Секретарь с поклоном двинулся навстречу. Это был Амируцес, казначей и главный управитель, а также канцлер императорского двора. Торжественным голосом он объявил имена гостей императору. Первый ― конечно, генуэзец. Генуя была давней владычицей Леванта, и столь же давней соперницей обоих императоров, ― от нее по-прежнему ожидали выгодной торговли и дорогих даров.

Дориа выступил вперед, и все взгляды сошлись теперь на нем одном. Несмотря на невысокий рост, он был изящно сложен, и зеленый шелковый плащ подчеркивал его медленные уверенные движения. Достигнув конца ковровой дорожки, он чуть помедлил, а затем умело опустился ниц. Алые туфли императора оказались как раз перед ним, на низенькой мраморной ступеньке. Приложившись к ним губами, он поднялся и склонил голову, дожидаясь, пока император соизволит с ним заговорить. Он прошел по всему ковру, от начала до конца, и у Николаса тоже возникло искушение особого рода. Но, как и Дориа, он понимал всю неуместность продолжения ссоры. Это могло подождать.

Дориа представил свернутый пергамент с шелковой лентой и огромной печатью, ― его верительное письмо. Коснувшись листа кончиками пальцев, император затем сделал знак секретарю. Со своего места Николас слышал ясный музыкальный голос басилевса и более низкий ― казначея, который переводил содержимое послания. Амируцес, бывавший в Риме, Флоренции и Генуе, говорил по-итальянски с сильным греческим акцентом.

Соблюдая этикет, Дориа отвечал на том же языке. Двое молодых людей ― должно быть, сыновья казначея, ― стояли у того за спиной. Кажется, один из них приходился крестником кардиналу Бессариону.

Николас не знал, говорит ли по-гречески Пагано Дориа. Скорее всего ― вполне неплохо, ведь он почти всю жизнь провел на Востоке. Как бы то ни было, Амируцес переводил слова императора совершенно точно. В речи его не было ничего неожиданного: лишь церемонное приветствие и пожелания владыкам Генуэзской Республики, а также краткое подтверждение условий торговли и тех привилегий, которыми уже обладали торговцы. Именно существование этого предварительного соглашения позволило Дориа так ловко продвинуться на новом месте. Однако теперь стало очевидным, что надеяться на улучшение этих условий не стоит. В прежнем генуэзцы оставили о себе не самое хорошее впечатление, однако Дориа, почтительный и полный очарования, был преисполнен решимости улучшить ситуацию.

Наступил момент вручения даров. Слуга-грек по имени Параскевас поочередно преподносил каждый предмет своему хозяину, а тот передавал его в руки казначею. Кубки, специи, тончайшая шерстяная ткань (которой на «Чиаретти» не осталось вовсе) оказались превосходного качества и очень дорогостоящими. Две сотни дукатов были потрачены на то, чтобы доставить удовольствие басилевсу. И басилевс выразил свое удовлетворение. Подарки исчезли. Дориа, трижды поклонившись, отошел в сторону, и наступил черед Клааса.

В моменты, подобные этому, он старался не забывать о своем низком происхождении. Именно с ним он пытался бороться на протяжении последних полутора лет. Николас отлично знал все свои сильные стороны, ― и одним из его талантов была несомненная способность к подражательству. Не зря он так долго и пристально наблюдал за всем происходящим у церкви.

И потому он двинулся вперед медленно, так же, как двигались члены императорской семьи, и с тем же достоинством. Но там, где Дориа требовал к себе внимания, он держал взгляд строго опущенным все то время, пока его представляли двору. Прострации его обучала мастерица своего дела: оставалось лишь пожалеть, что сейчас она не может насладиться своим преподавательским триумфом. Он исполнил положенное лобзание и поднялся, по-прежнему потупив взор и пребывая в неподвижности до той поры, пока не заговорил император. Когда же Николас наконец поднял глаза и взглядом встретился с басилевсом, то почувствовал, как мурашки побежали у него по коже. Так значит, это правда… Виоланта редко изъяснялась начистоту, и до сих пор он сомневался… Однако теперь фламандец постарался забыть о своей догадке и полностью сосредоточился на церемонии.

