Согласитесь, сэр, различия между этими двумя текстами минимальны и по большей части (если можно доверять английскому переводу) чисто лингвистического характера: язык Фейдо более литературный, у Овидия — более разговорный. Однако оба отрывка с большой откровенностью и с употреблением лишь незначительных эвфемизмов говорят о сексе.

В пьесе Овидия Плавт, по всей видимости, раб, имя которого автор позаимствовал у величайшего римского драматурга Плавта, жившего на рубеже 3 и 2 в. до н. э., в чьих комедиях обычно присутствует такой персонаж, как лукавый раб. Этьен у Фейдо — дальний родственник тому обязательному в пьесах Плавта персонажу, которого римлянин, в свою очередь, взял из комедий своих греческих предшественников. Согласно комментарию мистера Оливера, Капитон — это сам Овидий. Фурнилла, супруга которой зовут Гай Инвалид Сикан, вполне может быть Ливией, женой Августа (как предполагает в своем комментарии мистер Оливер). Большую часть жизни Август отличался слабым здоровьем и дважды заболевал так сильно, что уже сомневались, выживет ли он. Отсюда, возможно, появилось среднее имя Инвалид (которого я не могу найти в исторических источниках, указывавших бы его как расхожее).

Но как же вывести из пьесы объяснение ссылки Овидия в Томы? Фарс Фейдо (что типично для этого автора) — путаная история, вращающаяся вокруг более или менее добродетельной жены, которая подозревает своего более или менее добродетельного мужа в измене. Действительно, за цезарем Августом тянулась слава женолюбца, и, если Инвалиду действительно полагалось представлять Августа, название «Верный муж», вероятно, следовало понимать в саркастическом ключе. С другой стороны, императрица Ливия (и это, на мой взгляд, делает несостоятельной теорию мистера Оливера о ее отношениях с Овидием) была известна своей безупречной верностью и высочайшей добродетельностью, если, конечно, забыть про убийства, которые она почти точно совершила, чтобы получить для своего сына от первого брака Тиберия право унаследовать верховную власть.

Как я указал в начале этого письма, я не ученый, всего лишь любитель французской комедии и эротической поэзии Овидия. Возможно, некто, более эрудированный, чем я, отыщет убедительное объяснение этой головоломке. Признаюсь, я тут бессилен.

Вы совершенно уверены, что вся рукопись не фальсификация?

Сходство между двумя сценами бесспорно. Как такое возможно? Единственным объяснением было бы совпадение, что представляется неубедительным. Фейдо не мог иметь доступ к свиткам Овидия. Признаю, это все равно что утверждать, будто, сложив вырезанные из газеты слова в шляпу, два человека вытянули идентичные слова в идентичной последовательности и потому — по чистой случайности — составили идентичные тексты. Но как еще мне это объяснить, учитывая (а я ее принимаю) неопровержимую подлинность рукописи Квеста?

Мистер Фуилье прав в своем утверждении, что сцена Овидия так же открыто говорит о сексе, как его «Любовные элегии» и «Искусство любви», и что имя супруга, чья жена жалуется на его внушительную потенцию, может быть интерпретировано как аллюзия на бесконечные недомогания Августа. Сходным образом мы можем приравнять имя Капитон к cognomen Овидия Назон, поскольку они оба указывают на части тела, притом находящиеся выше плеч. Если мы примем, что сохранившийся фрагмент сцены — более или менее реалистичное описание отношений между императрицей, поэтом и недужным, но более чем способным к половому акту императором, то нетрудно предположить, что ссылку Овидия она объясняет сексуальными проблемами.

Сколь бы абсурдным это ни казалось, я испытываю большое искушение искать в фарсе Фейдо ответ на загадку в жизни Овидия. Такие персонажи, как группа парижских буржуа, решивших совершить адюльтер, который по ходу пьесы ни одному из них не удается, типичны для французского фарса того периода; его доминирующий мотив — «череда ошибок». В стихах, написанных в ссылке, Овидий сам скрытно намекает на причину своего удаления из Рима как «carmen et error», т. е. «песни и ошибки», как это обычно переводят. Ученые пришли к выводу, что совершенная поэтом «ошибка» заключалась, вероятно, в том, что он не сообщил о нарушении приличий, которому стал свидетелем. Тем не менее нельзя забывать (если я верно помню свою лицейскую латынь), что латинское слово «error» можно также перевести как «недопонимание», «проступок» или «оплошность».

