И вдруг мы услышали стон. Аленка остановилась.

— Он умирает! — скизала она.

— Кто? — спросил я.

— Я не знаю.

Мальчишка скрылся за приземистым кустом, усыпанным черными волчьими ягодами. Мы осторожно двинулись дальше. И снова горестный стон раскатился по болоту. И сразу тишина. Недалеко от нас взмыли в небо какие-то две длинноногие птицы. Резко закричав, они снизились и исчезли в болотной траве. В том месте, где должно взойти солнце, засверкали зарницы. Через несколько минут оно покажется.

Мальчишка стоял на двух кочках, широко расставив ноги. Когда мы приблизились, то увидели лося. Вернее, не лося, а одну огромную рогатую голову. Болото засосало лесного великана. Кочки вокруг были забрызганы черной грязью. Лось боролся с болотом, но безуспешно. Сломанные пополам молодые березы лежали по обе стороны лося. Это мальчишка, по-видимому, пытался их просунуть под него. Как попал лось в болото? Кто загнал его сюда на верную погибель? Эти вопросы просились с языка, но мы с Аленкой молчали. Мы смотрели в глаза лосю и молчали. Опоздали! Теперь никакая веревка не поможет. Если бы лося не засосало так глубоко, все равно веревкой его не вытащишь. Не выдержит неревка, да и такой силы нет, чтобы вытащить лося. Разве что подъемным краном.

Лось больше не стонал. Борода его касалась черной жижи. Огромные коричневые глаза влажно блестели. На отростках великолепных рогов запеклась кровь. Ноздри раздувались. На крепкой напряженной шее билась жилка. Мы не могли оторвать глаз от лося. Вот он раскрыл пасть и тяжело, со стоном выдохнул воздух. Он долго не закрывал пасть. В глазах лося такое страдание, что у меня запершило в горле. Голова не двигалась. Жили одни глаза. В них были и ум и безнадежность. Лось знал, что умирает. Я сначала не обратил внимания, а потом заметил, что борода уже наполовину скрылась в грязи. И жилка чуть заметна стала. Она билась уже в жиже. Болото медленно и безжалостно вбирало в себя лося. Ресницы животного вздрагивали. Он не смотрел на нас.

Лось смотрел мимо, туда, где величаво поднималось над лесом солнце. Равнодушное, жаркое светило. Он смотрел на солнце, не прикрывая ресницами глаза. В черных зрачках отражалось сразу несколько солнц, Лось прощался с лесом, солнцем, жизнью.

Я услышал негромкое всхлипывание. Аленка плакала за моей спиной. Все громче. Мальчишка стоял, низко наклонив галову. Бесполезная теперь веревка висела на его плече.

Ноздри лося коснулись жижи, вздулись и сразу лопнули черные пузыри. Голова дернулась назад, лось фыркнул, белки глаз налились кровью. Таким я и запомнил его на всю жизнь. С задранными ноздрями, широко раскрытыми глазами, в которых ужас. Затем болото чавкнуло, немного раздалось в стороны, и голова исчезла. Отросток рога прочертил короткую линию и тоже пропал. Болото сыто рыгнуло, на поверхность волнующейся жижи выскочило несколько больших волдырей и с тихим звоном лопнули. И все.

Мы возвращались домой. Впереди мальчишка, за ним Аленка, последним я. У Аленки заплаканные глаза, то и дело вздрагивали плечи. Мне самому не по себе. Впервые в жизни я видел смерть такого большого и сильного животного.

Мальчишка рассказал, что лося загнали в болото охотники. Он их не видел, но подозревает, что нездешние. Свои бы не погнали. И дурак знает, что из этого болота курицу не вытащишь, не только лося. Это работа приезжих. Едва занялась заря, как послышались выстрелы, крики. Он на моторке примчался на наш берег, а оттуда прямиком побежал к болоту, откуда доносился шум. Когда прибежал, никого не было. На краю болота валялись две гильзы и пустая пачка от «Казбека». Охотники ушли. Услышав стон, он пробрался к лосю. Охотники идти по болоту не решились. Лось тогда был в жиже по брюхо. Его можно было спасти, если бы ребята подоспели с веревками. Он наломал, сколько мог, не очень толстых березовых лесин и стал их просовывать лосю под брюхо. Лось был умный, он поджимал живот, чтобы палки легко проходили, но пока мальчишка бегал за веревкой, болото сделало свое дело; лесины не выдержали тяжести, сломались. Мальчишка и сам один раз провалился и чуть не пропал, но за лося уцепился и выбрался. Это самое опасное место. Называется Черная Падь. Лось ни за что бы сюда не кинулся, если бы его не ранили в плечо. Это он с перепугу.

