«Почему ты позволила мне все разрушить?» — хотела спросить Кармен. Ах, если бы она могла прокрутить пленку назад и позволить своим жертвам спастись. Гнев Кармен сидел взаперти, но он уже сделал свое дело…
Криста порылась у себя в сумке и подошла к двери. На ногах у нее были голубые сабо, точно такие же, как у Кармен. Кончики ушей просвечивали сквозь жидкие волосы. Она преданно посмотрела на предмет своего обожания. Кармен почувствовала себя настоящей разрушительницей всего доброго и хорошего и властительницей зла.
«Почему ты хочешь быть такой, как я?» — Кармен мечтала быть лидером, но все получалось совсем не так, как она хотела.
Лена приняла душ, вымыла волосы, и от нее вкусно пахло. Комплексовать вроде бы не было никаких поводов, но, когда вошел Костас, она поняла, что опять теряет голову.
Словно сквозь сон, она наблюдала, как он поздоровался с ее отцом, поцеловал маму, обнял Эффи. Лену он не обнял, просто пожал ее ледяную руку. Костас что-то сказал по-гречески, возможно, что-то смешное, потому что родители рассмеялись и посмотрели на него как на супергероя и великого комика. Лена пожалела, что не выучила родной язык своего любимого дедушки, папы и мамы.
Они сели в столовой. Ленин папа налил Костасу вина, потому что он был почти мужчиной, в смысле мужественным и самостоятельным. Он умел принимать решения.
Лене папа налил яблочный сок, и она почувствовала себя первоклашкой. Наверное, хорошо, что они с Костасом расстались, прежде чем он успел в ней разочароваться.
Лена попыталась вспомнить, что ей в себе нравится. Или за что она нравилась Костасу. Ничего не приходило на ум. Нет, все-таки надо было остаться в своей комнате.
За ужином Лена села рядом с ним.
Костас рассказывал забавную историю о дедушке, Бапи Калигарисе. Бабушка уговаривала его надеть новые кожаные ботинки вместо уже прохудившихся белых.
— «Это добротные, честные ботинки! Ты что, хочешь сделать из меня денди?» — Костас сказал это точь-в-точь, как Бапи. Папа так растрогался и, по-видимому, так соскучился по дому, что, кажется, готов был расплакаться.
Костас был таким же, как прежде. Почему она в него не поверила? Почему ей не хватило терпения?
Когда Лена задумчиво ковыряла баранью отбивную, она почувствовала, как чья-то нога прикоснулась к ее босой ступне. По телу Лены пробежала дрожь.
Он дотронулся до нее специально? Может, он хотел ей что-то сказать? Может, это тайный знак? Лена не осмеливалась взглянуть на Костаса. Знал ли он, как ей плохо? Хотел ли он подарить ей надежду?
«Ты его бросила!» — зазвучало в голове теперь уже трио: Кармен, Би и Эффи.
«Но я его не разлюбила!»
Прекрасно. Решено. Она призналась. Она сделала выбор, и ее выбор — Б. Она его любит. Она его любит, а он ее нет. Горькая, жестокая правда. Вот так-то. И никуда от этой правды не деться.
Ей страстно хотелось, чтобы он прикоснулся к ней снова. Это бы все изменило.
Утешение, благодать. Лена посмотрела под стол.
Нога, коснувшаяся ее, была не Костаса, а Эффи.
В жизни есть два больших несчастья: несбыточная мечта и осуществление мечты.
Джордж Бернард Шоу
*
Лена долго не могла уснуть, а потом увидела странный сон. Две клетки человеческого тела — одна от мозга, а другая от сердца — встретились и долго-долго бились друг об друга, пока наконец не слились в единое целое. Лена подняла руку и сказала своему старому учителю биологии: «Так не бывает, правда?» А потом она проснулась и пошла в ванную. Стоя там с закрытыми глазами, Лена поняла, что устала от себя. Устала оттого, что не может определять, чего хочет, и сделать то, что хочет, или даже хотеть того, что очень-очень хочет. Да, она устала, но сон все равно не шел.
Она вернулась в свою комнату и взобралась на подоконник. Такая же полная луна светила и Би, и Кармен, и Тибби, и Костасу, и Бапи — всем людям, которых она любила, близким и далеким.
