А вечером Кен проводил Зигни в аэропорт, она улетала в Швецию, а сам он отправился в Сент-Пол. К Салли, которая ждала его в своем доме. Теперь на свете жило два Кена.

В тот же вечер Кен и Салли отправились в Вакавилл — Кен собирался в новую экспедицию, и ему нужно было кое-что подготовить для нее.

Ночью они с Салли занимались любовью. Кен испытывал к ней какую-то животную страсть. С Зигни он словно нырял в бездонный океан и едва не терял сознание, а с Салли будто скользил по глади воды. Щекочет нервы, не страшно, можно плескаться, и точно знаешь, что не утонешь. Сразу после испытанного удовольствия Кен отодвигался от Салли и мог думать о чем угодно.

На этот раз ему было о чем подумать.

— Знаешь, Кен, а я беременна, — сказала она весело и похлопала себя по животу.

Кен вздрогнул, приподнялся на локте и уставился на нее. Первая мысль, пришедшая в голову, была отчетливой, ясной и неожиданной: любовь с Зигни на каменном валуне была прощанием с прежней жизнью. И теперь он должен принять решение, которое изменит его жизнь навсегда. Кровь пульсировала в висках, кожа горела.

Я сам отдал ту книгу Зигни, билось в голове. Не догадываясь, что даю то, что нас разлучит. Мне не удастся победить в соперничестве с японской поэзией и завоевать Зигни.

И Кен принял решение. Повернувшись на бок, он обнял Салли и сказал:

— Я рад.

Она пристально посмотрела на него.

— Это правда, Кен?

— Правда. — Он поцеловал ее в лоб. — Я хочу, чтобы у нас было много детей, Салли.

Она засмеялась.

— Я тоже хочу. У нас будет с тобой настоящий птичник. — И Салли громко захохотала.

Кен слегка поморщился — он никак не мог привыкнуть к ее громкому смеху, но наделся, что с ним Салли станет немного другой. От новой семьи он хотел простоты и удовольствий.

Утром он проводил Салли в Сан-Франциско, где она должна была участвовать во встрече женщин по обсуждению нового проекта.

А на следующий день после отъезда Салли неожиданно в Вакавилл приехала Зигни. И догадалась обо всем.

Энн Сталлард несколько секунд смотрела на мерцающий экран компьютера. Они с Зигни не договорили, но Энн поняла: то, что она хотела сообщить Зигни, та уже знала. Энн выключила компьютер. Да, современная техника великолепна, и очень хорошо, что она позволяет общаться без помощи голоса. Сейчас интонации только мешали бы.

Впрочем, ей не так уж трудно мысленно услышать интонации Зигни. Энн заранее знала, что произойдет между Кеном и Зигни. Энн проводила целые дни за компьютером и следила за электронной почтой Кена Стилвотера, быстро узнав его адрес. И обнаружила девушку, новый персонаж в жизни Кена. Салли описывала своей подружке, как Кен накидывается на нее, будто голодный зверь, потому что его прежняя жена наверняка была холодна как рыба.

Энн вздохнула и подошла к окну, за которым лежал Эдинбург, северный шотландский город. Казалось, здесь должна стынуть кровь, а холод убивать все желания плоти.

Этот город Энн знала и раньше. Она жила здесь с родителями недолго, еще совсем девочкой. Потом они переехали в Лондон — ее родители, цирковые артисты, не сидели на одном месте. Они мало интересовались дочерью, поскольку почти не сходили в обыденный мир с цирковой арены. Воздушные гимнасты, отец и мать в буквальном смысле парили над землей. Но родители не хотели, чтобы Энн росла в цирке, поэтому отдали свою хорошенькую, умненькую дочку в частную школу в пригороде Лондона. Энн не собиралась чувствовать себя невольницей, цепями прикованной в школьной парте, и проявляла самостоятельность. О, самостоятельность — это слишком слабо сказано!

Энн исполнилось шестнадцать, когда она увидела в одной газете такое, что заставило ее сорваться с места и поехать в Амстердам. Девочка из обеспеченной, но безалаберной семьи цирковых артистов могла позволить себе все, что угодно.

Она приехала ранним утром, долго гуляла по городу, ожидая, когда опустится вечер, чтобы пойти на улицу красных фонарей.