— Как он смотрел на нас, — сказала Аленка.

— Лосей запрещено бить, — сказал мальчишка. — И вообще охота на лосей — это бойня. То же самое, что убить корову. Они ручные, лоси. Сколько раз зимой приходят в деревню, когда за ними волки гонятся. Думают, что люди добрее… Прошлой зимой шесть лосей жили в колхозном коровнике. Три дня. А потом, когда морозы ударили, ушли в лес.

Он рассказывал на ходу, не оборачиваясь. Нам с Аленкой приходилось идти вплотную за ним. Иначе ничего не слышно. Вдруг он остановился: я даже налетел на него. Повернулся к нам, лицо злое, глаза сузились.

— Я бы этих охотников… — Он отвернулся и, помолчав, добавил: — Разве это люди?

Мы услышали гул мотора. Над лесом низко прошел вертолет. Солнечные лучи облили его, казалось, что вертолет объят огнем. Мальчишка, сощурившись, долго смотрел вверх. Вертолет скрылся за деревьями.

— Поздно, — сказал мальчишка.

Уж не думает ли он, что вертолет тоже полетел лося спасать?

У большого муравейника мы повстречали ватагу ребят. Это с острова. Среди них я увидел Колю, Темного, Рыжего. В руках у ребят длинные шесты, веревки. Они спешили к болоту. Увидев нас, остановились. Мальчишка, который шел с нами, махнул рукой: дескать, все кончено.

— А эти… укатили? — спросил он.

Темный вышел вперед и сказал:

— Проехали «Москвич» и «газик». В «газике» сидел директор совхоза с портфелем. В «Москвиче» — трое. Один в шляпе. Охотники.

— Номер запомнил? — спросил мальчишка.

— Такую пылищу подняли…

— Я спрашиваю про номер.

— Не разглядел, — виновато ответил Темный.

Мальчишка хотел что-то сказать, но, взглянув на нас, смолчал.

— Я сообщил летчикам, — сказал Коля Гаврилов.

— На остров, — скомандовал мальчишка. И вся ватага двинулась к озеру, где стояла моторка.

Мы с Аленкой отстали от них. На острове нас не ждут. Зато на тропинке поджидал Рыжий.

— Сорока велел отдать, — сказал он, протягивая моток веревки.

Вот кто постучал к нам в дверь рано утром. Сам Сорока — Президент Каменного острова.

Мы с отцом умывались на берегу, когда подошел Вячеслав Семенович. Он только что вернулся с рыбалки. В резиновой лодке лежали две щуки и спиннинг. Майка в рыбьей чешуе. Видно, щуки не сразу дались. Поговорили о погоде, о событиях за рубежом.

Вячеслав Семенович сказал, что ему здесь очень нравится. Но, мол, пора и честь знать. Он обещал жене показать Таллин и Ригу. Дни летят, а отпуск не резиновый. Но с неделю еще поживут здесь. Гарик тоже влюбился в озеро. Готов жить здесь все каникулы… Тут я подумал, что Гарик влюбился не только в озеро…

— Родственников разыскали? — спросил отец.

— Встречались, — коротко ответил Вячеслав Семенович.

Он пригласил отца на рыбалку. Я думал, отец откажется. Но он согласился. Я даже немного обиделся на него: сколько раз уговаривал — так ни разу с нами и не выбрался, а тут без разговоров.

Когда Вячеслав Семенович ушел в палатку, я сказал отцу, что к нему приходили мальчишки из интерната.

— Знаю, — ответил он.

— И Сороку знаешь? — спросил я.

— Хороший парень!

Вот так новость! Отец лучше нас знает, что вокруг творится.

— Сидят, как сычи, на острове и в детские игры играют.

Отец растер полотенцем грудь, посмотрел на меня:

— А ты был у них на острове?

— Мне и отсюда видно, — сказал я.

— Не знаешь, а говоришь… По-моему, это прекрасные ребята, и тебе не мешало бы с ними поближе познакомиться.

— Уже познакомились…

— Есть такая пословица: в чужой монастырь не лезь со своим уставом.

— Зачем они к тебе приходили? — спросил я.