Нет, этой ночью Лена не будет спать. Она встала, надела Волшебные Штаны под ночную рубашку, натянула сверху джинсовую куртку. Лена спустилась вниз, вышла из дома и осторожно прикрыла за собой дверь.
До дома Сиртисов было недалеко, и Лена шла, ни о чем не думая. Хуже все равно не будет. Правда, в глубине души Лена была уверена, что будет лучше. Она много раз бывала у Сиртисов и знала, где комната для гостей. Но, крадясь вдоль стены, Лена почувствовала привычный страх. Вдруг у них стоит сигнализация, которая сейчас заорет. Приедет полиция, и Костас увидит Лену в ночной рубашке и наручниках. Вот будет весело.
К счастью, комната для гостей находилась на первом этаже. К счастью потому, что Лена не умела лазать.
Свет не горел. Конечно, ведь было три часа утра. Лена спряталась в кустах, чувствуя себя абсолютно ненормальной, а потом постучала в окно. Если проснутся хозяева, то завтра вся греческая диаспора будет обсуждать распущенность Лены.
Она услышала, как Костас встал. Он увидел Лену и открыл окно.
Девочка в рубашке и джинсах, разбудившая его в три часа утра, не показалась Костасу ночным кошмаром. Казалось, он совсем не удивился.
— Ты можешь выйти? — Первые слова, которые она ему сказала за все это время.
Надо же, у нее хватило смелости!
Он кивнул:
— Подожди минутку.
Она вылезла из кустов, основательно разодрав ночнушку.
Его белая футболка казалась голубой при лунном свете.
— Иди за мной, — сказал Костас.
Лена последовала за ним на задний двор, где отбрасывали тень высокие деревья.
Он сел на траву. Она тоже села и сняла мокрую джинсовую куртку.
Летнее небо дышало волшебством. Лена ничего не боялась. Он внимательно смотрел на нее. Надо было что-то сказать, ведь это она вытащила его из постели посреди ночи.
— Я просто хотела с тобой поговорить, — прошептала она.
— Пожалуйста, — ответил он.
Она молчала.
— Я соскучилась по тебе, — вымолвила она наконец и посмотрела ему прямо в глаза. Она хотела быть честной.
Он не отводил взгляда.
— Я жалею, что перестала тебе писать. Я сделала это потому, что испугалась. Я сильно скучала по тебе и все время ждала тебя. Я хотела снова принадлежать себе.
Он кивнул:
— Я понимаю.
— Я знаю, что больше не нужна тебе, — с отчаянием сказала Лена. — Знаю, что у тебя новая девушка… — Она сорвала травинку и смяла ее. — Я ни о чем тебя не прошу. Просто решила сказать тебе правду, потому что до этого все время лгала.
— О, Лена. — Костас странно посмотрел на нее и закрыл лицо руками. Лена уставилась на траву. Наверное, он больше не желает ее видеть.
Наконец он убрал руки.
— Ты что, ничего не знаешь? — простонал он. К Лениным щекам прилила кровь.
В горле стоял ком. Вся ее храбрость куда-то подевалась.
— Нет, — ответила она дрожащим голосом и низко опустила голову.
Он поднялся, сел рядом и взял ее руку в свои.
— Лена, не грусти. Не грусти! Ты думаешь, я разлюбил тебя? — Он не сводил с нее взгляда.
Слезы застыли на Лениных щеках, и было неизвестно, куда они покатятся дальше.
— Я не переставал любить тебя, — сказал он. — Ты что, не знала?
— Ты мне не писал. Ты завел новую девушку.
Он отпустил ее руку. Ах, зачем он это сделал!
— Какая новая девушка? О чем ты? Я пару раз встречался с одной, когда грустил о тебе, вот и все.
— Ты приехал сюда и даже ничего мне не сказал.
Он усмехнулся — скорее над собой, чем над ней.
— Ну и зачем, ты думаешь, я приехал?
Она боялась ответить. Слезы уже текли ручьем.
— Не знаю.
Он придвинулся к ней совсем близко и прикоснулся к ее мокрому запястью.
— Ну, не потому, что хочу заниматься рекламным бизнесом.
Лене стало страшно и одновременно с этим хорошо. Она улыбнулась сквозь слезы:
— И не из-за столичных журналов?
Он засмеялся. Лена мечтала, чтобы он опять прикоснулся к ней. К чему угодно. К волосам. К уху. К пальцу на ноге.