Рита жахнула очередной тарелкой.

– Круши! Круши! Они же ничего не стоят! Не ты же за них горбатилась! Давай! Посмеши соседей!

– Не ищи союзников. Вадим не поможет. Разговариваешь со мной, смотри на меня. Трус.

– Я трус? – возмутился отец.

– Да, трус. Я хрупкая, ослабленная болезнью девушка, а вы, два амбала, накинулись!

Вадим удивленно вскинул брови, хотел возразить, что и слова еще не сказал, но передумал. Решил, что сейчас ее лучше не трогать.

Рита продолжала:

– Я столько пережила! Я такая слабая, такая несчастная… Я лежала, шевельнуться не могла… Может, умерла бы совсем! А может, вы этого и добиваетесь?! Ночью, подло, на цыпочках подкрался, перепрятал паспорт. Небось думал, только бы не очнулась.

– Он на столе лежал, вот здесь, – отец ударил ладонью по столу. – И не думал прятать. Просто переложил. Куда, не скажу. И хватит давить на жалость! Хрупкая, слабая… – здоровее меня будешь.

Рита начала притворно кашлять: – Кх-кх… кх…

– Что с тобой? – подозрительно спросил отец.

– Мне надо уехать. Ну как ты не понимаешь, папа?

– Никуда я тебя не отпущу.

– Как можно так издеваться над ребенком? – снова закашляла. – Кх-кх… кх… Ты жестокий человек! Тебя надо лишить родительских прав!

– Меня?!

– Тебя!

– Лишить родительских прав, значит?!

– Да! Ты детей ненавидишь! Ты злой человек!

– Я злой человек?!

– Злой человек и ворюга. Ты у меня паспорт украл. Тебя надо в полицию сдать.

Отец насупился:

– Да уж… Вот так, дочка, да? Дождался от тебя теплых слов…

Глаза отца увлажнились, он шмыгнул носом и вышел из комнаты. Вернувшись, бросил на стол паспорт, вытащил из внутреннего кармана висящего на спинке стула пиджака пачку сигарет и вышел на балкон.

Рита спрятала паспорт в шкаф между бельем и пошла вслед за отцом. Подкравшись на цыпочках, обняла его со спины, крепко обхватив отцовский живот руками.

– Отстань, – рявкнул отец.

Девушка обняла его еще крепче.

– Давай мириться.

– Ты хоть иногда думай, что ляпаешь. Так нельзя, Рита.

– Я тебя люблю, значит, мне все можно, – возразила она.

– Тебе же не пять лет.

Девушка расцепила руки, выхватила у него изо рта дымящуюся сигарету, сломала и выбросила. Он усмехнулся и достал из кармана пачку. Дочка ухватилась за нее, но отец зажал пачку в руке, и Рите не удалось завладеть ею. Тогда она отогнула толстый отцовский мизинец, другой рукой вырвала пачку и бросила вниз.

– Мы больше не курим, – заявила безапелляционно дочь.

– Знаешь, почему я отдал тебе паспорт?

Она снова прижалась к нему:

– Потому что ты самый хороший папа в нашем городе.

– Я отдал его тебе потому, что ты права: ты взрослый человек, и это принадлежит тебе и только тебе. Я не имею права забирать у тебя паспорт. Хоть загран… хоть… не важно. Но я имею право заблокировать твою карточку. Научишься зарабатывать – лети куда хочешь. А пока ты на моем обеспечении, изволь слушаться.

Девушка опустила руки и шагнула назад.

– А вот это подло.

По лицу мужчины пробежала нервная дрожь, он не оглянулся.

– Думай, как хочешь, я свое слово сказал.

Рита еще не знала как, но твердо решила, что сегодня улетит.

«Где ты, где ты, Саня? – переживала она. – Где же тебя теперь искать? Молния, проклятая молния! Может, ты ослеп, может, у тебя опаленное лицо и руки… Мне все равно! Ты будешь со мной, что бы ни случилось. Как страшно думать о том, что больше не увижу тебя. Как привыкла. Как плохо без тебя. Милый, любимый мой Саня. Я найду тебя и ни за что никогда никуда не отпущу. Обниму и буду держать долго. И пройдет ночь, и день, и еще много ночей и дней. Я буду держать тебя в объятиях, пока не постарею, пока не ссохнутся, не рассыплются мои косточки. Откуда ты взялся в моей жизни? Зачем сделал такой слабой и зависимой? Жила бы себе, ходила в институт, по расчету вышла бы замуж, родила от нелюбимого ребенка, одного. Ему и одного много. Пила бы в беседке чай с плюшками и угасала тихо. Серенькая предсказуемая судьба, серенького человека. А тебе, тебе я рожу двух, или даже трех. Еще те будут фантазеры! Непутевые, но очень хорошие, добрые, как их папа. И может, будет такая же беседка и такие же плюшки… Такие – да не такие! Они будут такие мягкие и сладкие. Такие плюшки я люблю».

