– Понятно. Значит, вести переговоры с немцами придется Горшенину, а он, при всем уважении, человек довольно ограниченный… и нам.

– Мгм, – вмешался ботаник. – Значит, надо тянуть время. Хоть кота за хвост, но когда вернется «Манджур», все станет гораздо проще.

– Если вернется, – хмуро поправил Никольский.

Горшенин с матросом Ерошко поднялись на пригорок с флагштоком. Что они там семафорили подходящему кораблю, Обручев не знал, но вскоре с канонерки, вставшей на якорь вблизи от лагеря, спустили шлюпку.

– Сейчас, – пояснил подошедший боцманмат, – на берег сойдут, тогда и поговорим…

Тут он смутился.

– А вы, господа, немецким не владеете? – поинтересовался он как бы невзначай. – А то мне…

– Разумеется, Павел Евграфович, – успокоил его Никольский. – Немецкий – язык науки. Мы будем только рады перевести…

Его прервал громкий треск.

– Аа! А! Черт! – Дикий вопль. – Пошла! Пошла прочь! Скотина! А-а-а!

Обернувшись, геолог ощутил, как почва уходит у него из-под ног. По другую сторону лагеря из-за баррикады выступали гигантские буйволиные рога.

Но для того, чтобы таранить лбом груду сухих хвощей, невидимый бык должен был плыть в земле, попирая копытами подземные скалы.

Наваждение тут же схлынуло: ясно было, что даже доисторические ящеры не могли прокопать ход, в брекчиях древнего кратера. Животное просто скрывалось за барьером, но какие оно для этого должно было иметь пропорции – оставалось загадкой.

– Владимир Леонтьевич, оставайтесь здесь, – бросил Обручев уже на бегу. – Встретите гостей.

Ботаник, привыкший, что объекты его изучения не представляют опасности для крупных позвоночных, подчинился с явным облегчением.

Баррикада содрогалась, рассыпаясь под давлением снаружи. Двое матросов на ее краю с трудом удерживали равновесие, выкрикивая что-то неразборчивое. Горшенин пытался навести порядок среди малодушных. Еще несколько человек металось, выбирая места для стрельбы. Короче говоря, в лагере царил полнейший беспорядок. «Интересно, – мелькнуло в голове у геолога, – если бы через баррикаду ломился носорог, люди вели бы себя бы так же глупо?»

Затем баррикада рухнула.

Стоявшее за ней животное выглядело настолько невероятно, что Обручеву захотелось протереть глаза. Общими очертаниями тела оно походило на крокодила и бегемота одновременно: широко расставленные колоннообразные лапы, раздутое брюхо, длинный чешуйчатый хвост. Спину твари покрывали костяные бляшки, тоже приводившие на память крокодилов; над крестцом они срастались в единый щит. Но не это поразило геолога. Над лопатками животного росли состоявшие из того же материала, что и бляшки, впечатляющие рога – их-то Обручев и принял издалека за коровьи. Три пары похожих рожек, только поменьше, украшали шею, два ряда коротких шипов тянулись параллельно позвоночнику по бокам до самого хвоста. Клювастая башка, обсыпанная костяными пирамидками, покачивалась из стороны в сторону; бессмысленные глазки ворочались в орбитах. Тварь открыла пасть – геолог разглядел в ней мелкие острые зубы – и, прицелившись, откусила ветку сухого хвоща. Проглотила, не жуя (ну да, сообразил геолог, она и не может жевать). Потянулась за следующей.

– Пошла вон! – обиженно заорал рослый матрос, протянув тварь по хребту куском каната. Зверюга даже не обернулась. – Пошла! Вашбродь, – обернулся он к ученому, – да что с ней, скотиной такой, делать?! Весь забор сожрет, иродина!

Обручев хотел сказать, что прежде всего скотину не стоит злить: на вид она была никак не меньше носорога, только по сложению своему гораздо более приземиста, так что кончики спинных рогов колыхались аккурат на уровне глаз геолога. Кроме того, челюсти, способные враз перекусить местный хвощ, который с трудом поддавался топорику (умаявшись рубить их на строительстве баррикады, матросы, по совету ботаника Комарова, просто выдергивали хвощи с корнем), могли отхватить полруки с той же легкостью – лишь бы в клюв влезло.

Но тут животное, получив по спине лопатой, решило, что с него довольно. Угрозы со стороны шумных мелких обезьян оно не чувствовало, но суета отвлекала, не позволяя заметить приближения действительно опасных хищников. Отодвинув бронированным плечом остатки баррикады, оно двинулось дальше. Прямо через лагерь.