Однако все это чистой воды домыслы. Очевидные следы Овидия в тексте Фейдо так же загадочны, как темные побуждения, заставившие императора столь коварно приговорить поэта к смерти от горя.

Дорогой мистер Оливер!

Прочтя «Повесть Квеста» и, главное, ваш комментарий к этому поразительному, невероятному произведению, подлинность которого тем не менее подтвердили эксперты, я решил переслать вам прилагаемый перевод на немецкий некоей латинской рукописи, также раннего периода империи, и рассказать вам, как она у меня оказалась. В отличие от рукописи Квеста она не попала на суд экспертов для подтверждения подлинности. Однако, если она покажется вам достойной рассмотрения, я могу устроить так, чтобы они изучили оригинал.

Я приобрел ее в 1987 г., в антикварном магазинчике герра Отто Райманна на улочке Химмельсбюттелер, которая в то время находилась в западном секторе разделенного стеной Берлина. Позднее рукопись была переведена с латыни на немецкий Евой Альтхаммер, доктором филологических наук, преподавателем классических языков в государственном лицее Дюссельдорфа, где я был ее учеником до того, как во время войны записался добровольцем в армию. Приложение к моему письму — переведенный текст, который она мне надиктовала.

Я не большой специалист в латыни, мои познания ограничиваются приобретенными в школьные годы начатками этого прекрасного языка. В античной истории — тоже, за исключением крайне узкой области: оловянных солдатиков этого (и некоторых других, более поздних) периода. До выхода на пенсию в 1985 году я был финансовым директором «Михаэла Свинкельс и К ^о», став также в 1983 году совладельцем. Дела нашей фирмы, владевшей расположенной в Западном Берлине фабрикой игрушек, всегда шли очень хорошо, поэтому на склоне лет я неплохо обеспечен. Моя жена отошла в лучший мир еще в семидесятых, и поскольку наш брак был бездетным, я теперь волен полностью посвятить себя своему хобби — коллекционированию вышеупомянутых оловянных солдатиков. У меня довольно приличная коллекция из почти десяти тысяч фигурок, начиная с гренадеров Фридриха Великого и кончая малоизвестным полным набором, изображающим Адольфа Гитлера за смотром гвардии своих личных телохранителей, «Adolf Hitler Leibstandarte». [122]Особенность этого набора в том, что рука фюрера крепится к плечу на шарнире, что позволяет поднимать ее в арийском приветствии.

Когда в 1987 году я обнаружил заведение герра Райманна, это была антикварная лавка только по названию. В то время владельцу было восемьдесят девять лет (вскоре он умер), и его магазинчик более всего походил на то, что в Америке называют лавкой старьевщика: нагромождение старой, ломаной и, по всей видимости, никчемной мебели, помятые духовые инструменты и скрипки без струн, пыльные смокинги и прочий плесневелый хлам. И тем не менее среди этого хлама меня ждала поразительная находка: полный и исключительно редкий, изготовленный в середине восемнадцатого века набор фигурок римских легионеров, разбитых в Тевтобургском лесу херусками под командованием Арминия. Естественно, эта находка вдохновила меня потратить целый день на обшаривание заведения герра Райманна в надежде на новые подобные чудеса. И когда я наконец решил сдаться, то наткнулся на нечто любопытное. Стены магазинчика были увешаны поблекшими плакатами и шелудивыми рогатыми трофеями, накопившимися за несколько поколений охотников на оленей, но по какой-то причине мое внимание привлекло нечто в черной рамке, рисунок или, быть может, диплом — трудно было понять из-за наслоений пыли и грязи. Подойдя поближе, я потер стекло носовым платком, пока не смог разглядеть, что находится за ним. Не диплом, но и не рисунок: скорее старинный рукописный текст, к тому же не готическим шрифтом. Из классиков античности, которых я читал в школьные годы, я еще помню достаточно, чтобы узнать латынь, но, к сожалению, мои труды с носовым платком привели лишь к тому, что местами открылись одно слово или часть фразы.