— Обычная мегера, обиженная на жизнь. Муж бросил — значит, он подлец и скотина. Хотя, я думаю, деньги он им отваливал приличные.

Я тоже так думаю. Не случайно она ворвалась в комнату, когда я спросил Диму о деньгах. Она боялась, что он назовет сумму и я пойму, что Лактионов — не жмот. И его бывшая семья живет на хорошие бабки.

— Ей выгодно малевать Лактионова черными красками, — заметил Витька.

— Тем не менее фамилию она оставила прежнюю.

— Да. Хитрая бабенка.

— У меня тоже сложилось такое мнение, — кивнул майор.

На работе сосредоточиться ему не удалось. Позвонила взволнованная жена.

— Ты знаешь, Дашка ушла из дома. А меня не послушалась!

— Как — ушла? — осевшим голосом переспросил Губарев. — Совсем? Из дома?

— Я запретила ей идти с компанией в развлекательный центр. А она нагрубила мне и ушла. Да еще деньги, отложенные на хозяйство, стянула.

— Что же ты раньше не позвонила! — рассердился Губарев.

— До тебя дозвониться невозможно. Никто к телефону не подходит.

— Я на задании был.

— Ты всегда на задании. А на дочь тебе наплевать!

— Не могу же я бросить работу и караулить ее целыми днями, — вспылил Губарев. — Ты-то на что! Мать называется!

Ответом были рыдания.

— Ты меня еще и оскорбляешь!

— Извини, Наташ, у самого нервы ходуном ходят!

— Разве у тебя есть нервы?

— Теперь уже ты скатилась до оскорблений. На том конце повесили трубку. Стало еще тошнее. Губарев вдруг понял, что живет он как-то не так. Неправильно. Семью совсем забросил. Работа особой радости не приносит. И вообще — человек он несчастливый. Тянет по жизни свою лямку. А удовлетворения никакого. Так и помрешь в одночасье, мелькнула предательская мысль.

С женой они разошлись несколько лет назад. Развод официально не оформляли. Не было надобности. Ни он, ни жена вступать в повторный брак пока не собирались. Сейчас он ютился в коммунальной комнатенке, которую ему предоставил друг. За что Губарев был ему премного благодарен. Потому что иначе жить ему было бы негде.

Жена, шестнадцатилетняя дочь, теща жили в двухкомнатной квартире, где раньше проживал и Губарев. Тещину однокомнатную квартиру они сдавали, поскольку с деньгами была вечная напряженка. Раньше Наташка работала в библиотеке, но безденежную профессию пришлось оставить. Она пыталась закрепиться в какой-нибудь редакции или издательстве, но до сих пор у нее это получалось плохо. То контора лопалась, то зарплату урезали. Губарев помогал им, но с его заработков не разбежишься. И поэтому жена постоянно подкалывала его за скудное материальное «пособие». А Дашка требовала то одно, то другое…

И вообще, в последнее время она становилась все более и более неуправляемой. Воспитывать ребенка на расстоянии — задачка, конечно, не из легких! Во всяком случае, у Губарева это получалось плохо. Жена нервничала и психовала. Но выхода из этого тупика Губарев не видел. Разве что приехать с ремнем и как следует отлупить Дашку. Чтобы знала свое место и не создавала лишней головной боли. Но до такого радикального способа он еще не дошел. А надо бы, чесал в затылке майор. Проучить раз и навсегда.

Потом его мысли перескочили к двум портфелям. Зачем Лактионову в день убийства понадобились два портфеля? Для чего? Может, во втором портфеле были важные документы? Но какого характера? И почему их нельзя было положить в первый портфель?

Губарев вздохнул и достал из ящика стола стандартный лист белой бумаги. Нарисовал несколько « кругов. В самом центре написал крупными буквами: ЛАКТИОНОВ. В первом ближнем круге он написал: „Дина Александровна“. Во втором — „сыновья“. В третьем — „Ванда Юрьевна“. В четвертом — „Кузьмина“. В пятом — „Лазарева и Юлия Константиновна“.

