Тая всплеснула руками.

– Что случилось, милая моя?

– Ну, ты, Тайка, и лицемерка! – с упреком произнесла Рита. – Актриса! Но я тебя вижу насквозь. Теперь вижу. Я, Тая, никого не боюсь, но есть люди, которых опасаюсь. Подленьких, мелких… Такие злобу затаят, гадостей наделают таких, что простому человеку и в голову не придет.

– Понятно, – сказала Тая, меняясь в лице. – Трепло, Анжелка, разболтала уже. На полчаса опоздала, а она… Я сама рассказать хотела. Это все Вадим виноват! Неделю вокруг крутился, шагу не давал ступить – везде он. «Я такой дурак! Я такую ошибку сделал! На фото наше старое смотрю и плачу, плачу!..» Ну и что делать, приняла его. Жалко стало. Тем более у вас уже все, сама говорила…

Рита покачала головой, спустилась на один лестничный пролет, оглянулась и тихо спросила:

– Ты зачем про Саню наврала?

Тая вернулась к ней, подошла близко и заглянула в глаза. В ее взгляде было что-то новое, такого взгляда, такого выражения лица Рита у подруги еще не видела.

– А как Вадим меня бросил, помнишь? – спросила Тая. – А через месяц с тобой стал встречаться. Он же из-за тебя меня бросил. Конечно, ты же красавица у нас. А я что, пугало огородное? Думаешь, на меня мужики не оглядываются? Еще как оглядываются. Но у тебя же папочка богатенький. Вот и слетаются к тебе парни, как мошки на скисшее варенье. Думаешь, ты им нужна? Да если бы не приданое твое, кто б на тебя позарился! Весь институт про твой стервозный характер только и говорит! Ты же стерва, Рита. Эгоистка! Ты ж людей и в грош не ставишь!

– Вот и выяснили, – произнесла Рита, развернулась и двинулась дальше, вниз по ступенькам.

– А я рада, что сказала тебе! – крикнула ей вслед Тая. – Может, спеси поубавится!

– Плохой ты человек, Тайка, – бросила через плечо Рита, спускаясь. – Завистливый. Накопила яда. Куда же девать-то столько?

– Я плохой человек? Никто тебе денег не даст. А я дам! Честно! Я принесла! Специально взяла! Поднимайся! Я покажу тебе, какой я человек!

– Оставь себе, – прозвучало в ответ, и через секунду хлопнула входная дверь.

После такого откровенного разговора на душе было нестерпимо гадко.

«Как в грязи вываляли, – думала Рита, торопливо шагая по тротуару под палящими лучами солнца. – Противно! Противно! Ведь как нахваливала, в дружбе клялась: «Ритусик, даты думаешь, как я, подмечаешь все, как я, независимая, как я». Не как ты! Неправда! Мы не похожи! Мы разные в корне! Слышишь? Разные! Притворялась, ненавидела, только и ждала случая подножку подставить. Сядут сейчас с Анжелкой, та ей колы холодной нальет, и будет эта лицемерка хлебать эту колу и считать себя хорошим человеком. Справедливым и всеми обиженным. Никаких угрызений совести. Никаких сомнений. И ведь каждый подлец придумает сто оправданий своей подлости».

Рита не заметила, как пришла домой, как сняла платье и залезла под душ. Она нашла себя только когда, стоя перед зеркалом, вытиралась полотенцем. На столе, у вазы с цветами, которые принес Вадим, она увидела отцовскую кредитку. Девушка задумалась:

«Ну что ж, я простой человек. И я умею находить оправдания. Я ведь не навсегда возьму. При первой возможности верну. Вон, серьги продам и верну. Не эти только, а те, с рубинами. Я их не люблю. А все-таки я хорошенькая, – отметила, разглядывая свою фигуру. – Саня меня никогда не разлюбит. Никогда. О чем это я? А, кредитка. Мою заблокировал – хорошо. Могла бы взять у подруг, в долг… Могла, но он вмешался. Значит, сам виноват. Конечно, сам! Толкнул дочь на преступление. О, я оставлю записку! Напишу, что он пожалеет о своем поступке. Агрессор и тиран. За деньги с карточки напишу, чтобы не волновался. Пусть продаст мои любимые серьги, те дурацкие, с рубинами. Положу их на записку».

Когда Рита добралась до аэропорта, уже смеркалось. Она долго не могла сориентироваться и понять, куда же идти. Волновалась, сердце трепетало.

