— Подай мне, детка, декокт [36]и дижестивные пилюли, — попросила ее Вера Карповна. — Эвона, на буфете, рядом с тобою. Я уже замордовалась прыгать. И кстати, как ты там называешь наши обутки-то, я позабыла опять.

— Венсы, — напомнила Светочка. — Обутки — это не по-эмовски. — Она хихикнула. — Бабушка у нас позер, — мигнула она Глебу. — Бабушка, а помнишь, как ты отодрала тефлон от новой сковородки, которую тебе дед купил?

— Помню. Чуть с ума не сошла. Щупала, мыла всю ночь, думала, жирная.

Светочка тоненько захихикала.

— Венсы. А бронзолетки как?

— Снэпы.

— Никак нейдет в голову такое. А поставь-ка ребятам рэп, где бабка такая деловая с внуком переговаривается, Тамара Константиновна.

— Может, по кофейку, ба? — спросил Глеб, зыркнув на Соню: «Ну что, видишь? О чем я тебе говорил?»

— С кофе давление себе поднимем. Ну его! Мы курзиме пьем по утрам. Хорошо дед ушел, сейчас бы услышал про кофе, уже бы было не отвертеться. Чего надо, не слышит, а чего не надо — пожалуйста. Так! Доедайте салат! Вот еще тут берите, берите нарезку. Ну и по одной котлетке еще.

Она ловко лопаткой кувырнула котлеты в тарелки.

— Не-е-е-т, — взмолилась Соня. — Спасибо. Я вообще столько не ем. Желудок растянется.

— Надо есть, не бойся — не поправишься! Ты дома-то разве не готовишь?

— Много готовить не готова. И потом, я ведь не ем жареного совсем. У меня пароварка.

Света нашла в телефоне нужный mp3 и включила. Телефон сначала кашлянул.

— Хочешь водочки? Чего? Водочки пятьдесят грамм для храбрости. Песню пишешь! А чего мне бояться-то? Я должна петь, что ли?.. — запел телефон.

Глеб широко раскрыл глаза.

— Смешные, ребята, конечно. Про бабушку песни сочиняют, — резюмировала бабуля.

— Ну и кралю ты себе нашел! Поминутно в зеркало глядится! — шепнула она, когда они тормознули на кухне с посудой.

— Не обращай внимания, ба, это у нее нервное.

Вера Карповна удивленно приподняла отсутствующие брови, выщипанные, похоже, еще при Колчаке. И пока наливала горячую воду из кастрюли, стоящей на печке, огляделась и, заметив, что никого рядом, кроме Сони, нет, приблизилась к ней, взяла за локоть и тихо спросила: «Ну, как он себя ведет-то? Не балуется?»

— А может? — поинтересовалась Соня.

— Поди узнай у него! А деньги отдает тебе?

— У нас раздельный бюджет, мы же порознь живем.

— Я вам вот что скажу, милые мои! Надо жить вместе. Я понимаю, что тяжело с жильем. Но вот дом есть, приезжайте, живите. Нас вы не стесните!

— Да что вы, — Соня слегка нахмурилась, — это совершенно невозможно. А работа? С города в деревню, что ли, переезжать?

— Ну уж, работа! У нас тут работы знаешь сколько? Деревня, город — это не разговор. Было бы где жить. А коли выбирать… Сколько вы еще будете ныкаться по чужим углам? Ты же женщина, не обижайся, надо себя блюсти! Не девочка по вызову!

— Да Глеб первый не поедет. — Соня нервно зажевала губами. — Мы же пропитаны, отравлены городским смогом. Я в деревне задохнусь от кислорода. И потом, у меня мастерская, заказы, у Глеба — колледж. Мы же там как белки в колесе, уберите колесо, и мы умрем от гиподинамии.

— Ну, раз ты на Глеба смотришь… А то под мастерскую мы тебе старый флигель бы отдали. Или стройте новый. Уж как хочешь, хозяйничай!

Вера Карповна взяла у нее из рук тарелку.

— Я сама потом вымою посуду, не тронь! Сейчас посмотрим альбом немножко. А завтра я напеку вам калиток, [37]вот уж и растворено. Глебка любит.

— А что это такое?

— Ватрушка такая, чтобы тебе было понятно, русская пицца. Попробуешь. Не хуже заграничной еды, не переживай, не отравишься. Э-э-э, я так и знала… прилип к матери, всю жизнь бок о бок… Ты его любишь?

Соня глубоко вобрала в легкие воздух и выдохнула.