К счастью, даже куцых мозгов рептилии хватило, чтобы не ломиться сквозь палатки. Их животное обходило, неспешно и аккуратно… а потом сметало взмахами длинного сильного хвоста. У кострища зверь замер на миг, раздувая бока – принюхивался, потом решительно развернулся и потрусил прочь, отвлеченный запахом дыма.

– Да что же это такое! – Подбежавший Горшенин растерянно поводил дулом ружья, не зная, куда целить. – Куда ее бить-то?!

– В глаз, – меланхолично отозвался Никольский. – Как белку.

Боцманмат попытался исполнить совет буквально: шагнул к животному и упер ствол в костяной валик над глазом. Тварь мотнула головой, и «трехлинейка» отлетела вместе с Горшениным.

– Да не трогайте вы ее! – взорвался Обручев. – Вы же видите: она идет к берегу. Пройдет лагерь насквозь и двинется дальше.

– А может, все-таки… того? – предложил боцманмат, отряхиваясь. – Мяса-то сколько!

– Только не в лагере! – отмахнулся геолог. – Представляете, что будет, если хищники набегут на запах крови? Ограда сломана…

– Ей, скотине, спасибо скажите, – проворчал боцманмат, опуская винтовку.

– А я бы предложил ее привязать, – отстраненно заметил Никольский. Выражение его лица заставило геолога подумать о смирительной рубашке. И чем бы ее заменить. Что за притча – всякому, кто замещал в лагере должность медика, самому тут же требовался лекарь…

– К колышку? – саркастически переспросил Обручев.

– К чему-нибудь, – отмахнулся зоолог. – Она же совершенно ручная, разве вы не видите? Людей не боится.

– Я бы на ее месте тоже не боялся, – хмыкнул Горшенин. – Не зверь, а просто крейсер на ножках. Крокодила броненосная.

Никольский решительно шагнул к зверю, стараясь не подвернуться под удар хвоста или острие спинного рога, и шлепнул животное по раздутому пузу. Тварь отозвалась утробным урчанием и скрипом.

– Очень странно, – растерянно пробормотал зоолог, проводя ладонями по грубой пластинчатой шкуре. – Очень…

Зверюга качнула спинными шипами и перешла на быстрый шаг. Двигалась она неуклюже: передние лапы были явно короче и семенили быстро-быстро, пока бронированный купол крестца торжественно колыхался в такт поступи задних. Впереди была ограда, но животное это не смутило. Зажмурившись и не сбавляя шага, «крокодила» прошла баррикаду насквозь.

– Ско-ти-на! – взвыл получивший колючей веткой по лицу матрос. – Твою мать!..

Вырвавшись из лагеря на свободу, где не сновали вокруг людишки, ящер немного успокоился. Чего нельзя было сказать о двух немецких офицерах, только что выбравшихся из шлюпки. Потому что когда на тебя прогулочным шагом движется ящерица величиной с бегемота, это не способствует крепости нервов.

– Что за?.. – проговорил старший немец. Младший потянул из кобуры пистолет и замер, сообразив, что против такой махины его оружие – не более чем пугач.

Обручев понял, что спасать положение придется ему. Забежав вперед, он встал между шлюпкой и броненосным зверем и, обратившись про себя ко Всевышнему и всем святым, пнул зверя в мягкую складку под челюстью.

Чудовище замерло.

– Пошла прочь! – повелительно крикнул геолог и пнул ящера снова, ожидая, что острые кромки клюва сейчас оттяпают ему ногу.

Ничего подобного не произошло. Животное недовольно заворчало и побрело прочь, вдоль берега, разочарованно помахивая хвостом и время от времени склоняя голову, чтобы подобрать пучок водорослей.

– Прошу прощения за неудобство, господа, – обратился геолог к гостям. – У нас… э… тератавр удрал.

В пещерном лагере наблюдательных приборов не имелось. Бинокль капитана и старая подзорная труба остались где-то на шхуне, а вернее всего – на дне морском. Единственный уцелевший глаз Поэртены послужил им неважной заменой: в рассветной дымке, да на фоне темного неба боцман мало что сумел разглядеть – две мачты, две трубы, орудийные башни в носу и корме. А настойчивые вопросы Колчака добавили к уже сказанному одну лишь смутную догадку-воспоминание: «Где-то я его видел раньше». Большего филиппинец сказать не смог, хотя вспомни он о странном украшении на флагштоке гюйса, и гадания капитана прекратились бы тотчас. В 1908 году от Рождества Христова военные корабли с парусным вооружением имелись пока еще во флотах многих держав, но право носить копию ордена «Пур ле Мерит» заслужил всего лишь один.