Больше с отцом Рита не разговаривала. Хотела позвонить подругам, но на телефоне кончились деньги. Просить у папы в сложившейся ситуации девушка посчитала ниже своего достоинства. К подругам она отправилась пешком. Надо во что бы то ни стало раздобыть денег на дорогу.

Алена, самая верная и близкая, не помогла. Рассказала, что звонил Ритин папа, предупредил, что дочка не в себе, и взял с Алены слово денег Рите не одалживать.

С телефона подруги Рита обзвонила всех, кто мог одолжить, но везде слышала одно и то же: «Только что звонил Михал Михалыч…»

– И что – не дашь? – уточняла Рита.

В ответ неизменное: «Прости, подруга».

«Ну, папа! – сердилась Рита. – Вот уперся! Всегда ведь слушался. А тут, просто другой человек. Ничего, я тебе этот бунт потом припомню. Какая подлость! Ладно, ты их зарабатываешь – оставь себе. Это принципиальный вопрос. Но при чем здесь мои подруги? Зачем ставить мне палки в колеса? Это свинство! Это не благородно! Мужчина не должен так поступать! Вот мой Саня никогда бы так не поступил. А если бы поступил, я бы один раз ему объяснила, что хорошо и что плохо. И все, и никогда бы такого не повторилось. Это не значит, что я сделаю из него подкаблучника. Разве папа мой подкаблучник? Ну, совсем чуть-чуть. Так, в меру. Все-таки своим мужчиной хочется гордиться, уважать его. А разве получится уважать рохлю? Вот Саня совсем не рохля. Просто он добрый. А какой характер у него проявился! Такой – у-ух! Но он еще меняется, и я меняюсь. Странно, были так близки, а до конца не узнали друг друга. Приглядеться бы, а я злилась только, недостатки искала. Как мы будем вместе? О чем говорить? Как он станет на меня смотреть? А ссориться будем?

Рите неожиданно стало плохо, ее начало знобить, и она прилегла на диван. Ей всюду мерещились куры и свиньи, ладони ощущали холод и тяжесть пистолета.

«Пистолет, пистолет… Это Кастро, – подумала она. – А с ним что? Вот этот бы сейчас что-нибудь ляпнул. Подковырнул бы. Он такой. А ведь я и по нему скучаю. Он чем-то похож на папу. Папа, только наоборот. Папа наоборот, вот ведь бред придумала. Ну да. Лихорадит меня чего-то. Мысли путаются. Если пистолет держит, значит, стреляет. Стреляет, значит, пока еще живой».

Когда озноб прошел, у Риты созрел новый план, и она стала собираться домой. Попрощалась с Анжелой и тут же в подъезде столкнулась с Таисией. Та кинулась обниматься.

– Ой, подружка моя золотая, светлый мой человечек! Выздоровела, куколка! А я как узнала, думаю, возьму и к тебе. Я так молилась! Каждый день молилась! И всем говорила: «Просите Боженьку за Ритусичку-лапочку. Бедняжечка лежит в постельке, как ангелок…» Нет, думаю, не может быть, чтоб такая красота, эта мордашечка, белые рученьки… Но как папа твой позвонил, у меня камень с души. Есть! Есть справедливость, говорю ему…

– И до тебя добрался…

– Меня первую набрал, что ты. Ты ж самая-самая моя подружка. Говорит, сама не своя, бежит куда-то. Спросил, кто тебе еще одолжить может. Ну, я ему телефонов десять надиктовала, а так больше и не знаю никого.

– Спасибо.

– Для тебя же стараемся, глупенькая ты наша ласточка.

Рита отстранилась от подруги.

– Тая, не хочу юлить, я тебе сразу скажу, ладно. Ты больше ко мне не приходи. Увидишь меня, проходи мимо. Здороваться со мной не надо.