзывался. Если бы не редкое дыхание, он мог показаться мертвым. В конце концов Ванаи сумела поднять его и не то отвести, не то оттащить в спальню.

– Я должен подняться завтра до рассвета, – промолвил он сонно, однако внятно. Ванаи решительно замотала головой. – Должен! – не унимался Бривибас. – Я полагаюсь в этом на тебя, иначе они изобьют меня и все равно заставят работать. Я полагаюсь на тебя, внучка. Не подведи.

– Слушаюсь, дедушка, – выдавила Ванаи сквозь слезы и, не сдержавшись, добавила: – Разве не легче было бы дать Спинелло – будь проклято его имя! – то, чего он хочет?

– Легче? Без сомнения. – Бривибас широко зевнул. – Но это было бы… неправильно.

Затылок его коснулся подушки. Глаза старика закрылись, и послышался храп.

Когда Ванаи подняла его следующим утром, она чувствовала себя убийцей. Оттого, что дед поблагодарил ее, становилось только хуже. Она накормила его остатками вчерашней похлебки и собрала узелок – хлеб, и сыр, и размоченные сушеные грибы из корзинки Эалстана. Потом он ушел, а девушка осталась одна в доме. Перестук ставен под ветром то и дело заставлял ее подпрыгивать, точно напуганную кошку.

Тем вечером дед снова вернулся поздно. И следующим. И следующим тоже. Каждый день на принудительных работах словно отнимал у него месяц жизни – а месяцев у него впереди оставалось не так уж много. «Привыкаешь, и легче становится», – говорил он, но это была ложь. Ванаи знала это. С каждым днем дед спадал с лица, пока не начало казаться, что ясными голубыми глазами на нее смотрит оскаленный череп и утешает безуспешно педантично-сухими ремарками.

Однажды утром, когда дед, спотыкаясь, выбрел из дома, Ванаи вдруг застыла посреди комнаты, словно обращенная злыми чарами в мрамор. «Я знаю, что должна сделать», – осознала она с почти мистической ясностью и уверенностью.

«Но это будет неправильно», – прозвучал в голове у нее сонный голос Бривибаса.

– А мне все равно, – ответила она вслух, как будто дед мог с ней поспорить.

Это была неправда. Но Ванаи знала, что для нее важнее. Если она в силах добиться главного – что по сравнению с этим все остальное?

Найти в этом доме перо и бумагу было делом минутным. Девушка знала, что хочет высказать, и сделала это без колебаний чеканным каунианским слогом. Дед одобрил бы ее литературный стиль, хотя прочие аспекты письма не пришлись бы ему по душе.

Сложив листок и запечатав воском и дедовой печаткой, девушка набросила на плечи плащ и отнесла письмо в дом фортвежского крючкотвора, который альгарвейцы сделали своим штабом в Ойнгестуне, и оставила там. Дежурный сержант пялился на нее сальными глазками и облизывал кроваво-красные губы. Девушка сбежала оттуда.

«Все под рыжиков стелешься», – прошипела ей вслед встречная тетка-каунианка.

Понурив голову, Ванаи бежала домой. А вернувшись, принялась ждать. Она ждала и ждала, но ничего необычного не случилось ни в тот день, ни на следующий, ни затем. Каждое утро до света Бривибас уходил на принудительные работы. Каждое утро он все больше походил на бледную тень себя самого.

К вечеру третьего дня раздался стук, которого ждала Ванаи, который она признала. Девушка вздрогнула, рассыпав горох, который собиралась замочить. Хотя она и ждала гостя, к двери она подошла неторопливо и неохотно, будто в дурном сне. «Если я не открою, – мелькнуло у нее в голове, – он решит, что меня нет дома, и уйдет». Но эту мысль сменила другая: «Если я не открою, дед точно погибнет».

Ванаи распахнула дверь. На пороге, как она и ожидала, стоял майор Спинелло.

– Приветствую вас, сударыня, – промолвил он с поклоном. – Могу я войти?

Его церемонность поразила Ванаи. Получил он записку? Да. О да. Девушка видела это в его глазах.

– Да, – прошептала она, пропуская его в дом.

Майор захлопнул дверь за собой, опустил засов, и обернулся к девушке:

– Ты понимаешь, что имела в виду, написав, что пойдешь на все, чтобы не позволить своему деду, этому старому бездельнику, заниматься тем, чем он должен был заниматься уже целый год?

– Да, – прошептала Ванаи еще тише, опустив глаза, чтобы не видеть лица Спинелло.

К вящему ее удивлению он промолчал, ожидая, что она скажет еще.

– Кроме него, у меня больше ничего нет на свете, – выдавила она, промедлив.

– Неправда. – Альгарвеец покачал головой. – О, милочка, это совершенная неправда.

Протянув руку, он одну за другой расстегнул три деревянные пуговицы, скреплявшие широкий ворот ее блузы, потом взялся за полы рубашки и потянул вверх. Сгорая от ненависти – к альгарвейцу, а еще больше к себе, – Ванаи подняла руки, помогая ему. Спинелло разглядывал ее целую вечность.

– У тебя еще много всего есть, – пробормотал он.

Пальцы его протянулись снова и в этот раз коснулись нагой кожи.

И снова Спинелло удивил ее. Прикосновение его не было грубым, нет – уверенным, знающим. Если бы девушка избрала его в любовники по доброй воле, ей бы – наверное, подумала она, – даже понравилось. А так она стояла смирно и терпела.

– В твою спальню, надо думать? – проговорил Спинелло некоторое время спустя.

Ванаи кивнула, решив, что так будет легче, чем на полу, – она почти ожидала, что альгарвеец овладеет ею прямо посреди гостиной. По его слову она последовала в свою комнату, задержавшись только, чтобы подхватить брошенную рубашку.

Для двоих кровать была узковата – Ванаи и одна-то на ней с трудом помещалась. Девушка застыла столбом рядом с ложем. Если майор захочет снять с нее штаны, пускай сам этим и займется. Он и занялся – с превеликим для себя удовольствием, – потом разделся сам, на удивление быстро. Ванаи отвернулась. Она знала, как устроены мужчины, и не хотела напоминать себе об этом лишний раз.

161
{"b":"153364","o":1}