— Правильно. Это вопрос интимный, как теперь говорят, ответ мне не нужен. Определяйтесь с планами. Одно скажу. Мужчины — это та же косметика вам, девки. Нравится — надо брать. И никогда не бойся жить так, как ты считаешь нужным. Учетчиков и начетчиков кругом толпы. На главные вопросы надо успеть за эту жизнь самому себе дать ответы. Квартиру возьмите в декрет.

— В кредит?

— Ну да. А я что сказала? Берут же!

— Нет у нас стартового капитала. Там тридцать процентов взнос. И потом платить еще до пенсии.

— А у родственников нету, что ли, капитала одолжиться? Поприжать там всех, и быстро найдется… Локтями надо учиться работать.

Опять зазвонил мобильный. Бабушка взяла трубку и после небольшого приветствия и расспросов «Как жизнь молодая» отчеканила в трубку: «Спасибо, не кашляем. За своим здоровьем следите!.. Вы еще гнилее, чем мы!.. Ну и что, что диабет. Сейчас у всех диабет. Гречку сырую по одной столовой ложке натощак два раза в день. И так всю жизнь до последнего дня, когда ляжешь в гроб!»

— Заколебали эти телефоны, честное слово. Вчера, — сказала она, уже отложив трубку, — деду пришло SMS: «Выиграй поездку по вузам Европы». Дурдом, да?

Накрыли стол для чая. Расставили чайные пары с кобальтовой сеткой и кое-где сколотыми краями. В деревне жили только в летне-осенний период, на зиму дом закрывали, перебирались в городскую квартиру, поэтому не держали тут по возможности никаких лишних дорогих вещей. Все ценное увозили, остальное складывали и упаковывали. Два раза уже забирались в дом местные, своровали самовар, посуду, одежду, постельное белье, старую, расколовшуюся пополам икону — все, что еще можно было пропить.

Вернулся Степан Федорович, вынул из закромов буфета сушки, пряники, ватрушки с повидлом, вафли, шоколадные конфеты, банку сгущенного молока — весь праздник советской эпохи.

— Накурил, попшикай! — сказала ему Вера Карповна. — Мы купили тут освежитель от табака. Нашли на четыре рубля дешевле даже, чем в городе, — пояснила она. — А вообще ходил бы ты на улицу, Пенелопа Федорович, курил бы там.

Бабушка придвинула сладкое к Соне почти вплотную. Соня на ухо шепнула Глебу, что не ест этого ничего.

— Ты это им скажи! — скептически заметил он.

Из-за стола вывалились с больными животами. Светочка сгоняла за старым альбомом, молодость показывать.

— Я знаешь как нашла себе деда? Чудом, — по секрету сказала Вера Карповна, когда случилось, что другие отвлеклись разговором ровно на минуту. — Я решила уже умирать, так мне жизнь эта опостылела в мои сорок шесть лет. Легла в своем черном рабочем халате на кровать, даже тапки не стала скидывать, и лежу. Уснула. И вдруг вижу свет. Да так явно, что поняла, что это и не сон вовсе. Перепугалась до смерти, что передумала и помирать. На другой день купила пошла календарь с церковными праздниками. Потом у Светки взяла детскую Библию почитать. Кстати, курево дедовское, да и все прочее относится к чревоугодию. Это было для меня тоже открытием. Меня с этих открытий водой в церкви знаешь как поливал батюшка? Охо-хо! А рядом там кого только нет на причастии. Со мной стояла одна бомжа с похмелья, губы черные от хабариков, глаза как у рака. Выяснилось, что с этой бомжой у нас в один день день ангела. Мы в него и причащались и исповедовались. Я два раза потом по сорок дней читала акафист на коленях. Бомжа теперь моя подружка. Приходит ко мне в гости чайку попить, потолковать. А какие молитвы к Богородице сильные! После отречения Николая Второго она взяла на себя правление России. Помолилась я ей, и появился у меня дед, как репка.

Тут вернулись домочадцы, Вера Карповна подмигнула, что, мол, после.

— Вот это наш дом, где бабушка еще жила. Это мама моя, это брат, это отец, это собаки скачут какие-то чумовые, это еще какие-то родственники, не помню уже. По отцовской линии, — надев очки, рассказывала бабушка. — Помню, намоет мать полы голяком, натрет песком! Красота, чистота! — Она перевернула страницу.

— Дед-то у нас местный, — сообщала она далее подробности Соне. — Тут родился, на кладбище. Раньше на месте родильного дома было кладбище, — пояснила она, — а потом вытрезвитель… Вон он какой молодой тут! Пришел ведь ко мне в обрезанных военных брюках и калошах на босу ногу. Ничегошеньки не было. Воротники носил поднятые, потому что грязные. Типа за нами слежка. Полжизни по общагам… Утром с кровати встанет — вся постель комом-ломом. Спит так, как будто Куликовская битва каждую ночь во сне.