«Скоро, скоро я увижу ЕГО! – воображение рисовало романтическую сцену встречи: объятия, долгий, полный страсти поцелуй. – Никто и ничто меня не остановит!» – подбадривала себя девушка.

Наконец нашла нужную кассу. Отстояла очередь.

– Ваша карточка заблокирована, – с сожалением объявила кассирша.

Рита почувствовала, как кровь отхлынула от лица и по позвоночнику прокатилась волна холода. – Не может быть! – удивилась она. – Я только что сняла сто долларов. Все было хорошо, и денег хватало…

Кассирша проверила еще раз, подняла усталый взгляд на девушку, улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Значит, только что заблокировали…

Крепко сжимая телефонную трубку, Рита возмущенно кричала:

«Это нечестно! Это гадко! А как же все твои разговоры о свободе выбора, о независимости мышления, о воспитании индивидуума?! Демагогия?! Зачем надо было врать и чему-то учить, если все равно все решают деньги. Хочешь, чтобы я такой стала? Хочешь, чтобы я любила и уважала тебя только за то, что ты властен давать или не давать?! Завтра, папа, я выйду замуж за богатого козла. Назло тебе выйду! И ты придешь ко мне, а я крикну: «Гоните вон этого старика. У него денег меньше чем у меня, а других причин терпеть его рядом – нет!» Переубеди меня, папа! Переубеди любовью! Но только не деньгами! Это гадко! Гадко! Гадко!.. Я не слушаю?.. Нельзя загонять в угол, а потом делать вид, что у человека есть выбор… Это не разговор равных, папа!.. Это разговор господина и раба!.. А ты меня?.. А ты меня?.. Не передумала!.. Да, права!.. Я выслушаю! Да! Разблокируешь карточку, я перезвоню, и у тебя будет полчаса, чтобы меня переубедить… Нет, сейчас слушать не хочу… Хочу говорить на равных… Да, если ты не трус… Как знаешь! Я не приду. Я буду здесь жить!.. Я хочу надеяться… Буду проверять каждые полчаса… Вот как!.. Я сказала!.. Все? Отлично!..»

Она не улетела вечером. Всю ночь просидела в зале ожидания, каждый час подходила к банкомату и все надеялась, что отец одумается. Под утро от отчаяния и накопившейся обиды заплакала. Соленые капли скользили по ее щекам и подбородку, оставляя тонкие серые полоски туши, а она отрешенно смотрела перед собой, сжимая в кулаке носовой платок.

– Вам нужна помощь? Что-то случилось? – спросила сначала женщина с большим чемоданом на колесиках, потом военный с красивой девочкой на руках, непоседливый мальчик, сновавший туда-сюда и размахивающий замусоленной шоколадкой.

– Все хорошо… все хорошо… – шмыгая носом, коротко отвечала она.

Люди с их расспросами нагоняли на Риту тоску. Ей казалось, что она растворяется в шуме аэропорта, топоте и шарканье чужих ног, многоголосом гаме чужих голосов. Ее как бы нет. Находиться здесь ей было неприятно, но вернуться в привычный мир было еще хуже.

«Пусть кричит, суетится, кашляет, пусть так. Только бы себя не слышать, – думала Рита. – А все эти люди… А они чем озабочены? О чем думают? О чем говорят? Что там крикнула та женщина? А та веселая девушка, чего она смеется? А тот неприятный старик, все время на меня смотрит – почему?»

Неопрятный, шумный старичок сидел напротив, метрах в десяти. Он пришел минуты две назад откуда-то из центра зала и подсел к двум молодым веселым людям. Ребята оглядывались и по очереди пили сок из пластиковой бутылки. Судя по их настроению, в сок каким-то образом попал спирт.

Старик показывал им медали. До Риты доносились слова:

– … лично Сталин! Лично Сталин вручил! Три немецких дота, в одном бою лично подорвал! Уважал меня Сталин. Жуков руку жал! За переправу на Днепре, вот этот орден, видишь!

– Да не нужен он мне! – отмахнулся один из парней. – Куда мне его цеплять?

– Десять тысяч не даешь, тогда дай пять! Вот медаль, гляди! Роту пулеметчиков ночью саперной лопатой зарубил. Такая медаль, знаешь, сколько стоит?!

– Да где написано, что зарубил? Тут написано: «Двадцать пять лет выслуги…» Это же не то, дед. У меня отец полковник, у него таких полшкафа. А это что такое?