Наконец Валери удалось рассмотреть его как следует. Ну конечно, это Питер. Теперь уже никаких сомнений. У нее даже сердце екнуло, хоть и прошло столько лет. Тогда, давно, была просто невинная влюбленность, такое случается с детьми, но теперь... теперь Валери ощутила нечто совсем иное.

Валери вернулась мыслями к тому времени, когда они с Питером частенько устраивались между корнями Большой Сосны и подолгу разговаривали, лежа на животе. После карабкались наверх и рассматривали окрестные села, до которых вполне могли бы добраться за день, если бы им захотелось покинуть Даггорхорн.

Вот только потом Питер действительно ушел.

И теперь Валери ужасно хотелось очутиться рядом с ним, заново познакомиться, выяснить, много ли осталось от прежнего Питера. Уйдя в свои раздумья, Валери продолжала смотреть на брюнета, как вдруг он повернулся к ней и поднял голову. Их взгляды столкнулись в воздухе, где витали клочья травы. Парень приостановился, но в его темных глазах ничего не отразилось. А потом он отвернулся.

Неужели не узнал? Неужели забыл? Или он уже принадлежит какой-то другой девушке?

Валери замерла, держа грабли наперевес, забыв опустить их на землю.

Может, подойти к нему?

Но парень уже снова взмахивал косой, быстро и уверенно, – как будто ничего и не случилось. И сталь посвистывала, рассекая траву... Питер работал. И больше не поднимал головы.

– Валери!

Она стояла на коленях, обвязывая медового цвета сноп, когда услышала над собой уверенный мужской голос.

Он помнит...

Валери застыла, не в силах поднять голову.

– Валери?..

Она наконец медленно повернулась, но увидела всего лишь Генри Лазара, который протягивал ей старый кувшин с водой.

– С тобой все в порядке?

– Да.

– Я уж было подумал, не оглохла ли ты от тяжелой работы. – Темные брови красавца кузнеца насмешливо вскинулись.

– А... нет, – запинаясь, пробормотала Валери.

Она не обратила внимания на воду, зато потянулась к медной колотушке, которую Генри держал в другой руке, и прижала ее к лицу. Металл был восхитительно прохладным.

Валери огляделась: косцов окутали облака золотистой пыли. Валери старалась как-то обойти Генри, чтобы лучше видеть работающих. Но кузнец, к сожалению, топтался рядом, закрывая от нее Питера.

Девушка почувствовала, что ее жар перетек в медь. Но когда протянула ставшую ненужной колотушку Генри, тот рассмеялся. Валери провела ладонью по лицу – на пальцах остался след. На каждой щеке чернел круг сажи.

– Ты сейчас похожа на китайскую куклу.

Валери и сама не ожидала, что ей понравится это сравнение.

Решив не пачкать носовой платок, девушка вытерла лицо рукавом. Она знала, что вода была для Генри всего лишь поводом прийти на луг, он просто хотел побыть с людьми. Очень уж высокое положение в селе занимала семья кузнеца, и Генри устал вынужденно держаться особняком. Но тут она опустила взгляд на новые кожаные башмаки, такие гладкие, что в них все отражалось, – и сочувствия к Генри как не бывало. Покупать дорогущую обувь, когда соседям и есть-то нечего... Ох уж эти бессердечные богатеи.

– Я и сам понимаю, это неприлично, – с робкой улыбкой сказал Генри, и Валери сообразила, что он уловил ее взгляд и угадал мысли. – Понимаю и стыжусь, но что поделать, если мне их бабушка подарила...

«И все равно это не оправдание!» – воинственно подумала Валери.

Девушка забеспокоилась: а вдруг Питер заметил, как она разговаривала с Генри? Но тот как будто вообще ничем не интересовался, он даже ни разу не поднял головы.

Кузнец пробормотал, что надо и другим дать воды, и пошел вдоль ряда. Все девушки, забывшие о работе, когда залюбовались Генри, тут же снова занялись сноповкой. Но Валери еще не раз ощутила на себе его взгляд. Молодой человек знал о ее непростом характере, знал, что иногда она не желает ни с кем общаться и уходит в себя.

По Даггорхорну бродил слух, будто бы Валери в детстве встретилась с Волком, отчего совершенно изменилась. Сама она об этом ничего не рассказывала, на расспросы не поддавалась. Однако село есть село, в нем нельзя ничего сохранить в тайне.

