– Что значит все?! – Возмутилась Полина. – Ты же жив!

– Я тоже так думал, – не весело усмехнулся Реутов, чувствуя ее руки на своих плечах. – Но Марик был тогда моим заместителем, это он так говорит, и утверждает, что я умер. И тут вот, – кивнул он на экран. – Тоже написано.

– Мутная история, – сказала по-французски Лилиан. – А сам ты…? – Спросила она, снова, переходя, на русский.

– Сам я ничего такого не помню, – объяснил Реутов.

– И шрама у тебя нет, – задумчиво протянул Давид.

– На груди и спине есть, – возразила Полина и тут же осеклась.

– Возможно, – согласился Давид. – Но на лбу-то нет!

– Нет, – подтвердил Вадим. – Но, понимаешь, Давид, Марик Греч не тот человек, чтобы такие вещи перепутать, и он твердо помнит – в лоб! Он помнит, а я – нет. Сотником себя помню, как призвали прямо из университета тоже помню. Как пришел в бригаду, первый бой, как взвод принял, как начальником штаба батальона был, тоже вроде бы помню. Но войсковой старшина?

– Почему старшина? – Не понял Давид. – Там же написано полковник.

– Это у нас так принято, – устало объяснил совершенно сбитый с толку Вадим. – Погибшим присваивается очередное звание. А мне, это Марик так сказал, как раз в феврале шестьдесят второго присвоили войскового старшину.

– Вадим, – спросил Давид, когда они снова вернулись к столу. – А не может так быть, что это просто какая-то глупая ошибка? Путаница с похожими фамилиями, или однофамилец, скажем…

– Я Марика помню, – возразил Вадим. – А он помнит меня. Мы ведь с ним вместе с начала войны были, и до шестидесятого года я все прекрасно помню. Но вот потом… Ничего! Как так? У меня и в военном билете записано: с 58 по 62. То есть, выходит, что я всю войну провоевал! И понимаешь, я об этом никогда даже не задумывался. – Вадим чувствовал себя, как внутри дурного сна, но и то сказать, действительность, рухнувшая ему на голову два дня назад, ничем существенным от ночных кошмаров не отличалась.

"Просто шизофрения какая-то!"

– Я вот только сейчас сообразил, – сказал он вслух, вытягивая из пачки очередную сигарету. – Там написано девять наград, но они же у меня все дома лежат. Ровно девять! Но вот я сейчас пытаюсь вспомнить, когда и за что я их получил, и помню почему-то только первые четыре… Святой Георгий третьей степени… Это август пятьдесят восьмого, оборона Константинополя… восточный фас. Вторая степень, октябрь, Родопская операция… Полярная Звезда…

– У тебя есть Звезда? – Казалось желтовато-золотистые глаза Полины увеличились ровно вдвое, заняв пол-лица, и, если разобраться, она была совершенно права. Но вот какое дело, сам-то Реутов сообразил, вернее, осознал, какаяэто награда, только сейчас!

– Да, – подтвердил он, вставая и направляясь к буфету за коньяком. – Июль пятьдесят девятого, Плоешти…

И он вдруг вспомнил тот бой, да так явственно, как никогда не вспоминал. Казалось, он снова был там, под Плоешти, в жирном дыму, стелющемся над землей, среди черных от грязи и копоти бойцов, отразивших пятую или шестую атаку итальянских панцергренадеров. Горели нефтяные скважины и город, горели сожженные "Фиаты" и "Мерседесы", и земля горела, корчась в чадном пламени напалма, которым поливали их с черных небес двухмоторные "Дорнье". Вообще, что делалось выше пелены дыма, сказать было трудно, потому что за сутки непрерывного боя Вадим видел небо всего один раз, когда налетевший порыв ветра разорвал на миг сплошную занавес копоти и дыма, показав в разрыве высокое голубое небо южного лета. Но зато Реутов видел, как утром – если это действительно было утро – упал среди горящих танков такой вот "Дорнье", а ближе к обеду на правом фланге их батальона разбился их собственный, русский, истребитель. Однако опознать его было трудно, так мало от него осталось.

Реутов взял бутылку, вернулся к столу и, не спрашивая, стал разливать коньяк по высоким граненым рюмкам.

