— Тимми горит, черт побери! Приведите же врачей!

— Чем быстрее вы уберетесь в камеры, тем быстрее мы пошлем за медиками. А теперь пошевеливайтесь! — Последние слова они буквально проорали.

Заключенные, не раздумывая больше, подчинились.

Прежде чем Джорджио вернулся в свою камеру, в его мозгу четко отпечаталась картина горевших рук и ног Тимми. Сэди корчился от горя там же, в камере.

— Ох, выключите пирог с ревенем, приготовленный Сэди! Ладно, мистер Джексон? Не давайте ему сгореть дотла, — раздался голос неунывающего Бенджамина Дейвса.

Джорджио повалился на нижнюю койку и заложил руки за голову: «Мне надо срочно убираться из этого места… Мне надо выбраться!»

Джоджо О'Нил сразу не понравился Донне.

Он был одет в синий шелковый костюм от Армани с белой водолазкой и обут в ботинки фирмы «Тимберленд». Все это плохо сочеталось со смазанными бриолином и зачесанными назад волосами, плохими зубами и болезненно желтоватой кожей. Глаза Джоджо, казалось, слишком многое в жизни видели; и вообще они состарились раньше, чем остальной его облик. Он говорил громко и с сильным ливерпульским акцентом. О'Нил посмотрел на Донну так, словно она была куском мяса.

— Ну, вот, Алан, значит, ты приехал. А это старушка Джорджио, что ли? — Джоджо налил себе в стакан выпивки и встал перед камином с таким видом, словно это был его дом, а не Джека.

Донна заметила, что Алан смотрит на этого человека с ненавистью, и почувствовала уколы страха.

— Ты все так же тщательно одеваешься, как я вижу, Джоджо. Где ты сейчас покупаешь вещи — в магазине Оксфама или в «Сэлли Армии»?

Джоджо весело рассмеялся и помотал головой:

— У тебя нервы будь здоров, Кокс. Приезжаешь сюда и спрашиваешь о какой-то ерунде. Когда Джек сказал мне, что тебе нужно, я чуть не обмочился от смеха. Вы с Бруносом — парочка мерзких заморышей. И чем скорее вы это поймете, тем лучше.

Алан встал, и Донна ощутила, как атмосфера в комнате будто сгустилась от ненависти. Джек начал было подниматься со своего места, но Алан слегка толкнул его в грудь — и он сел назад как ни в чем не бывало.

— Даже не думай об этом, Джек. Я всегда таскаю с собой страховку, и ты это знаешь. Если со мной что-нибудь случится, пятьдесят парней немедленно возьмут в руки оружие, действуя жестко, как неудержимые маньяки. Запомни о разделе «юг-север», сынок. И держись от всего этого подальше… — Алан подошел к Джоджо, который был примерно того же роста и сложения, что и Кокс, но, скорее, рыхлый, чем такой сильный, как и подтянутый на вид Алан.

— Я тебя не люблю, ты — раздолбай, О'Нил, но ты должен мне и должен Джорджио. А теперь я приехал, чтобы получить сполна за нас обоих. — Он обернулся к Джеку. — Я удивляюсь тому, что ты еще имеешь какие-то дела с ним. Ведь ты семейный человек, да и вообще. А я-то думал, что ты противишься этому. Ну, так вот: вы оба знаете, что я убил человека за меньший грех, чем этот сутенер сейчас совершает. И клянусь, я вырву тебе руки и ноги, Джоджо, черт бы тебя побрал, если ты еще будешь меня доставать. Понял?

Джоджо выпрямился, лицо его на некоторое время застыло, как маска. Донна не могла даже представить себе, о чем он думает. И потом, без всяких к тому оснований, этот человек вдруг улыбнулся широкой, добродушной улыбкой, однако, надо отметить, глаза его при этом не улыбались.

— Я следил за тобой, пока ты отсиживался, Алан. Я тебе ничего не должен, мать твою, дружище. Я обеспечил все необходимое, чтобы тебе в тюряге было хорошо, обо всем позаботился. Но ведь тебе надо было сработать на публику, не так ли? Ты не мог подкараулить этого сутенера Чинки в темной аллее. Любой мог поступить так, только не ты — Здоровяк Алан Кокс. Тебе обязательно нужно было сделать это при всех — даже при паршивых туристах! Я тебе ничего не должен, это вы мне должны, приятель. Условия сделки я выполнил. И никогда не подставлял тебя. Мы все здесь потеряли немало денег из-за тебя, дружище. Потеряли целое состояние… Донна понятия не имела, о чем они говорят, и на ее лице отражалось недоумение.

