— На какой вы улице живете? — спросил он.

Мы жили на Потемкинской улице. Из окна нашего дома виден Таврический сад. И панорамный кинотеатр «Ленинград». Только я там редко бываю. Один фильм полгода идет. Зимой мы с Аленкой в Таврический на каток ходим. И летом в саду хорошо. Вот только купаться не разрешают. Однажды я с приятелем все-таки выкупался. Правда, еле убежали потом. За нами дядька гнался.

Сорока сказал, что был в Ленинграде. Ему там очень нравится. Удивил, Ленинград всем нравится. Разве есть еще лучше город, чем наш Ленинград?

— Летчик там один жил… — Сорока замолчал и стал смотреть на облако, которое никак не могло перевалить через высокую сосну.

— Он двадцать фашистов сбил, — сказал Коля. Он только что пришел. Видя, что Президент с нами разговаривает по-хорошему, Коля тоже смягчился.

Облако наконец перекочевало на другое место. Оно теперь стояло над нами.

— Ты это дело брось, — сказал Сорока.

— Какое дело?

— Гриб тебе не компания.

— У него кепка замечательная!

— Я знаю, это его работа…

— Известный мародер, — поддакнул Коля.

— О чем вы говорите? — спросила Аленка.

— Вы ленинградцы, и я не хочу с вами ссориться… А с Федькой у нас старые счеты.

— Это вы про того, в клетчатой кепке? — сказала Аленка.

— Ну да, — сказал Сорока.

— Отдай лодку, — попросил я. — Без лодки он пропал.

— Я ему говорил: доиграешься, мальчик!

— У тебя прозвище Сорока? — спросила Аленка. — Или мама так назвала?

— Допустим, прозвище. А что?

— Я вчера видела сороку, — сказала Аленка. — Она прилетела из лесу, такая белая с черным. Уселась на крышу нашего дома и стала трещать без умолку. И еще хвостом вертела. Хвост у нее длинный-предлинный!

— Надо же, — сказал Сорока.

— Интересная птица…

Я взглянул на Президента. Из рубахи выпирали широкие плечи. На крепкой загорелой шее — крупная голова. Темные волосы слиплись после купания и косо лежали на лбу.

Сорока поднялся со скамейки, взял кролика за уши.

— Ему ведь больно! — сказала Аленка.

Президент погладил кролика и отпустил. Тот поскакал за дом. Сорока посмотрел на Аленку и в первый раз улыбнулся. Я заметил, что у него один зуб сломан пополам.

— Хочешь поймать большую рыбу?

— Я пробовала, — сказала Аленка. — Большие срываются.

— Поймаешь, — сказал Сорока.

— Мне не везет…

— Камыши видишь? Встань на лодке в тресту и лови. Утром.

— Ершей?

— Леща поймаешь, — уверенно сказал Сорока.

— Кто это? — воскликнула Аленка и схватила Президента за руку.

Из бора не спеша вышел огромный лось. Его бурые рога были как раз на одном уровне с крышей. Этот лось как две капли был похож на того, который погиб в болоте. Выбрасывая длинные ноги, лось подошел к Сороке, ткнулся горбатой мордой в его шею, потом обнюхал руки.

— Сережа… — сказал Сорока. Если бы это не прозвучало так ласково, я подумал бы, что он меня позвал. Но это относилось к лосю. Зверь величаво повернул огромную голову и посмотрел на нас. Аленка спряталась за спину Сороки. Лось потянулся было к ней, но она вскрикнула, и лось отвернулся. Коля достал из кармана кусок хлеба и протянул ему. Лось мягкими губами осторожно подобрал с ладони хлеб и в знак признательности покачал рогами.

— А где Борька? — спросил лося Коля, почесывая ему мощное выпуклое плечо.

Лось с минуту постоял, помаргивая длинными седыми ресницами, так же величаво ушел в бор. Нижние ветви сосен касались его спины.

Я удивился, как может такой огромный зверь так бесшумно ходить. Не треснул ни один сучок. Лось словно растворился в лесу.

Аленка, заметив, что стоит совсем близко от Сороки и держится за его руку, отодвинулась.

— Я вспомнила про того… — сказала она.

— Был лось — и нет…

— Сорока на лосе верхом ездил, — сказал Коля. — А потом Сережа его как об ель…

— А кто такой Борька? — спросил я.

— Лосенок, — ответил Коля. — Сережин сын.

— И мама у них есть? — спросила Аленка.

— Ее зимой убили, — сказал Сорока. — Те самые, которые рыбу в озере толом глушат.