Да, Валери не похожа на других, но Генри и себя не считал обычным селянином. И ему казалось, что они – двое одиночек – могли бы жить вместе...

Полуденное солнце ослепительно сверкало в центре небосвода. Оно так пекло луга и поля, что от них даже пахло гарью. Прячась от жестокого жара, косцы устроились на обед в ближней рощице – как всегда, отдельно мужчины, отдельно женщины.

– Нет, ты только взгляни на меня! – Роксана покружилась на месте, и подсохшая трава посыпалась с нее, как конфетти. – Я себя чувствую настоящей коровой!

– Не поэтому ли ты вся в сене? – Роза нахмурилась, выдергивая былинки из кудрей подруги.

– Да перестань ты вилять бедрами! – буркнула Пруденс. – Или хочешь, чтобы парни считали тебя малолетней дурочкой?

Валери, наблюдая за Питером, который обменивался шутками с мужчинами, окружившими бочонок с водой, почти не слышала голосов подруг; они звучали для нее как куриное кудахтанье. Девушка долго, не торопясь вытирала руки об юбку. В очереди к воде Питер склонился над своим мешком, высматривая что-то внутри. А потом поднял голову и поймал взгляд Валери. Как быть? Сказать ему что-нибудь, рукой помахать? Но ее будто паралич разбил, она стояла и ждала, глядя Питеру в глаза. В них вдруг что-то мелькнуло... Неужели узнал наконец?

Косец, стоявший за юношей, подтолкнул его. Питер перебросил мешок через плечо и быстро зашагал мимо мужчин, забыв о воде и еде.

Одна из девушек потянула Валери за юбку, и она неохотно опустилась на траву, провожая Питера взглядом.

На крутом берегу к нависшей над рекой ветке кто-то привязал веревку. Теперь на ней раскачивались селяне, подстрекая друг дружку окунуться в студеную воду.

– Эй, Генри, давай! – крикнул кто-то.

Генри спрыгнул с обрыва, крепко держась за веревку, и пролетел по широкой дуге. А потом, разжав пальцы, поднял тучу брызг и в несколько гребков, стуча зубами от холода, доплыл до берега. Там носилась собака, яростным лаем выражая свое недовольство. Генри прикрикнул на псину, однако та не желала замолкать или уходить, а выпускать из воды человека – и подавно. Тогда замерзший кузнец решил ее припугнуть и неловко замахнулся. Но тут наконец собаку унял ее владелец, им оказался один из нездешних косарей. К нему неторопливо подошли еще несколько мужчин; утомленные работой на жаре, они сутулились и слегка волочили ноги. И только один из спустившихся к воде гостей, темноволосый парень, стоял выпрямившись во весь свой немалый рост.

Генри узнал его мгновенно.

У кузнеца екнуло сердце. Решив, что надо уединиться и немножко подумать, он набрал полную грудь воздуха и погрузился в воду, заставил окружающий мир исчезнуть. Потом открыл глаза и увидел вокруг зеленую муть. Течение было небыстрым, и Генри позволил себе повиснуть в воде, впитывая энергию реки. Он и рад бы навсегда остаться в этом тихом мире, где нет умерших матерей. И тех, кто матерей убивает. «Вот и останусь...»

Но легкие были другого мнения. Они сначала запротестовали, потом потребовали воздуха и наконец пригрозили взорваться.

Голова Генри появилась над водой. Он моргнул, стряхивая капли с ресниц. Потом посмотрел на берег – и снова моргнул, не веря своим глазам.

Приглашенные работники ушли.

И Питер вместе с ними.

Оставшиеся парни примолкли, оробело глядя на кузнеца. Вокруг стояла тишина, только на соснах неподалеку щебетала птичка. С берега сына манил взволнованный Адриен, но Генри старательно избегал его взгляда. И вместо того чтобы выйти из воды, резко поплыл к середине реки; все его мышцы горели, словно желая лопнуть.

Генри пытался бежать от ужасных воспоминаний о том дне, когда Питер покинул село.

Но даже доплыви он до края света, все равно из памяти не стерлась бы проклятая картина – отец, сильный и мужественный человек, льет горькие слезы над женщиной, которая лежит на дороге...