– Ну и, слава богу! Отбой.

И в самом деле, для того, чтобы вклеить фотографии в готовые бланки паспортов и нанести печати, много времени не нужно – спасибо покойному "граверу" Домфрона Витасу Станиславовичу Казюлису – но для этого требовалось помещение, где никто не будет подглядывать из-за плеча, чем это таким здесь занимается господин Караваев. А в номерах "Адмиралтейства" никто не удивится тому, что молодая симпатичная женщина пришла с одним кавалером, а уходит "наверх" с другим. Профессию сутенеров, как и занятие проституцией в Русском каганате, как, впрочем, и во всех других странах, искоренить ведь так и не удалось. Ну, а в номере он им документы как раз и сделает. И снова же все чисто. Сорок минут, ну, пусть и час, и все расходятся, и ни у кого не возникает никаких вопросов. Все всем и так ясно.

Илья не стал заходить "домой", а сел в машину и отправился на Ревельский вокзал, где в одной из ячеек камеры хранения лежало наследство господина Козюлиса. Движение в этот час было довольно интенсивное и чтобы снова не влететь в пробку на Дворцовом мосту, Караваев решил ехать через Петроградскую сторону к Литейному мосту, надеясь, что там будет поспокойнее. Однако пробка образовалась и на Литейном, и вот как раз тогда, когда он еле двигался в потоке машин, запрудивших мост и едва ли не половину перспективы, в кармане зазвонил телефон.

– Есть! – Сказал каким-то больным голосом Мышь. – Я ее сделал…

– Через полчаса, – сразу же ответил Илья, но, бросив взгляд за окно, тут же поправился. – Извините, через час я переведу вам гонорар.

– Ну, бывайте пока, – вяло откликнулся Климов и отключился.

– Вы уже в курсе? – Спросил Механик, связавшись с ним через десять минут, когда Илья, наконец, въехал на перспективу.

– Да.

– Сбрасываю вам расшифровку переговоров.

– Спасибо. Что-то интересное?

– Да там много интересного… – Как бы размышляя вслух, ответил Механик. – Я, честно говоря, и не прослушивал все. Просто не успел. Вот разве что…

– Что? – Насторожился Илья.

– Они ищут какого-то Реутова, – неуверенно объяснил Механик. – Я не понял, в чем там дело. – Но "наш друг" буквально кипятком писает, вынь да подай ему этого Реутова.

"Реутов… – Не веря своим собственным ушам, повторил про себя донельзя удивленный Илья. – А он-то здесь каким боком? И что он умудрился сделать еще и Домфрону?"

Петров, Русский каганат,26-27сентября 1991года.

В час дня они вновь сделались законопослушными гражданами Русского каганата. Чего это стоило Марику Гречу, Вадим, разумеется, не знал. Он даже спросить постеснялся, откуда взялись у Греча два "лишних" экземпляра российского общегражданского паспорта, и где тот научился так ловко подделывать документы. А им с Полиной эта процедура стоила некоторых усилий по изменению внешности, предпринятых непосредственно перед посещением фотографической мастерской, и некоторой дозы стыда, испытанного обоими в ресторане "Адмиралтейство". По поводу последнего, Реутов утешал себя мыслью, что, во-первых, искусство требует жертв, а искусство выживания было сейчас для них, что называется, важнейшим из всех других, а, во-вторых, тем, что основное бремя "неловкости" принял на себя все-таки он. Полина появилась в ресторане, почитай, всего минут на пять. Вошла вместе с Вадимом, присела за столик к Гречу, и уже через пару минут скрылась за поворотом уходящей наверх лестницы. Ну, а на обратном пути она и вовсе в ресторанном зале не задержалась, прямо от лестницы направившись на выход, так что Реутову пришлось ее догонять, едва успев "раскланяться" на бегу с Гречем, которому все это было, разумеется, нипочем. Сам же Вадим, изображавший в течение пятидесяти семи минут сутенера, казалось, кожей чувствовал недвусмысленные взгляды посетителей и половых, но, как уже было отмечено, он знал, за что страдает, и хорошо понимал, что оно того стоит.

