Дорис переполнило чувство незаслуженной обиды. Почему с первой минуты их знакомства он обвинял ее в том, в чем она не была и не могла быть виновата при всем желании?

Машина затормозила так резко, что из-под колес полетела галька. Брюс повернулся и одарил ее на редкость враждебным взглядом.

— Мой сын и его будущее — не ваша забота! Такую женщину, как вы, и знакомить с ним не стоит. Когда он повзрослеет, то сможет обо всем судить сам, разберется в жизни и избавится от иллюзий. К сожалению, прекрасная оболочка очень часто скрывает внутреннюю испорченность.

Дорис вздрогнула, приступ внезапной боли бритвой полоснул ее тело, и часть этой боли была следствием отношения к ней Брюса и почему-то мысли о том, что она никогда не узнает… его сына.

— Трудно понять, имеете ли вы в виду конкретную женщину или делаете обобщение, касающееся всего женского рода. А мать вашего сына, она-то хоть заслужила ваше уважение?

Дорис радовалась, что он не может видеть ее лицо. На нем отразилось такое откровенное бабье любопытство, что он, наверное, был бы просто потрясен. Интерес ко всему, что касалось Брюса Кейпшоу, становился у нее уже просто нездоровым.

— Его мать предпочла деньги хлопотам, связанным с воспитанием ребенка. — Глаза Брюса сузились. — Вы шокированы? А мне-то казалось, что одобрите такой подход к делу.

Ее разгоряченное любопытство получило подкормку в виде скупой информации о существовании женщины, родившей Брюсу сына. Ее потрясло то, что ситуация была не интригой романа, а жизненной реальностью. Как же надо относиться к отцу своего сына, чтобы поступить таким образом. И не могло же это не причинить боль самой этой женщине?

А Брюс тем временем продолжал свои размышления вслух:

— Купить в этом мире можно все, что угодно. Разве вы в жизни придерживаетесь иного принципа? Я абсолютно уверен, что в сходных обстоятельствах вы действовали бы точно так же. Хотя не исключаю, что вы могли бы быть более изобретательной.

Бороться с Брюсом у Дорис не было сил. Его цинизм странным образом подавил ее волю к сопротивлению. К тому же в ее организме не осталось даже самого потаенного уголка, куда не добралась бы боль.

Она позволила ему опять взять ее на руки.

Сторожка напомнила Дорис те счастливые дни, когда еще была жива ее тетя. Тогда она сверкала чистотой, а теперь выглядела необитаемой, а главное — очень маленькой, наверное, потому, что выросла сама Дорис.

— Благодарю вас.

Она знала, что эти слова скорее дань благовоспитанности, чем выражение подлинных чувств.

А он, оглядевшись вокруг, поставил ее на ноги, как большую куклу.

— Дыра, — вынес он свой приговор, — вы зря решили поселиться здесь.

— Ну, конечно, если бы я предпочла остаться в доме, то вы отказались бы от его приобретения! — Дорис сделала резкий жест рукой и сильно закашлялась. — Я попросила бы вас удалиться. Обещаю, что не задержусь здесь ни днем больше того, что мне понадобится, чтобы прийти в себя. Помимо всего прочего, вы не подходите мне в качестве соседа!

Она пыталась бодриться, но больше всего на свете ей хотелось остаться одной! Хватит с нее этого человека с его талантом делать ей больно! Она сделала шаг по лестнице, которая вела наверх к двум маленьким спальням.

— Вы уже наметили себе новую жертву? — раздалось ей вслед.

Собрав все силы, она игриво ответила:

— Это секрет фирмы.

Ей очень не хотелось дать ему понять, как ее ранят эти выпады и двусмысленные шуточки. Когда-нибудь она постарается проанализировать его поведение но гораздо позднее. А сейчас ей надо было скорее добраться до кровати.

Брюс снизу наблюдал за ее героическим подъемом. Он видел, с каким трудом ей дается каждый шаг, и заметил, что она старается скрыть это от него. Тень восхищения промелькнула в его глазах, когда она, наконец, добралась до верха.

Дорис оглянулась в этот момент, и их глаза встретились. На мгновение при виде Брюса ее охватила волна непонятной и необъяснимой нежности.

