— Убирайся прочь, жрец, — пробормотал Сигурд, почесывая золотистую бороду. — Я пересек Северное море не для того, чтобы слушать тебя. Слова вываливаются из твоего рта точно так же, как куски дерьма у козла из задницы.

Скандинавы, услышавшие это, рассмеялись так громко, что разбудили тех, кто еще спал.

— Возвращайся в свой дом Белого Христа и спи на коленях, — бросил воин, сидевший рядом с Сигурдом.

Какое-то мгновение Вульфверд молча смотрел на ярла. В свете огня я видел, что священник дрожал от ярости. Его свободная рука сжалась в кулак.

— Я пришел сюда с миром, язычник, надеялся, что ты, может быть, примешь благословение Христа, — проворчал он. — Завтра вас здесь уже не будет.

— Разве Белый Христос живет здесь? — спросил Сигурд, усмехнувшись, и обвел взглядом зал.

— Наш Господь везде, — ответил Вульфверд, строго посмотрев на англичан, находящихся в ратуше. — Я благословил бы тебя сейчас именем Христа, а утром окрестил бы, очистив от грязи, которая душит твой народ.

Я было решил, что Вульфверд передумал или же Эльхстан ошибся насчет болиголова. Возможно, священник действительно собирал лопухи для своих редеющих волос.

— Поди прочь со своими заклинаниями! — воскликнул Сигурд, отмахиваясь от Вульфверда. — А не то я попрошу своего жреца-годи превратить твои внутренности в червяков!

Старик скандинав с жидкими седыми волосами, в которые были вплетены кости, поднялся с земли и подошел к ярлу. Колдун злобно усмехнулся, другие норвежцы протянули руки к копьям и мечам.

Я прикоснулся к языческому ножу, висевшему на ремне, провел большим пальцем по извивающимся змеям, украшавшим рукоятку. Похожие висели на поясах скандинавов. Я смотрел на этих чужестранцев и пытался представить себя среди них. Почти все они были белокурыми, с бородами цвета соломы, хотя у одного волосы оказались такими же темными, как и у меня.

— Вижу, ты еще не готов принять прощение от Христа, — натянуто улыбнулся Вульфверд. — Что ж, я сделал все возможное! — воскликнул он, разводя руки. — Быть может, я нанес первый удар в битве за твою заблудшую душу! — Священник отвернулся было от Сигурда, потом снова взглянул на него и протянул руку, сжимающую кубок с медом. — Но ты хотя бы выпьешь со мной, покажешь всем, кто собрался здесь, что между нами мир?

Ярл свел губы в нитку, пожал могучими плечами, принял кубок и сказал:

— Я выпью с тобой, жрец, если ты после этого оставишь меня в покое.

Вульфверд склонил голову и отступил назад. Сигурд поднес кубок к губам.

— Нет, господин! — воскликнул я, шагнув к скандинаву. — Не пейте!

Краем глаза я увидел, как люди вокруг нас поднимаются с земли.

Вульфверд зашипел, повернулся ко мне. Его широченное лицо наполнилось такой злобой, что, казалось, готово было вот-вот лопнуть.

— Убирайся в преисподнюю, прислужник сатаны! — крикнул священник, наполняя громовым голосом весь зал.

— Придержи свой язык, жрец, — остановил его Сигурд, стряхнул с плеч овчину и устало поднялся на ноги.

Мужчины, присутствующие в зале, стали разделяться на скандинавов и англичан. Язычники потянулись за своими огромными мечами.

— Говори, красноглазый, — приказал Сигурд, повелительным движением руки, унизанной сверкающими золотыми перстнями, приказывая мне выйти вперед.

В меня уперлись тяжелые взгляды. Они сдавливали мне горло и сжимали живот. Внезапно наступила тишина, нарушаемая лишь треском пламени в очаге и ударами моего собственного сердца, гулко звучащими у меня в голове. Я кашлянул, прочищая глотку, протиснулся сквозь толпу и остановился перед Сигурдом и Вульфвердом.

— Мед отравлен, мой господин, — произнес я по-норвежски.

Ярл нахмурился и отстранил кубок. Священник, судя по всему, понял, что я предостерег скандинава, ибо осенил себя крестным знамением.

— Ложь! — воскликнул Вульфверд. — Что бы он ни изрыгал из себя — все ложь, льющаяся из гнойной пасти самого сатаны! Ложь!

Служитель божий шагнул ко мне, и я испугался, что он меня ударит.