Эти люди находились к Лактионову ближе других. Они знали его, общались с ним. Но насколько хорошо они его знали? Бывает ведь так, что люди живут вместе годами и даже не догадываются, на что способен близкий им человек. Тот, которого они знают как свои пять пальцев. Как они думают. Но не все так просто и очевидно. В каждом человеке есть некое потайное дно, скрытое ото всех до поры до времени. И, как правило, обнаружить его очень трудно. Иногда приходится собирать информацию буквально по крупинкам. А потом складывать из этих крупинок реальную картину случившегося…

Губарев достал фотографию Лактионова, которую дала ему Дина Александровна, и положил на лист бумаги. Сорок пять лет. Волевое, решительное лицо. Тяжеловатый подбородок. Широко расставленные глаза. Крупный нос. Губарев вспомнил слова охранника о крестьянской закваске. Да, пожалуй, она наложила свой отпечаток на лицо. Дина Александровна говорила о том, что ее муж сам пробивал себе дорогу в жизни. Таким людям всегда приходится нелегко. Одно время Лактионов выпивал. Это уже «характеристика» Ванды Юрьевны. Губарев поймал себя на мысли, что он пытается нащупать характер убитого хирурга. Понять его изнутри. Если ему удастся сделать это, он сможет понять причину поступков Лактионова, его отношение к людям. А из этого вывести заключение, кто мог убить его. Кому он перешел дорогу или для кого стал представлять опасность. Иногда случается и так, что люди сами подписывают себе смертный приговор, не ведая об этом. Они привыкли поступать Так, а не иначе. Не думая о том, как могут быть истолкованы их слова и поступки и какой они способны причинить вред или урон окружающим.

Нарисованная Губаревым схема требовала своего воплощения. Ему надо было пройти по всем «кругам ада», побеседовать с людьми, которые знали Лактионова. А потом свести их показания и факты в единую цепь.

Когда Губарев пришел к своим в гости на выходной, он уже с порога ощутил напряженную атмосферу. Что называется, печенками. Опять Наталья с Дашкой воюют. Может, она уже совсем затыркала девчонку. Надо разобраться во всем этом. Основательно. Дочь в коридор не вышла. Зато жена встретила кривой улыбкой.

— А… явился… папочка!

Этот ее тон майор обычно называл: «змеиная радость». Хуже его был только голосок тещи — «укус дракона».

— Явился! — Губарев пытался перевести разговор на шутливый тон. — Уже не рады?

— Почему же, рады! Даже очень!

Опять издевка в голосе! Ему вдруг захотелось развернуться и уйти. Но это выглядело бы слишком грубо и оскорбительно. Хотя такой тон порядком действовал на нервы.

— Ладно, Наташ, здравствуй! Мы с тобой еще не поздоровались!

— Здравствуй, — эти слова она выговорила почти шепотом.

— Даша дома?

— Пока — дома, — подчеркнула жена слово «пока». — А ближе к вечеру начнутся скандалы.

— Сегодня скандала не будет. Обещаю.

— Посмотрим. Не говори «гоп»…

— Антонина Васильевна дома?

— Нет. Мама поехала на день рождения подруги.

Это было уже счастье!

— Я принес вам копченой колбасы, сыра, печенья.

Наташка молча взяла у него из рук пакет с продуктами и понесла на кухню. Губарев надел тапочки и прошел в большую комнату.

— Даша! — крикнул он. — Ты где? Ау! Гюльчатай, покажи свое личико. Папа пришел.

В ответ — ни звука.

В комнату прошла Наташка и села рядом на диван.

— Что с ней? — спросил Губарев.

— Переходный возраст.

— Кажется, он уже прошел. Это в тринадцать-четырнадцать лет концерты закатывают.

— Один переходный перетек в другой. Теперь проблемы другого порядка.

— Что именно?

— Сам понимаешь! На уме — мальчики, гулянки!

— Да брось волну гнать! Что, Дашка на панели, что ли, стоит? Ну, встречается с кем-то, ходит в компании. Мы сами такими были.

— Компания компании — рознь.

— Ты говори толком, не темни.

— Мне не нравится ее компания и ее мальчик.

— Чем? Наташка неопределенно пожала плечами:

— Всем!

— Так не бывает.

— Не нравится, и все! Не доведут Дашку до добра эти свиданки.

— У нее же голова на плечах есть.

— Это тебе так кажется. А на самом деле позвонили — уроки побоку, и все: чао, мама!