Она наняла лодку и поплыла на ней по каналу, всматриваясь в стеклянные витрины, в которых стояли полуодетые женщины; она увидела, как по канату взбирается голый мужчина, а толпа глазеет на его достоинства, но за представление кидает мелочь в мятую шляпу, оставленную на земле.

Энн велела остановить лодку и вышла на улицу. Одетая, как все туристы, в майку и в джинсы, она слилась с толпой и направилась вдоль витрин. Глядя в стекло, девушка встретилась взглядом с печальными глазами Арлекино. Не отдавая себе отчета, Энн пошла к нему… Он был искусным в любви, за которую она заплатила.

Энн вернулась в школу в конце недели и объяснила директрисе, что уезжала к заболевшей матери. Никто не подозревал о делах скромницы Энн Сталлард. Казалось, нет девочки более целомудренной, а Энн продолжала тайные поездки в Амстердам, правда, теперь уже она сама стояла в витрине, загримированная, завитая — никто никогда не узнал бы в ней школьницу Энн Сталлард…

Но не это занятие было истинной сутью Энн Сталлард, что она и сама знала. Немало времени прошло в борьбе с собой, прежде чем Энн вернулась к себе и в ее жизни совершился поворот, который привел ее в Швецию, в Арвику, в дом Раудов.

Наблюдая за Зигни, Энн понимала, какая непростая растет девочка. Понимала она и то, что Кену не выдержать состязания с поэзией, поскольку творчество — выброс сексуальной энергии, той самой, которая должна быть направлена на Кена. Оставаться верной ему и изменить себе Зигни не могла. В этом случае она просто возненавидела бы Кена.

Но Зигни скоро поставит последнюю точку в двадцатом томе «Манъёсю», размышляла Энн. А что потом? У Кена уже другая женщина.

С самой первой встречи с Зигни Энн испытывала желание невероятной силы защитить эту девочку от самого страшного в мире — от нее же самой. Никто не причиняет человеку больше зла, чем он сам себе, считала Энн. И у нее были основания так думать. Человек своими мыслями, своей неуверенностью, сомнениями, своей гордостью, доходящей до глупости, причиняет себе горе и боль.

Энн наблюдала за Зигни, как сокол за добычей, неважно, где та находилась — в Штатах или в Швеции. Сейчас ее интересовало главное: на самом ли деле Зигни нужен Кен, и только Кен? Действительно ли это ее единственный мужчина навсегда? А если бы другой встретился на ее пути? На самом ли деле она однолюб и никого другого, кроме Кена, к себе не подпустит? А если попробовать?

Энн перебирала в голове варианты. Есть, есть такой человек. Зигни недавно сказала, что собирается поехать покататься на горных лыжах. Что ж, она подбросит ей спутника, перед которым очень трудно устоять. И, если Зигни не отреагирует, значит, на самом деле их с Кеном соединили Небеса, и тогда Энн должна действовать. Соединить их еще раз. Снова и уже навсегда.

Энн набрала номер телефона. Мужской голос отозвался сразу.

— Трев? У меня к тебе деликатное дело…

С щекотливой просьбой она могла обратиться только к Тревору Макхикни. Однажды этот человек спас ее.

Энн снова увидела некогда вожделенные красные фонари на набережной Амстердама. И себя в окне-витрине. Боже, неужели это была она? Наверняка она осталась бы навсегда на дне канала, выброшенная каким-нибудь сутенером, или клиентом, или черт знает кем, если бы не этот человек. Тревор пришел и забрал ее оттуда.

Она долго не могла понять, почему он это сделал, ведь Тревор ничего от нее не хотел, и это больше всего потрясло Энн. Он привез ее в Лондон и поселил в недорогом отеле «Батлинз», три звезды, на Принсез Сквэар, дом сорок два. В распоряжении Энн был номер, единственное окно которого выходило в колодец двора, где на самом верху стены росло хилое деревце. Когда Энн выглядывала из окна, казалось, что это ее воплощение — вот так же снова прилепил ее к жизни Тревор Макхикни.

Дверь номера была тонкой, и она слышала голоса и топот множества ног в коридоре. В бачке туалета журчала вода, а Энн лежала, вперившись в телевизор, который был укреплен под потолком на длинной консоли. Она смотрела на экран, на котором мелькали люди, произносили какие-то слова, но она ничего не понимала.