Естественно, понимала это и Полина, но легче ей от этого не стало. И, чувствуя, в каком она пребывает теперь настроении, Вадим решил "подсластить пилюлю".

– А не зайти ли нам в кондитерскую? – Спросил он, когда, вывернув с Литейной на Невскую, они неторопливо пошли в "общем направлении к Моховой".

С Паулем Леонардовичем Вадим к этому времени успел созвониться и, хотя в начале разговора старик особой любезности не проявил, они, в конце концов, договорились – правда, только после того, как Реутов сослался на рекомендацию – встретиться на квартире Эккерта в пять. Так что, времени у них с Полиной было, что называется, хоть отбавляй, и, еще до посещения грязного этого кабака, они решили устроить себе небольшие каникулы. Проветриться, так сказать. Тем более, что погода для Петрова стояла вполне сносная, и по городу можно было гулять ногами, а не маяться в машине, стоя, в бесчисленных пробках центра.

– А не зайти ли нам в кондитерскую? – Спросил Вадим, углядев, на противоположной стороне Невской перспективы заведение под непретензионным названием "Сладкий двор".

– Ты любишь толстых женщин? – Стервозным, никогда до этого не слышанным Вадимом голосом огрызнулась еще не вполне пришедшая в себя Полина.

– Вообще-то я люблю тебя, – Реутов старался говорить спокойно, но и его все еще несколько "потрясывало" от пережитого унижения. – Но, знаешь, это интересная идея. И как я не подумал об этом раньше? Решено! Я буду кормить тебя исключительно высококалорийными продуктами, и ты станешь вся такая круглая и мягкая, – он постарался предать своему голосу оттенок мечтательности, и это ему, кажется, удалось. – Представляешь, широкие белые бедра…

– Сукин сын! – Но голос у Полины все-таки изменился, и это внушало сдержанный оптимизм.

– Ну не скажи! – Возразил Вадим, на ходу обдумывая, стоит ли живописать и другие детали ее предполагаемой фигуры, или лучше, на бедрах и остановиться. – Я все-таки, Поля, восточный человек, сын степей, так сказать. А у нас, восточных мужчин, вкусы знаешь какие?

– Ну, и какие же у вас вкусы? – Вкрадчиво спросила Полина, а Вадим, который, если честно, не слишком хорошо представлял, что сказать дальше, очень удачно вспомнил одного своего старого знакомца и, следовательно, знал теперь, каким аккордом завершить тему.

– Есть у меня знакомый, – улыбнувшись, ответил Вадим и, подхватив Полину под руку, решительно повел ее через переход в сторону кондитерской. – Михаил Иванович Кибаиванов. Он в Ростове кафедрой общей психологии заведует в тамошнем университете. Так вот, Миша говорит, а он, вообще-то, то ли осетин, то ли горский еврей, точно не знаю, ну да это и не важно. А говорит он, что красивая женщина, это такая женщина, которой "рюмка водки на попа поставил, и она не упал!"

– Кто не упал? – Не поняла Полина.

– Рюмка не упала, – объяснил Вадим. – Ну, то есть, если зад…

– Так и говорит? – Удивленно подняла брови Полина, и рука ее, как успел заметить Вадим, сделала неуверенную, но, впрочем, вовремя пресеченную попытку, ощупать собственный зад.

– Нет, – покачал он головой, вполне довольный результатами своей "психотерапии". – Это я, разумеется, утрирую. Вообще-то Миша по-русски говорит без акцента. И по-немецки, кажется, тоже. Но смысл именно такой.

– А тебе нравятся большие попы? – С подозрением в голосе спросила Полина.

– Нет, – снова улыбнувшись, ответил Реутов. – Мне нравится одна конкретная попа. Твоя.

– Сукин сын! – Но теперь это снова был ее голос, а, значит, все было сделано правильно.

– Прошу вас, мадмуазель! – Он открыл перед ней дверь в кондитерскую и вошел следом.