— Хотелось бы знать, что мсье директору понадобилось в Берлине и почему такая спешка? — задумчиво пробормотала Алёна. — Ладно, не будем гадать. Поёдем пить чай, а потом спать, мне завтра надо подняться пораньше.

— Дела?

— Встречаюсь с одним университетским знакомцем, сейчас работает в Зоологическом институте Российской Академии наук, аспирант. Мы когда-то… гм… дружили.

— В смысле — дружили?

— В прямом. Увлечение бурной студенческой молодости. Я потом уехала в Англию, связь потерялась, а тут неожиданно наткнулась на него в университетской библиотеке. Сходили в кафе, поностальгировали… Нам ведь нужен специалист-биолог?

— Нет-нет-нет! — бурно запростестовал Славик, не дослушав. — Никаких левых людей! Хватит! Сегодня твой зоологический приятель, а завтра к нам толпами телевизионщики ломиться начнут — дайте поснимать за Дверью? Нет, и точка!

— Может, сначала взглянешь на человека, а потом будешь судить? — преспокойно сказала Алёна. — Батюшки, я поняла! Ты что, ревнуешь?

— Я? — Славик осекся. — Нет, конечно! Если только к Двери.

— Худший вид ревности — ревность к предмету или тайне, а не к человеку. В общем так: завтра я встаю, пеку пирожки, забираю Саню с Университетской набережной и мы приезжаем в гости. Не понравится — больше никогда его не увидишь.

Славик, накрепко заучивший мамин постулат о том, что перед визитом незнакомого человека надо прибраться в доме, утром драил кухню и большую комнату, на всякий случай извлек из пузатого дореволюционного буфета с резными мордами грифонов чайный сервиз Людмилы Владимировны (тоже относительная древность — Ленинградский Фарфоровый завод, 1940 год), и сочтя хозяйский долг выполненным копался в Интернете до времени, пока не зазвякали ключи — Алёна отпирала входную дверь.

— Знакомьтесь, — сказала филологесса. — Вячеслав, для друзей просто Славик. Александр.

— Кельт, — улыбнулся новоприбывший. — Это тусовочное. Мне так проще.

— Значит, Кельт, — Славик почесал в затылке. — Ну, раздевайтесь что ли. И давайте на кухню, все готово.

Протеже Алёны вполне соответствовал прозванию. Светло-светло рыжий, скорее даже рыже-русый, глаза в свою очередь нордически голубовато-белесые, а бородка наоборот — темная, густо-медного цвета. Эдакий типаж смотрелся бы в дружине Рёрика Скёльдунга самым естественным образом: в «сборной команде» ладожского сэконунга были двое настоящих гэлов с зеленого острова Эйрэ. Ну просто копия! Оказывается, прозвища иногда соответствуют внешнему содержанию!

Любопытно, какую тусовку он упомянул? Ролевики или реконструкторы? Точно, вон на цепочке рядом с кельтским крестиком висит серебряный Молот Тора!

Густейшая, но аккуратно постриженная борода Кельта старила, на самом деле ему было около двадцати пяти против двадцати восьми Алёны Дмитриевны. Вот шалунья, в Универе предпочитала парней помоложе на два-три курса. Ну да ладно, дела прошлые.

Поначалу Славик в разговор не встревал, сидел молча, цедил крепкий «Дарджилинг» и приглядывался. На сей раз многоученая беседа крутилась вовсе не вокруг излюбленных филологессой аффрикатов, увулярных фрикативов или неправильных древнегерманских глаголов — кто бы мог подумать, что Алёну интересует палеонтология?! Вот недавно в Монголии раскопали неизвестного ранее динозавра (Славик попытался мысленно воспроизвести произнесенное Кельтом название рептилии, но не сумел), появились новые данные о строении шеи зауроподов, потом заговорили о совершенно несусветном — оказывается, киты и медведи родственники, ибо произошли от единого предка. Ничего себе.