— В таком случае выпей этот мед сам, жрец, — прорычал по-английски Сигурд, предлагая кубок Вульфверду. — Мы с тобой разделим эту чашу, но ты хлебнешь первым.

Тот закрыл глаза, поднял лицо к старым балкам перекрытий, стиснул деревянный крест, висящий на груди, и пробормотал вполголоса нечто невнятное, по-моему похожее на молитву.

— Пей! — приказал Сигурд.

В этом единственном слове содержалось столько угрозы, что я не представлял себе, кто осмелился бы ослушаться ярла.

— В мед добавлен болиголов, — сказал я, бросив взгляд на Эльхстана, который едва заметно покачал головой. — Ты выпил бы его и уснул, мой господин. — Я сделал глубокий вдох, собираясь с силами. — К полудню ты не мог бы стоять, твои ноги стали бы холодными на ощупь, и ты наделал бы в штаны.

Я не знал, верно ли последнее утверждение, но мне показалось, что оно должно будет особенно больно ужалить такого гордого человека, как Сигурд. Я сам уже увяз по уши и не видел смысла выбираться из трясины.

— Я умер бы, выпив этот мед? — спросил Сигурд, сверля меня взглядом.

Так стальной бурав вгрызается в древесину.

— Думаю, да, мой господин, — сказал я. — Завтра ты умер бы, а отец Вульфверд объявил бы, что это дело рук Господа Бога.

— Этот надутый боров похвалялся бы, что христианский бог могущественнее, чем Один, Отец всех! — взревел Сигурд, хватаясь за рукоятку меча.

Тут Вульфверд плюнул мне в лицо, сунул руку в длинный широкий рукав своей рясы и бросился на ярла. Я увидел в кулаке священника нож. Норвежец тоже его заметил, с поразительной проворностью отскочил назад и выхватил меч.

— Отец всемогущий!.. — завопил Вульфверд, а Сигурд шагнул вперед и с размаху опустил клинок ему на макушку.

Ноги священника подогнулись. Он зашелся в предсмертной конвульсии и рухнул на землю, сжимая деревянный крест. Из раскроенной головы выплеснулись серые мозги.

Мужчины Эбботсенда закричали ругательства, оглядываясь на Гриффина. Наверное, в свете очага они увидели сомнение в глазах бывалого воина.

— Вульфверд был слугой Господа! — взревел охотник, пока люди выбегали из зала на улицу. — Священником, Сигурд! — крикнул он, гневно глядя ярлу в лицо.

Скандинавы поспешно хватали оружие, а мужчины Эбботсенда выбегали в ночную темноту. Эльхстан опустился на колени перед Вульфвердом, но я схватил старика за плечо, поднял и поволок прочь. Не в силах поверить в то, что произошло у меня на глазах, я вытолкал мастера на свежий воздух.

Скандинавы без суеты строились в боевой порядок. Каждый воин прикрывал щитом не только себя, но и соседа. Быстрота и слаженность их движений вызывала страх. Но и деревенские мужчины тоже становились в темноте в плотную линию, сжимая копья и мечи. Из домов на подмогу бежали другие, со щитами и шлемами.

— Уходим отсюда, Эльхстан! — воскликнул я, только теперь заметив, что небо на востоке тронул кроваво-красный рассвет. — Это уже не остановить. Бежим!

Но старик тряхнул головой и отстранился. Когда я попытался снова его схватить, он ударил меня по руке и прокаркал что-то очень похожее на ругательство. В этот момент две шеренги сошлись. Ночная тишина огласилась первыми криками и стонами. Я увидел, как Гриффин погрузил свой меч в горло скандинава, и выпустил старика столяра.

«Что ты наделал? — воскликнул мой рассудок. — Пошел против священника! Теперь люди, которых ты знал, умирают. Их кровь будет на твоих руках».

Я бросился в дом Эльхстана за охотничьим луком, моля Бога о том, чтобы успеть пронзить стрелой черное сердце хоть одного язычника до того, как все будет кончено. Я настежь распахнул дверь, в кромешной темноте больно налетел грудью на стол, на ощупь нашел все, что нужно, и побежал обратно, на звуки битвы, сжимая лук, тетиву и колчан со стрелами. Многие селяне уже лежали на земле. Их влажные внутренности, вывалившиеся из распоротых животов, блестели в тусклых предрассветных сумерках, но остальные продолжали сражаться. Они ругались, когда им приходилось наступать на убитых товарищей.