Он повернулся и бесшумно исчез, прежде чем Дорис успела отругать себя за более чем странное отношение к этому человеку. Но тут же возникла мысль побежать за Брюсом, раз и навсегда объяснить ему все, лишь бы опять оказаться в его сильных теплых объятиях.

— Совсем мозги расплавились, — отчитала себя Дорис.

Полуразобранная кровать выглядела холодной и неприветливой. Дорис стала медленно, неохотно раздеваться прежде, чем нырнуть под одеяло. Спала она плохо, ее трясло от озноба и приступов кашля.

Сколько прошло времени перед тем, как она попыталась открыть глаза, Дорис сказать не могла. Она даже не сразу вспомнила, где находится и почему. Ее глаза обследовали знакомые трещины на потолке, и тогда она поняла, что это ее спаленка в сторожке. Крыша в дождливую погоду текла, а на ремонт у нее не было денег. В этом Брюс оказался прав — усадьба запущена и в ее благоустройство надо вложить большие деньги.

— Это вы или мне мерещится? — Повернув голову, Дорис увидела Брюса и даже вздрогнула от неожиданности. — Вы же ушли?

— Да, ушел, но уже возвратился. — Одну руку он положил на ее лоб, чтобы проверить, есть ли жар, и добавил: — Доктор оставил множество предписаний и их надо выполнять.

— А вы-то чего волнуетесь по этому поводу, — опять сдерзила Дорис.

— Это верно, мне нет до вас дела, но по натуре я человек добрый, поэтому не могу оставить кого-нибудь в беде, — пояснил Брюс.

— Но вы предпочитаете заниматься благотворительностью, когда есть зрители, способные оценить ваше благородство.

Произнося эти слова, Дорис нервно теребила пальцами край одеяла. Кстати, она сама далеко не всегда была уверена в справедливости своих обвинений в его адрес. Нельзя было не признать, что Брюс, делая что угодно, всегда оставался самим собой. Невозможно представить, что он стал бы в угоду кому-нибудь демонстрировать хорошие манеры или произносить благовоспитанные речи. Брюс держался высокомерно, потому что не сомневался в том, что остальное население земного шара должно почитать за честь общение с ним.

Следовательно, проявляя заботу о Дорис, он не мог преследовать какую-либо цель, кроме одной… Ее волновал поиск ответа на незаданный вопрос, и она морщила лоб от мучительных раздумий, хмурила брови.

— Мне кажется, — услышала она голос Брюса, — что сейчас, когда вы находитесь в столь плачевном состоянии, говорить с вами на серьезные темы просто бессмысленно, равно как и критиковать ваше поведение. — Я ваш ангел-хранитель, не забывайте этого. Мои обязанности не были бы очень сложны. Но, учитывая ваше вызывающее поведение, мне придется доложить обо всем доктору. Наверное, он упечет вас в больницу.

Все внутри Дорис оборвалось, на глаза навернулись слезы.

— Я ненавижу больницы! Если бы он мог себе представить, как долго Дорис преследовали запахи лекарств, как угнетала белизна приемных покоев, всего того, что напоминало о болезни Дейвида! Нет ничего удивительного, что она впала в панику.

Обессиленная, напуганная каким-то неясным предчувствием, она буквально взмолилась:

— Дайте мне какую-нибудь таблетку, делайте что-нибудь, что положена делать мудрым миллионерам-благотворителям, только не стойте у меня над душой!

По его затянувшемуся молчанию она поняла, что Брюс разгадал ее состояние и причины волнения.

О, эти зеленые глаза! В них читалось все, что угодно, только не сочувствие! Брови его сошлись к переносице, ему явно не понравилось употребленное в таком контексте слово «миллионер». Он понял его как констатацию его финансового состояния.

— Сядьте, обопритесь на подушку. Вам будет легче дышать!

Дорис покраснела от смущения, когда Брюс, пропустив ладони ей под спину, помог сесть. Он наклонил ее слегка вниз, поправляя подушку, затем нажав на лоб пальцем, как на кнопку звонка, возвратил в полулежачее положение. Ей стало удобнее на мягкой подпорке. Дорис поразилась собственной покладистости и послушности. Как маленькая девочка, протянула она ладошку, куда Брюс положил таблетки, которые ей следовало проглотить.