«А-а, понятно, — подумал Славик. — Этот тип грузил Алёну своими зубастыми монстрами еще во времена «близкой дружбы», так что ее познания в области ископаемых страшилищ вполне объяснимы…»

Филологесса тем временем проявляла византийское коварство, аккуратно переводя обсуждение в требуемое ей русло: неизвестные науке вымершие виды животных. Кельт подтвердил — палеонтологами найдена едва сотая часть от видового разнообразия далекого прошлого, во время «The Great Dying», массового Пермского вымирания, величайшей биосферной катастрофы, исчезли девяносто шесть процентов морских животных, более семидесяти процентов наземных позвоночных и четыре пятых от общего числа видов насекомых. Причины? Существует несколько теорий, но основная — метеоритная. Слышали о кратере Земли Уилкса в Антарктиде?

— Про Аризонский или Юкатанский кратеры знаю, — кивнул заинтересовавшийся Славик. — Но про антарктический первый раз слышу. Неужели еще крупнее?

— Не то слово! — воскликнул Кельт. — Кольцевое ударное образование диаметром в полтысячи километров, он упрятан под ледяным щитом, обнаружили спутниками из космоса — радиолокационный и гравитационный методы… И датировка подходит, около двухсот пятидесяти миллионов лет, вдобавок он явно связан с двухсоткилометровым кратером «Bedo» недалеко от побережья Австралии. Представляете масштабы катаклизма?

— Весьма приблизительно, — шепнула Алёна и втихаря подмигнула Славику.

— Кратер таких размеров мог появиться только в результате взрыва мощностью около десяти тысяч гигатонн, в двадцать тысяч раз мощнее хрущевской «Царь-бомбы» испытанной на Новой земле! О последствиях я только что говорил — самый глобальный биотический кризис в истории жизни на Земле, особенно в морях. Гораздо больший по масштабу, чем массовое вымирание в конце мелового периода. Как жизнь вообще сохранилась — непонятно… У нас в России пермских отложений хватает, остатки животных в Чекарде на Урале, Северная Двина, Котельничское местонахождение фауны — изумительных зверюг раскапывали! Например горгонопсы — здоровенная саблезубая ящерица точь-в-точь похожая образом жизни и строением челюстей на саблезубого тигра, появившегося двести пятьдесят миллионов лет спустя! Причем «ящерицей» эту тварь я назвал совершенно зря: к пресмыкающимся она имеет самое косвенное отношение — нет чешуи, развитые клыки…

— Как интересно, — медоточивым голоском сказала Алёна и не обращая внимания на состроившего зверскую рожу Славика выложила перед многоученым гостем несколько артефактов, раздобытых Серегой на той стороне. — Может, сумеешь определить, что это такое? Какому виду принадлежит?

— Морфология… — Кельт взял один из зубов неизвестного монстра и сразу осекся. Внимательнейшим образом рассмотрел, едва только не обнюхал. Отложил, взялся за другой костный обломок. Взглянул на Алёну широко раскрытыми глазами. — Это что, розыгрыш такой? Ты где этовзяла?

— Какие-то проблемы?

— Проблемы? Слово «проблемы» сейчас звучит слишком мягко! — потрясенно сказал академический зоолог. — В нашем институте есть всего два, — понимаешь, два! — аналогичных остова! И больше нигде в мире! Найдены в конце девятнадцатого века, доктором палеонтологии Владимиром Амалицким, на реке Сухони, в песчаных линзах… Классифицировать вид не получилось, до последнего времени думали, что перед нами какая-то неизвестная скотина Кембрия или Ордовикской системы — тогда обитали невообразимые зверюшки, которых трудно отнести к какой-либо изученной группе. Года четыре назад из интереса провели анализ вещества и обалдели: принципиально иная форма жизни, другая ветвь эволюции: кремний связанный с металлами наряду с углеродными полимерными цепочками из которых сделаны мы с вами! Разумеется, публиковать не стали — засмеют, обвинят в ошибке или подтасовке, тем более, что аналоги отсутствуют.

— Пойдем-ка друг любезный, покажу кое-что интересное, — сказала филологесса, поднимаясь. — Только уговор: никому ни слова. Обещаю, помогу тебе легализовать возможные исследования, но до времени — рот на замок. Понял?

«Палимся, палимся! — расстроено подумал Славик. — Просил же, не надо ничего показывать людям со стороны! И так неприятностей выше головы!»

Вскоре стало ясно, что за обладание немыслимыми сокровищами, украшавшими стол гостиной, Кельт не просто продаст душу, а еще и подпишет купчий договор кровью, взятой из собственного сердца. С ним едва обморока не случилось при виде черепов страховидл, доставленных с той стороны.