— Порохом, — сказал я. Как будто это имело значение.

— Мы Борьку в снегу нашли, — стал рассказывать Коля, — он дрожал. У него одна нога подвернулась, когда от охотников удирал. А Сережа стоял рядом и лизал его. Мы Борьку на санках на свою ферму привезли. К коровам. Он до весны с нами жил. И Сережа часто приходил к хлеву. Мы ему в ящик сено клали. Страсть как собак не любит. Как увидит собаку, так рога в землю и копытами стучит…

— Зачем вы шары в небо пускаете? — спросил я.

Коля хотел что-то ответить, но, перехватив взгляд Сороки, промолчал.

— Какие шары? — переспросил Сорока.

— Вы к ним рыб и картонных человечков привязываете.

— Ты видел какие-нибудь шары? — Сорока посмотрел на Колю.

— Нет у нас шаров.

— И я не видел, — сказал Сорока.

— Значит, показалось… — ответил я. Не хотят про шары говорить. Тайна.

— А вертолеты…

— Летают, — перебил Сорока. — И вертолеты, и самолеты…

Он встал. Мы поняли, что пора и честь знать.

По той же тропинке мы пришли к колодцу. Один кролик увязался провожать нас.

Васька все еще нырял с доски. Бока и живот у него были красные, словно кирпичом натерты. Те трое тоже ныряли. Обучали Ваську. Когда мы подошли, Васька сказал:

— Двадцать раз прыгнул…

— Ну и как?

— Полный порядок!

Васька разбежался и лихо сиганул в воду.

Я думал, что больше нам повязку на глаза не наденут, но не тут-то было. Коля протянул нам тряпки и сказал, что завязать глаза придется в колодце.

Мы спустились в грот. Он был темный и вместительный. С земляного потолка капала вода. Мне показалось, что в углу стоит лодка, а может быть, я ошибся. В одном месте скупо пробивался свет. Очевидно, вход у них закрывается, иначе любой заметил бы пещеру. Впотьмах мы надели повязки. Снять их Коля разрешил, когда вывел лодку на чистую воду. Искусно замаскировались они. Мы отплыли всего метров на сто от острова, но я так и не смог точно определить, где вход. Лишь приблизительно заприметил то место по сосне, которая возвышалась над колодцем.

— Пока, — сказал Коля и прыгнул с лодки в воду.

Я видел, он нарочно стал кружиться на одном месте, дожидаясь, когда мы отплывем подальше.

Сорока стоял на берегу и смотрел на нас. Ветер дул с озера. Он полоскал парусиновые штаны Президента. На остров катились небольшие волны. То и одном, то в другом месте вскипали белые гребешки. И тут же исчезали. Добежав до острова, волна громко чмокала и откатывалась назад.

— Умеешь рано вставать? — спросил Сорока Аленку.

— У нас будильника нет, — ответила она.

— В шесть утра становись вон там в тресту — леща поймаешь. — Он показал на наш берег. Немного в сторону от дома. Выдумывает он, нет там никаких лещей. Я ловил, даже крошечный подлещик не клюнул.

— Я проснусь, — сказала Аленка. В это я тоже не очень-то верю. Аленка не любит рано вставать. А без будильника и подавно не проснется.

— Тут лещи по расписанию клюют? — спросил я.

— А ты лучше помалкивай, — сказала Аленка.

— В семь часов ловить уже бесполезно? — допытывался я.

— Попробуй, — ответил Сорока.

— Я обязательно встану, — сказала Аленка.

Пока мы разговаривали, Коля, улучив момент, юркнул в камыш. Я так и не успел подсмотреть. Ну хорошо, найдешь грот, они колодец крышкой прихлопнут — и на задвижку.

Когда мы отплыли подальше, Аленка спросила:

— И ты глушил?

— Глушил, — сказал я.

— Вот почему вы в одних трусах пришли!

— Зато загорели, — сказал я.

— Мне этот Гриб в клетчатой кепке не нравится.

— Ты ему тоже.

— Чтобы я тебя вместе с ним больше не видела!

— Ишь, какой командир, — сказал я.

На берегу дожидались Гарик и Гриб. Они были в трусах. Поеживались на ветру. Штаны и рубахи висели на кустах. Мокрая кепка сушилась у Гриба на голове. Не захотел расставаться. Края кепки обвисли. Не на пользу пошло ей купание. Резиновая лодка лежала на траве, рядом — спасательный круг. Аленка спрыгнула на берег и, задрав нос, прошествовала мимо ребят.