Сперва письмо, подписанное во Флоренции Козимо де Медичи, с условиями торгового соглашения, цветистыми приветствиями и комплиментами… Послание было вручено императору и зачитано вслух. От Амируцеса император знал о существовании дома Медичи, вот почему он послал Михаила Алигьери во Флоренцию. Личное письмо от того же Алигьери было получено императором заранее, ― там излагались условия договора. И раз представителя Флоренции пригласили во дворец, ― стало быть, император счел эти условия приемлемыми. С другой стороны, не следовало проявлять излишнюю уверенность. Терпеливое ожидание ― вот истинный залог успеха.

Все письма были прочитаны и переведены. Император заговорил, время от времени прерываясь, чтобы дать возможность казначею перевести его речь. Император повторял условия договора пункт за пунктом, и так же, пункт за пунктом, давал на них свое согласие, по каждому в отдельности. Они получали все, что просили, все, чего желали Медичи и компания Шаретти. Николас слушал, пытаясь внешне ничем не выдать своего торжества.

Наконец обсуждение подробностей закончилось. Император отложил бумаги и несколько мгновений пристально изучал флорентийского консула, прежде чем выдать положенное заключение. Император выразил надежду, что Республика Флоренция через посредничество своего агента, компании Шаретти, будет уважать обычаи и суверенитет этих земель, а также что соглашение, заключенное сегодня, станет началом долгого, честного и плодотворного сотрудничества. Николас ответил на самом изысканном тосканском наречии, и Лоппе выступил вперед с дарами от Флоренции императорскому семейству. Василевс с любопытством оглядел Лоппе, ― словно среди его собственных слуг до сих пор не было ни единого чернокожего…

Дары оказались вполне достойными: в основном, отрезы бархата императорских цветов ― алый на золоте, пурпурный узор на черном фоне, и серебристый. Прежде обычным людям запрещалось красить ткани в императорский пурпур, ― но это было давно. Николас также выбрал вишневый бархат, усеянный розовыми бутонами, вышитыми серебряной нитью и белым шелком. Когда он развернул ткань, то кто-то из женщин издал негромкий восхищенный вздох, но фламандец даже не обернулся. В конце концов он объявил:

― Вот те дары, что я осмелился принести с собой. Но если Трижды Величайший дозволит, то у ворот его ждет более значительный подарок. Глава императорской гвардии знает об этом.

Все было подготовлено заранее. Протоспафариос выступил вперед, поклонился и заговорил с императором. Амируцес еще не успел перевести, но Николас уже понял смысл ответных слов:

― Мне сказали, что вы привели вооруженных наемников, которые служат Флоренции, и что эти люди считают своим долгом, пока они расквартированы здесь, защищать мой город. Верно ли это?

Николас подтвердил, что так оно и есть. Если басилевс соизволит, отряд можно собрать под его балконом за считанные мгновения. Эти люди ни о чем так не мечтали, как узреть хоть на миг величайшего владыку восточных земель, ради которого они проделали столь долгий путь.

Дозволение было дано, и гонец отправился в путь. Николас слышал, как перешептываются между собой женщины, стоявшие за помостом. Император, погруженный в задумчивость, внезапно задал вопрос:

― Флорентийский консул присутствовал сегодня утром у храма Панагия Хризокефалос?

Амируцеса рядом не оказалось. Николас, помявшись, все же рискнул ответить по-гречески:

― Прошу простить меня, басилевс. Да, я был там.

Император покачал головой.

― Знания не требуют извинений. Ты слышал службу?

― Я слышал музыку, басилевс, ― подтвердил Николас. ― Я не могу словами описать ее великолепие. Это относится как к звуку, так и к использованию тайны христианских чисел.

― Ты говоришь о каноне и псалмах? ― осведомился император.

Николас склонил голову и по знаку императора решился продолжить:

― Сия литургия мне незнакома. Но я разбираюсь в математике и в шифрах. Слушателю показалось, ваше великолепие, что в первой оде недоставало второго стиха.