– Четыре помню, – сказал он, закрывая тему. – Остальные – нет. Марика хорошо помню. Он был кадровый, и, если бы не дурацкая дуэль – это было в шестидесятом, в марте или апреле, это я тоже помню – я бы, по-прежнему, оставался его заместителем…

– А ведь эти тоже тебя о службе спрашивали, – задумчиво сказал Давид. – Совпадение?

– Не знаю, – пожал плечами Вадим. – Может быть… Но, в любом случае, глупость получается. Посмотреть бы мое личное дело в Военном Министерстве… – Он залпом выпил коньяк и тут же снова потянулся за бутылкой. – Но кто же меня туда теперь пустит?

И тут его, как громом поразило.

"Идиот! – Мысленно покрутил он головой. – Кретин!"

Получалось, что ситуация с его прошлым не так безнадежна, как ему только что казалось.

– Ладно, – сказал Реутов, стараясь не выдать охватившего его возбуждения. – Вопрос, конечно, интересный, но мы еще первый круг не закончили. Хотелось бы услышать, каким образом оказались на месте наши милые дамы.

– А, как этот Греч нас нашел, рассказать не хочешь?

Как ни странно, вопрос этот задала Полина.

– Он за мной следил, – объяснил Вадим, закуривая. Папирос не было, а турецкие сигареты, которые купили женщины, были для него слабоваты.

– Что значит следил? – Сразу насторожился Давид.

– То и значит, что следил, – нехотя, ответил Вадим, который этот вопрос с Мариком до конца выяснить не успел. – Увидел на улице, узнал, удивился, стал искать… и увидел, как меня "арестовывают"…

– Значит, это он мелькал на набережной в ту ночь, – сказала Полина. – А он кто вообще-то?

– Не знаю, – развел руками Вадим. – Тридцать лет назад был есаулом, потом хорунжим… А кто теперь не знаю, но нам он, судя по всему, не враг, – кивнул он на револьвер и кредитную карточку. – Да и потом, будь он враг, совсем другие люди бы приехали.

– И то верно, – согласился Давид. – Но сдается мне, товарищ твой не простой человек.

– Да, пожалуй, – согласился Вадим, только сейчас по-настоящему оценивший факт появления в их тайном убежище Марика Греча.

– Но давайте все-таки закончим первый круг! – Сказал он, имея в виду, прежде всего, тему, которая обязательно должна была всплыть по ходу разговора.

"Если Марик не ошибся… ", – но в том, что Греч ошибается, Реутов сильно сомневался. Их то он нашел.

– Ну, мне почти не о чем рассказывать, – сказала, закуривая Лилиан. – Я решила спуститься в бар… Увидела, как пленяютДавида, – русский у нее был превосходный, поэтому у Вадима возникло ощущение, что она нарочно ваньку валяет, вставляя время от времени в свою речь такие вот литературные словечки, как "пленяют". – Ну, и поехала за ними, чтобы посмотреть, куда его бедного заточатьстанут.

Звучало все это, мягко говоря, несколько странно, поэтому Вадим решил уточнить.

– На чем поехала? – Спросил он, выходя на кухню, чтобы поставить кофейник. Есть он по-прежнему не хотел, но вот от кофе сейчас не отказался. От нормального кофе, а не от той подкрашенной кофейным порошком водички, которую сварила утром Полина.

– На машине, – ответила Лили ему в спину.

– А машина откуда? – Уточнил он свой вопрос из кухни.

– Угнала. – Коротко ответила женщина.

"И в самом деле, чего проще! Взяла, и угнала".

– А… Понятно, – он всполоснул кофейник под краном и стал засыпать в него кофе.

Давид отчетливо хмыкнул. По-видимому, он знал о Лилиан много интересного.

– Вадим, – сказала Лилиан, повышая голос, чтобы он мог ее слышать. – Ну ты же понял уже, что я умею не только биржевые сводки анализировать.

– Разумеется, – он бросил с пальцев несколько капель на плиту и, удовлетворенно хмыкнул, когда увидел, как испарилась вода. Плита еще не остыла, и жара вполне должно было хватить на целый кофейник.

– А ты, красавица? – Спросил он Полину, возвращаясь в комнату, и сразу же ей улыбнулся. Он просто не мог ей не улыбнуться.