— Ты ни разу не прислал мне в тюрьму даже мерзкого клинка в буханке хлеба, дружище. Это Джорджио помогал мне и моей семье. Джорджио! Он приезжал ко мне, а ты сбежал, подлец. Ты унес ноги так быстро, что удивительно, как тебя потом не попросили бежать на чемпионате Игр доброй воли! — Теперь голос Алана звучал разъяренно. — Ты должен мне, ты, жалкий кусок дерьма! И ты всегда будешь должен мне, потому что я убил человека, которого ты хотел вывести из игры. Сделал из меня удобного мальчика для битья, а потом я узнал от Джорджио, что твои-то руки были в перчатках, как у того китайского урода. Поэтому лучше не зли меня сейчас, парень. У меня не такое настроение, мать твою! Мне никогда не нравились сводники или сутенеры, и тебе должно быть об этом известно лучше, чем кому-либо другому!

Донна заметила, как Джоджо стиснул зубы и поиграл желваками, прежде чем ответить:

— Ну так что ты хочешь, чтобы мы сделали? Если для тебя все это разгребет Джокс…

Алан нетерпеливо перебил его:

— Не мели языком, как чертова задница. Ты понимаешь, что я не могу приезжать сюда ежедневно — по утрам, днем или ночью. Я хочу, чтобы вы двое наблюдали за всем, что происходит здесь. И я также хочу, чтобы вы подобрали для меня еще один безопасный дом, при строительстве которого никогда не фигурировало ни имя Джорджио, ни мое имя. Ты знаешь, что мне нужно, О'Нил, ты не раз делал подобное для других. Можешь ныне использовать свой богатый опыт в моих интересах и в интересах Джорджио. Делаю тебе еще одно предупреждение и даю шанс исправиться. Брунос попал в большую передрягу; положение его тяжелее, чем ты можешь себе представить, приятель. Так что будь осторожен. У него есть друзья в странных местах, у старика Джорджио, и также у меня. Будьте поосторожнее с теми, с кем намереваетесь говорить, ребята. Потому что я для них вроде травки в раю — и они расскажут мне потому все. Вот почему я здесь и требую помощи от вас, и вам придется выполнить то, о чем я прошу.

Джоджо попытался сохранить хотя бы часть собственного достоинства.

— Хорошо, мы в игре, — коротко сказал он. (Можно было подумать, что у него имелся выбор!)

Алан сокрушенно покачал головой. Глядя на Джека, он укоризненно произнес:

— Как ты выносишь эту задницу, а?.. Поехали, Донна, мы свое дело сделали. Пора трогать.

Она поспешно подхватила свою сумку и пошла за Аланом к двери. В холле стояла Бетань, она молча сжимала кулачки. Донна не могла не заметить, что почти такой же страх, какой мучил ее саму, искажал и лицо Бетань.

Джорджио распростерся на полу в своей камере и прислушивался к тихому храпу Сэди, уснувшего здесь же, на койке. Врач сделал последнему успокаивающий укол. Чоппер сидел на краю верхней койки с самокруткой во рту.

— Я знаю, что это был за запах, Чоппер, — неожиданно сказал Джорджио. — Это был тетрахлорид! Я помню его еще с того времени, когда начал строить свой первый дом. Это была единственная вещь, с помощью которой мы могли снять верхний слой резиновой краски. Господи, каким образом они раздобыли это, черт побери?!

Чоппер пожал плечами:

— Пронесли в большой фляге, в термосе для супа или в набедренной фляжке, разумеется. Такое же сожжение я как-то раз видел в «Дареме». Хотя там сожгли какого-то назойливого пацана. Никто ради него пальцем не пошевельнул.

Голова у Джорджио кружилась: он вспоминал зрелище, которому стал невольным свидетелем.

— Но почему он был парализован? Он же еще жил — я видел, как он двигался!

Чоппер еле заметно улыбнулся.

— Нет, парень, он не был парализован. Все не так, как ты думаешь. Ему что-то запихали в глотку — наверное, шарик от пинг-понга или старый носок. А потом его связали проволокой. Ты просто ее не заметил: из-за пожара, дыма и всего прочего. Потом ему на голову натянули резиновую маску, а сверху облили всего толуолом. Через некоторое время в камеру бросили спичку — и пошел дым. Этот трюк хорошо известен в северных тюрьмах…